«Атлантико»: В этот период кризиса и самоизоляции, возможно ли формирование нового пролетариата с учетом заявлений правительства? Так, Станислас Герини говорит о противостоянии между бедными и богатыми. Если да, то каким образом?
Кристоф Бутен, политолог: Противостояние «бедных» и «богатых» существовало всегда. Не стоит забывать о том, что Ницше называл озлобленностью, и о предупреждениях Монтескье и де Токвиля насчет зависти в человеческом сердце. У этого могут быть серьезные последствия для общества. Еще в Древних Афинах, колыбели демократии, случалось, что людей изгоняли из зависти и осуждали, чтобы поделить их богатства.
Может ли нынешняя самоизоляция усилить чувство принадлежности к двум противоположными мирам, привести к подъему зависти и злобы у части населения? Без сомнения, начиная с момента, когда различия в условиях жизни становятся очевидными: сложно сравнивать положение тех, кто отправились в просторный загородный дом, с ситуацией запертой в маленькой квартире семьи. В этом плане у нас не будет общего опыта пережитой самоизоляции, который мог бы сплотить французов после кризиса. Наоборот, ситуация только обострит некоторые расхождения и различия. Именно это отмечал председатель партии «Вперед, Республика» Станислас Герини несколько дней назад: «Есть Франция загородных резиденций и Франция социального жилья, Франция 4G и Франция без покрытия, Франция удаленной работы и Франция тех, кто оказался на передовой».
Но достаточно ли этого для формирования нового противостояния «пролетариата» и «буржуазии»? Мне кажется, что первое понятие совершенно неподходящее. С одной стороны, оно представляет собой слишком явную отсылку к марксистскому взгляду на классовую борьбу, хотя сами марксисты понимают, что пролетариат в конечном итоге не несет в себе революционного настроя и хочет стать мелкой буржуазией. С другой стороны, в условиях медленного исчезновения пролетариата даже левые советовали своим партиям выступать в предвыборных программах в поддержку новых «угнетенных», то есть иммигрантов.
Обе описанные Герини группы (что отнюдь не случайно, и мы к этому еще вернемся) относятся к среднему классу, чьи точные очертания до сих пор не даются социологам. Здесь можно указать на разделение на верхние и нижние слои среднего класса, на верхние и нижние социо-профессиональные категории.
Филипп Кревель, экономист: В противостоянии бедных и богатых нет ничего нового. Оно менее остро в том случае, если социальная лестница эффективно работает, а все общество разделяет большой набор ценностей. Во Франции долгое время шла классовая война на основании марксисткой идеологии. После ослабления Компартии в 1980-х годах, распада СССР и сокращения числа рабочих некоторые поверили в прекращение классовой борьбы. Но этого конца истории не произошло. Противостояние богатых и бедных проявляется иначе, например, в беспорядках в пригородах и в движении «желтых жилетов». Сегодня разделительные линии намного сложнее, чем вчера. В прошлом рабочие во многом напоминали друг друга. Их классовое самосознание формировалось в социальной борьбе и выражалось через так называемые революционные профсоюзы. В современном расколотом обществе у «нового пролетариата» нет настоящего классового самосознания. У социальных работников, медсестер, продавцов, кассиров и прочих мало общего в плане жизненных условий и образования.
Жители пригородов с их подъемом радикальной религии мало похожи на сельское население. Кроме того, в рамках нового пролетариата некоторые могут рассчитывать на стабильное рабочее место, а другие живут в полной неопределенности. Общие моменты: низкая зарплата, отсутствие повышения и недостаточное признание общества (хотя это и может измениться в условиях нынешнего кризиса). Неоднородность трудящихся со скромным заработком затрудняет выражение общих требований. Кризис «желтых жилетов» в 2018 году показал отсутствие формирования таких требований вокруг назначенных представителей. Ситуацию обостряет упадок политических партий, которые должны способствовать выражению мнения населения по конституции 1958 года.
— Нынешнее правительство, судя по всему, делает вид, что не знает или не признает частную сферу (оно не в курсе ситуации с директорами супермаркетов, главами малых предприятий и т.д.). Может ли средний класс быть разделенным на части этим явлением? Если да, то каким образом?
Кристоф Бутен: Здесь снова ощущается, что проблемы среднего класса частного сектора — госслужащих следует рассматривать отдельно — практически не принимаются во внимание правительством. Главы малых предприятий, частные предприниматели, представители свободных профессий, ремесленники, сельхозпроизводители, рыболовы, все те, кто сегодня сражаются за выживание, судя по всему, отходят на второй план, если руководят некой структурой или работают автономным образом. У нас защищают интересы трудящихся, что, безусловно правильно, но куда меньше думают о защите таким небольших работодателей или независимых предпринимателей. У нас обращают больше внимания на горькую участь сезонного актера, который в этом году не сможет кривляться на сцене, но сможет обратить все это в новые акценты в новом сезоне, чем на судьбу независимого предпринимателя: он уже не сможет вернуться к работе и будет вынужден искать новую.
Такое разделение весьма прискорбно, поскольку оно создает напряженность между категориями, которые могли бы многое выиграть от объединения: речь идет о разных уровнях среднего класса. Будь то работодатели и трудящиеся, руководители предприятий малого бизнеса или независимые предприниматели, они ведут общую борьбу за занятость и в равной степени становятся жертвами нынешнего санитарного и экономического кризиса.
Филипп Кревель: Средний класс был основой Славного тридцатилетия и сыграл большую роль в стабилизации французского общества до 1980-х годов. Сегодня ему грозит раскол из-за поляризации занятости и территориальной сегментации. При этом стоит принять во внимание то, что ядро французского общества всегда было очень разнообразным, состояло из преподавателей, коммерсантов, предпринимателей, ремесленников, служащих, руководителей и квалифицированных рабочих. После цифровой революции и спада промышленности возник раскол, который обостряется проблемами все большей части населения касательно жизни в больших городах. Переход экономики на цифровые рельсы привел к исчезновению значительного числа рабочих мест, которые раньше занимал средний класс, появлению рабочих мест с очень высокой квалификацией и местной занятости, зачастую неполной или на временной. Все это создает страх потери места в обществе или невозможности продвинуться. Нередко наибольшая враждебность проявляется в отношении начальника, непосредственного руководителя, хотя его социально-экономическое положение отличается не так уж сильно.
— В социологическом плане, кто войдет в «новый пролетариат»? Будут ли у него те же классовые враги? Может ли это породить или уже породило новый вид популизма?
Кристоф Бутен: Популизм нельзя свести к марксистскому подходу к классу, который, как я уже говорил, кажется мне совершенно устаревшим. Поэтому говорить здесь следует, скорее, не о «новом пролетариате», а об «объединении деклассированных». Вот уже не первое десятилетие страх деклассирования преследует многих наших современников, в частности представителей среднего класса.
Они ощущают, что социальная лестница не работает, вынуждены полагаться на помощь или хотя бы возможность не платить некоторые отчисления, чтобы иметь возможность вести достойную жизнь. В прошлом представители нижнего уровня среднего класса гордились тем, что не нуждаются в такой помощи, а члены верхнего уровня жили в таких условиях, которые позволяли не только потреблять, но и передавать больше благ, обладая при этом профессиями с определенным социальным статусом.
Кроме того, правительство может переложить большую часть связанных с эпидемией расходов на верхнюю часть среднего класса. В куда большей степени, чем на владельцев финансового капитала (с распределением дивидендов явно все в порядке, несмотря на кризис). Скорее всего, к платежам привлекут владельцев недвижимости, поскольку Эммануэль Макрон почему-то испытывает ненависть к этой форме капитала. Все это мало отразится на настоящем высшем классе, 1% самых богатых членов общества, но очень сильно ударит по среднему классу, для которого доступ к собственности был одновременно составляющей статуса и безопасности, как для самих людей, так и для их потомков.
Деклассированный элемент — главная движущая сила любой революции, и эта масса формирует основу войск популизма. Это объясняет опасения правительства при виде волны, которая объединяет в себе то, что политолог Кристоф Гийюи называет «периферической Францией», и то, что социолог Жером Сент-Мари окрестил «народным блоком». Ее цель — смести элиту (или псевдо-элиту), олигархическую власть, которая, по мнению популистов, привела к кризису, но защищена от его последствий.
Экономические последствия нынешнего кризиса расширят ряды деклассированных, а методы борьбы с ним увеличат число недовольных. Таким образом, снятие мер изоляции потенциально опасно для правительства, которое может столкнуться с новым движениям типа выступлений «желтых жилетов» осенью 2018 года.
Филипп Кревель: Сегодня линии разлома сложнее, чем в прошлом. Как и во время последних больших войн, санитарный кризис разделил страну на «фронт» и «тыл». Фронт — это трудящиеся, которые находятся в первых рядах, прежде всего, медперсонал. Сюда также относятся сотрудники служб, которые должны обеспечить работу государства, служащие администрации, персонал продуктовых сетей, рабочие заводов, где необходимо продолжить работу и т.д. Ко второй категории относятся те, кто находятся в самоизоляции дома, но могут работать удаленно. Третья категория включает в себя людей, которые стали безработными (частично или полностью). Кризис пролил свет и на другие разделительные линии. Так бежавших из больших городов владельцев загородных домов обвиняют в том, что они выбрались из зараженных зон и могут разнести вирус. Наблюдается резкий подъем ненависти провинциалов к парижанам, ненависти, которая отражает глубокое неприятие элиты. По факту, за разногласиями и противоречиями скрывается неприятие элит, которое пронизывает все французское население и подпитывает популизм.
Это явление возникло еще в начале 1980-х годов и с тех пор только усиливается. Французское население не видит свое представительство в руководстве, что ведет к ускорению его смены. Эммануэль Макрон пришел к власти на фоне неприятия традиционных партий, но сегодня его самого упрекают в том, за что он критиковал старых представителей левых и правых. Популизм пожирает собственных детей. Может ли такая атмосфера стать революционной? Для этого потребовалось бы объединение пролетариата с назначением представителей. В прошлом революции направлялись интеллектуальными меньшинствами, которые окутывали себя ореолом добродетели. Так было во время французских революций или захвата власти большевиками в 1917 году. Популизм зачастую служит для смещения элиты и ее замены другой, которая быстро приобретает черты старой.
— Как нынешнее правительство может справиться с этим явлением? Еще не слишком поздно?
Кристоф Бутен: Всегда можно воспользоваться проверенными методами для дискредитации, насаждения страха и раскола. Прежде всего, это дискредитация и страх: уже появилась «аналитика» на тему потенциального возникновения проявлений насилия против государства после снятия изоляции со стороны ультраправых и ультралевых. Три разбитые витрины, сброшенная статуя и подожженный мопед в центре города перед телевизионными камерами (то есть вполне себе спокойный вечер в ряде кварталов, куда «вернулась республика») — этого будет достаточно, чтобы, как и во время кризиса «желтых жилетов», пожилые члены среднего класса увидели в представителях власти спасителей. В данном случае тщательно выверенная доза страха способствует объединению вокруг руководства.
Далее, нужно разделить средний класс, направив гнев «пролетариев», как вы говорите, то есть нижних слоев среднего класса, не против «богатых», 1%, и не тех, кто на самом деле привел нас к этому кризису, а против тех, кто просто живет чуть лучше. То есть, тех, у кого есть загородный дом, терраса, балкон или хотя бы лишний рулон туалетной бумаги…
И неважно, что в заявлениях Станисласа Герини полно неточностей. Или что, человека, у которого есть загородный дом, едва ли можно упрекнуть в стремлении провести изоляцию там, а не в квартире. Франция загородных домов — это Франция «белых зон», зон без покрытия, а у Франция социального жилья есть 4G. Неважно, что удаленная работа необходима для выживания экономики страны, то есть для поддержки находящихся на передовой, а также для предотвращения катастрофических последствий (в том числе с точки зрения числа погибших) в случае обвала экономики вслед за санитарной системой.
Все упомянутые Герини Франции стали жертвами кризиса, ответственные за который прекрасно всем известны. Те, у кого есть 4G, не мешают жителям «белых зон» получить доступ в интернет: это власти не могут заставить операторов обеспечить должное покрытие территории страны, чтобы не заставить раскошелиться акционеров. Владельцы загородных домов не мешают жителям социального жилья тоже купить их: это действующая власть продолжает создавать препятствия на социальной лестнице республиканской меритократии, которая позволила бы сделать такую покупку тем, у кого есть возможности. Работающие дистанционно не заставляют людей с «передовой» рисковать, контактируя с больными: это власть отправила их работать без масок, перчаток и геля.
Пытаясь настроить одну Францию против другой и раздувая огонь «печальных страстей», как любит говорить наш президент, власть попросту пытается отвлечь внимание и перенаправить гнев. Посмотрим, сработает ли этот метод.
