10 апреля 2010 года я занимал пост поверенного в делах Польши в Белоруссии. Минут за 15 до катастрофы под Смоленском я узнал, что из-за тумана самолет с президентом на борту, возможно, приземлится в Минске и будет ждать там улучшения метеоусловий.
Я сразу же объявил сбор всех дипломатов в посольстве, а сам начал бриться, пытаясь одновременно дозвониться до коллеги из министерства иностранных дел, который ждал посадки самолета. Мне это удалось, и я спросил, следует ли ожидать, что президент прибудет в Белоруссию. В ответ я услышал только: «Здесь катастрофа». Звонок оборвался.
Жена, которая принесла мне галстук, спросила, что происходит. Я совершенно спокойно ответил, что произошла «какая-то катастрофа», добавив, что, видимо, или забыли венки, или кто-то не взял паспорт, или у почетного караула есть оружие, но нет патронов, а поэтому он не сможет произвести салют. Мне не приходило в голову, что речь шла о крушении самолета.
Я настолько привык к тому, что уровень организации наших государственных визитов всегда был катастрофически низким, а от хаоса голова шла кругом, что у меня возникли только такие мысли. Через несколько минут я снова дозвонился до коллеги. Он, по всей видимости, пребывая в шоке, твердил: «Здесь все мертвы, здесь все мертвы».
Первые часы после катастрофы
Спустя несколько часов в белорусский Витебск прилетели сначала Ярослав Качиньский (Jarosław Kaczyński) с группой представителей партии «Право и справедливость» (PiS), а потом, на другом самолете, премьер Дональд Туск и правительственная делегация. По пути в Смоленск, уже на территории России, мы обогнали колонну автомобилей, в которой ехал Качиньский. Было заметно, что сопровождающая ее милиция старается не позволить ей разогнаться.
Вскоре после того как мы добрались на аэродром, я услышал, что россияне не впускают на его территорию делегацию Качиньского. На помощь ей, чему я сам был свидетелем, пришел заместитель министра иностранных дел Яцек Найдер (Jacek Najder), который в какой-то момент, констатируя, что российская сторона идет на явные провокации, сказал мне: «Ну вот, уже начинается».
С территории аэродрома мы добрались на место катастрофы, и мне в ноздри ударил очень странный запах, в котором ноты бензина смешивались с чем-то, что казалось одновременно и металлическим, и сладким, напоминающим сахарную вату. Позднее я узнал, что это характерный запах, появляющийся на месте катастроф: так пахнет кровь.
Я находился в нескольких метрах от Дональда Туска, когда он стоял у накрытых брезентом тел. Премьер был бледен и выглядел как глубоко потрясенный, даже ужаснувшийся увиденным человек. То, как держался глава правительства, резко контрастировало с тек, как вел себя глава канцелярии премьера Томаш Арабский (Tomasz Arabski).
«Это ваш президент?»
Когда правительственная делегация уже покинула место катастрофы, ко мне подошел одетый в белый халат сотрудник российского МЧС с вопросом, могу ли я ему помочь. Я спросил, в чем, тогда он приподнял брезент, закрывавший одно из тел, и осведомился: «Это ваш президент»? Я подтвердил.
После того как тело брата опознал Ярослав Качиньский, к одному из политиков «Права и справедливости» подошел представитель администрации Владимира Путина и сказал, что тот хотел бы лично выразить свои соболезнования. На вопрос, можно ли сделать это через пару минут, поскольку председателю PiS нужно время придти в себя, он ответил, что разумеется. Потом он добавил, что когда Ярослав Качиньский будет готов, он может зайти в палатку, где находятся Туск и Путин. На замечание, что соболезнования брату президента и одновременно бывшему главе правительства так не выражают, реакции не последовало.
В тот день мы увидели еще ряд такого рода оскорбительных действий и провокаций с российской стороны. Благородные порывы простых россиян с одной стороны и совершенно иное поведение их руководства с другой стало предметом множества дискуссий в правительственной делегации. Позднее меня очень удивило, что для нас оказалась неожиданностью недоброжелательная позиция Кремля, в частности, его отказ возвращать обломки самолета.
Россия, видя, что две польские делегации друг с другом не контактируют и, более того, передвигаются по территории аэродрома так, чтобы не соприкасаться, а связным между двумя группами выступает единственный человек, вице-премьер Найдер, поняла: она может делать с Польшей, что хочет. Кроме того, было видно, что с польской стороны решения принимаются непоследовательно, а на месте нет наших специалистов (юристов или патологоанатомов). Россияне, в свою очередь, развернули штаб, у них все было организовано прекрасно.
Вышесказанное ни в малейшей степени не служит аргументом в пользу версии о каком-то покушении, российская администрация просто такова, с организацией там все в порядке. Наша выглядела так, будто находится в состоянии распада. Россиянам было легко перехватить инициативу, что они, разумеется, и сделали.
