Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

The New York Times (США): в России снесли множество памятников, но мало что изменилось

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Американцы сносят монументы по всей стране, изливая таким образом свой гнев, вызванный жестокостью полиции и расизмом. Однако опыт России после краха коммунистического режима может послужить «уроком в отношении разочарований, которые влечет за собой снос памятников», полагает автор.

Москва — Воодушевленные провалом коммунистического переворота в августе 1991 года, тысячи преимущественно молодых москвичей собрались перед штаб-квартирой КГБ и стали спорить о том, каким смелым, символическим поступком они могут отпраздновать свою победу.

После недолгой дискуссии, как вспоминает Сергей Пархоменко, который тогда был молодым журналистом, освещавшим те события, толпа направила свою энергию — скорее эйфорию, нежели гнев, — на статую Феликса Дзержинского, безжалостного основателя советской секретной полиции, которая стояла на площади перед неприступным зданием КГБ на Лубянке.

Снос этой статуи — специально для этого власти Москвы отправили туда подъемный кран — был встречен радостными возгласами «Долой КГБ» и стал мощным сигналом о том, что в России наконец настало время перемен.

По крайне мере так казалось тогда. С тех пор прошло 30 лет, Россией управляет бывший офицер КГБ, президент Владимир Путин, а у здания ГУВД Москвы стоит бюст Дзержинского.

Пока американцы изливают свой гнев, вызванный жестокостью полиции и расизмом, тот опыт, который Россия получила после краха коммунистического режима, может послужить уроком касательно опасностей и разочарований, которые влечет за собой снос памятников.

Россия никогда всерьез не сводила счеты со своим советским прошлым, никогда публично не рассказывала о несправедливостях и не привлекала виновных к ответственности. Вместо этого власти обходили молчанием жестокие преступления прошлого, а некоторые представители старой элиты — особенно в службах безопасности — благополучно влились в новую систему.

По словам Пархоменко, он не сожалеет о сносе памятника Дзержинскому, которого называли «Железным Феликсом» за то, что он безжалостно боролся с противниками коммунизма, и, разумеется, он не хочет, чтобы Дзержинский вернулся.

Однако Пархоменко сожалеет о том, что тот чрезвычайно отрадный символический удар по старому порядку не помог похоронить и даже не оставил вмятины на той системе, которую символизировала статуя Дзержинского.

«Все вернулось на круги своя, — сказал Пархоменко. — Путч провалился, но спустя 30 лет они победили. Та система власти, которая сегодня существует в России, гораздо ближе к тому, чего хотели достичь организаторы путча, нежели к тому, чего требовали протестующие. Это наша большая трагедия».

Сначала снесенную статую Дзержинского отвезли к зданию одной московской галереи современного искусства, где она лежала на земле вместе с другими «павшими героями» — статуей Сталина из розового гранита, лицо которого раскололи молотками, а также бронзовой статуей Якова Свердлова, которую в 1991 году убрали с площади перед Большим театром.

Сегодня эти статуи снова стоят на ногах в парке искусств «Музеон» — выставке под открытым небом, где также можно увидеть памятники жертвам этих лидеров, такие как, к примеру, работа 1998 года под названием «Жертвы тоталитарных режимов», которая представляет собой множество каменных голов, заключенных в своеобразную клетку.

Каждые несколько лет Коммунистическая партия призывает вернуть статую Дзержинского на постамент перед зданием Федеральной службы безопасности — преемницы КГБ. Однако символическое значение такого шага будет слишком очевидным, поэтому Путин на это не соглашается.

Кремль сосредоточился в первую очередь на установке новых статуй, а не на восстановлении памятников коммунистам, снесенных в 1990-е годы. Одним из таких новых памятников стала внушительная статуя Михаила Калашникова, который создал знаменитый автомат АК-47. Эта бронзовая статуя, установленная в 2017 году на одной из самых оживленных улиц Москвы, изображает Калашникова, сжимающего в руках свой автомат, — хотя, если смотреть издалека, он больше напоминает постаревшего рок-гитариста.

Последние несколько дней на российских телеканалах постоянно транслируются презрительные репортажи о том, как протестующие в Соединенных Штатах сносят памятники. Репортеры с сожалением рассказывают о том, как Христофор Колумб, генералы Конфедерации и другие исторические деятели оказались жертвами яростного вандализма.

Однако тревогу испытывают также и многие либерально настроенные интеллектуалы, которые не смотрят государственные телеканалы и не испытывают ура-патриотической радости, наблюдая за проблемами на Западе, но которые собственными глазами видели, как Россия пыталась откреститься от своего прошлого.

«Если вести войну с бронзовыми памятниками, это не сделает вашу жизнь более нравственной или справедливой, — отметила Мария Липман, которая работала в Москве журналисткой в то время, когда коммунизм терпел поражение, и радовалась, когда сносили памятник Дзержинскому. — На самом деле это ничего не изменит».

Статуи Сталина, советского диктатора, который умер в 1953 году, быстро исчезли с территории империи, которой он правил. Одним заметным исключением стал его родной город Гори в Грузии, где его статую убрали с центральной площади только в 2010 году.

Тем не менее, сегодня этот тиран, чье тело вынесли из мавзолея на Красной площади в 1961 году, пользуется очень большой популярностью в России. Результаты опроса общественного мнения, проведенного в прошлом году, показали, что рекордные 70% россиян убеждены, что Сталин сыграл положительную роль в истории России.

«Вычеркивание не работает», — сказала Нина Хрущева, эксперт по России в Новой школе Нью-Йорка, чей дед, бывший советский лидер Никита Хрущев, попытался развенчать культ личности и сталинизм, но его свергли в 1964 году в ходе переворота в Кремле.

«Развенчание культа личности Сталина стало главным достижением Хрущева, но удаление Сталина из всех общественных пространств и попытки вычеркнуть эту часть истории стали большой ошибкой, — сказала она. — Если вы уничтожите чьего-то героя, вы только внушите ненависть и загоните эти чувства в подполье».

Михаил Шнайдер, продемократический активист, который повел протестующих к штаб-квартире КГБ в августе 1991 года, рассказал, что атака на памятник Дзержинскому представляла собой «мощную эмоциональную разрядку», которая «помогла нам поверить, что мы живем в другой стране», но в реальности «это ничего не изменило».

По его словам, чтобы добиться реальных изменений, было необходимо, чтобы снос памятников дополнялся программой по раскрытию преступлений коммунистов, по привлечению виновных к ответственности и возмещению конфискованного имущества. «Теперь уже слишком поздно», — добавил он.

В нескольких странах, освободившихся от контроля Москвы после распада советской империи, быстрый снос памятников оказал очень сильное воздействие. Три крошечные страны Прибалтики быстро очистили свои улицы и парки от советских героев в рамках широкомасштабной и чрезвычайно успешной кампании по сближению с Западом и выходом из тени Москвы.

Но России, для которой советский режим был отечественным явлением, было трудно противостоять эпохе, которую многие до сих пор с гордостью вспоминают как эру российского величия.

То, как эти на первый взгляд непоколебимые константы, запечатленные в монументах, могут меняться и меняются, стало темой для новой арт-инсталляции в московском музее современного искусства «Гараж».

Эта выставка под названием «Трасформер», которая состоит из взаимозаменяемых экспонатов, которые часто переставляются с места на место, посвящена одному из ташкентских скверов, который за столетие успел сменить не только шесть названий, но и восемь мемориальных объектов.

Вопрос о том, нужно ли сносить статуи или они должны остаться, уже несколько десятилетий остается темой для горячих дискуссий в бывших советских республиках. К примеру, Украина с большим энтузиазмом сносила статуи Ленина и другие монументы, считая их символами подчинения Москве.

Однако снос памятников не помог Украине стать менее коррумпированной страной, а украинским чиновникам — более ответственными. Вместо этого он лишь усилил разногласия между русскоязычным востоком страны, который продолжал цепляться за статуи Ленина как за символы своей идентичности, и остальной Украиной.

Когда протестующие в Киеве свергли пророссийского президента Украины в феврале 2014 года, русскоязычные агитаторы на востоке страны разбили лагерь вокруг статуи Ленина в Донецке, поклявшись защищать его от вандалов.

Защита Ленина от атак вандалов, которые так и не случились, помогла разжечь нужные настроения, организовать сопротивление новому правительству в Киеве и способствовала превращению местной ссоры из-за языка и идентичности в полномасштабную войну. Этот конфликт, раздуваемый Москвой, которая отправила на восток Украины своих бойцов и оружие, длится шестой год и уже унес жизни более 13 тысяч человек.

Алексей Кондауров, бывший офицер КГБ, который находился в здании КГБ на Лубянке, когда протестующие протестовали у его стен в августе 1991 года и когда они атаковали статую Дзержинского, боялся, что события могут быстро выйти из-под контроля. По его словам, он приказал вооруженной охране не стрелять в том случае, если протестующие попытаются проникнуть в это практически пустое здание.

Он пришел в ужас, когда на площади появился подъемный кран, который снял Дзержинского с пьедестала и сбросил его на землю. «Для меня это стало серьезным психологическим ударом. Тот момент стал концом целого периода моей жизни, — вспоминал он. — Но я никогда не верил в то, что это может стать началом чего-то нового. Я понимал, что из этого ничего не выйдет».

Хотя сейчас Кондауров является критиком Путина и тех процессов, которые он называет устойчивым откатом назад, он осуждает «вандализм» первого демократически избранного президента России Бориса Ельцина и его сторонников. «Путин — это прямое продолжение Ельцина», — сказал он, пожаловавшись на то, что символические жесты заменили собой конкретные, нацеленные на будущее перемены.

«Мы все время оглядываемся назад, и прежние идеи продолжают возвращаться, — сказал он. — Пусть статуи стоят на своих местах. Они являются свидетелями каждой из эпох и их истории. Их можно обсуждать, о них можно спорить. Но зачем же их сносить?»