Исторические перипетии очень часто заканчиваются фарсом, но не всегда. Последствия событий 2008 года были трагическими (имеется в виду финансовый кризис 2008-2009 гг., начавшийся с резкого спада на рынке недвижимости в США — прим. ред.). Самый крупный финансовый кризис с 1929 года привел к экономическому краху в странах североатлантического региона. Ударная волна, появившаяся в результате этой новой великой рецессии, привела ко кратковременной невыдаче валюты банками Греции, на время подвергшимися блокаде со стороны других западных банков. Последствием стала и капитуляция левой греческой партии «Сириза» перед этими же силами глобального капитализма. Следующим последствием стал переход ряда стран, в том числе США и Великобритании, от центристских позиций к новому типу национализма.
События первой половины 2020 года уже привели к глобальной катастрофе, которая затронула политические и социальные системы всех стран. Меры по борьбе с эпидемией covid-19 или «великая самоизоляция», как назвал их МВФ, привели к нарушению основополагающих взаимосвязей в рамках глобального капитализма. Снижение ВВП, безработица, резкий рост уровня бедности, спад международной торговли, приостановление инвестиционной деятельности… За три месяца, с марта по май, все показатели деловой активности снижались с небывалой скоростью, гораздо быстрее и с большими последствиями, чем в предыдущее десятилетие.
В 2009 году спад мирового ВВП составил 0,5%, а в этом году, скорее всего, составит 6%. ВВП стран ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития) сократится на 7,5%, а для стран Еврозоны — на 11,5%. Вернуться к показателям производительности 2019 года можно будет только к 2022 году, да и то в том случае, если не будет второй волны эпидемии.
Резкая приостановка экономической деятельности стала глотком воздуха для экосистем. Но для капиталистической системы — это шок, восстановление после которого будет хаотичным, непостоянным и длительным. А пока видимость нормальной торговой деятельности по-прежнему указывает на необходимость вмешательства со стороны органов государственной власти, меры которых в некоторых сферах чем-то напоминают работу экономики военного времени.
С точки зрения экономики, эпидемия сovid-19 — это исключительно важное событие. Однако пережитые потрясения не ограничиваются только этим. Согласно различным данным, тенденция к снижению показателей роста наметилась и существует с 1960-х годов. Десятилетие за десятилетием усталость капиталистической системы, ее моральный износ только накапливаются. Но пандемия стала жестоким и мощным толчком в направлении ухудшения, и теперь замедление будет надолго — это тот основной факт, на основании которого мы должны оценивать сложившуюся ситуацию.
Глобальный неолиберализм
Не существует «правильного способа» справиться с таким чудовищем, но поскольку сейчас нам необходимо сориентироваться, начнем с того, что мы знаем. Неолиберализм — вот то поле битвы, на котором произошло это новое эпидемическое землетрясение. И нынешние потрясения лишь окончательно рушат ландшафт, уже искаженный и изуродованный неолиберализмом. Мне хотелось бы выдвинуть гипотезу: вызванный пандемией кризис, который превратился во всеобщую катастрофу, означает вторую смерть неолиберализма.
Идеологическое оправдание неолиберализма известно: при нем высокие зарплаты и доходы получают якобы наиболее компетентные и эффективные члены общества. А степень компетенции якобы точно определяется в процессе честной конкуренции. За последние десять лет этот заманчивый миф никуда не исчез. В таких странах, как Франция, жесткое следование мерам жесткой экономии, а также поощрение стартапов ускорили те самые реформы, которых добивались неолибералы. В итоге сегодня в некоторых случаях система, созданная Макроном, напоминает старый капитализм с его сверхэксплуатацией и бедностью. Во имя обеспечения занятости министр труда Франции Мюриэль Пенико (Muriel Pénicaud) поощряет понижение зарплат в рамках соглашений на уровне компаний, когда эти компании вместе договариваются платить работникам зарплаты поменьше — по всей отрасли. В то же время «мастера на все руки» в правительстве, отвечающие за финансовую отчетность, по максимуму нагружают «долговой корабль» органов социальной защиты. А потом кричат о нестабильности или даже банкротстве сферы бесплатных услуг. В итоге происходит коммерциализация заработной платы рабочих, которая вся уходит на некогда бесплатные услуги.
Однако если мы расширим фокус нашего внимания, то сразу увидим, что шок, вызванный эпидемией коронавируса, ускорил такое смещение структур западного общества, при котором происходит очередное накопление крупного капитала.
Ядро того, что Куинн Слободян (Quinn Slobodian) назвал ордоглобализмом, — это свободное движение капитала. В начале 1970-х годов в связи с существованием мощного социалистического блока и волной деколонизации приоритетом для сторонников капитализма стала его (капитализма) защита. По их мнению, для этого было необходимо создать международный порядок, краеугольным камнем которого должно было стать обеспечение прав и интересов инвесторов.
Управление без правительств: ВТО, МВФ и другие
Таким образом, неолибералы женевской школы заложили основы многоуровневой системы управления всем миром, его экономикой. Глобальная экономика поддерживается институциональной инфраструктурой, которая с 1980-х годов значительно выросла благодаря действиям ВТО, МВФ, Всемирного банка, Европейского Союза. Укрепилась эта система глобалистского правления и благодаря созданию масштабной нормативной базы, сформированной соглашениями о свободной торговле, соглашениями о защите инвесторов, соглашениями об интеллектуальной собственности и международными арбитражными судами. Цель этой структуры двояка.
Во-первых, у граждан должно создаться впечатление, что они влияют на мировую экономику, избирая политиков. На самом же деле система сделана так, что демократические процедуры, включая выборы, никак не влияют на экономику. Во-вторых, по всему миру создано автономное пространство для повышения стоимости крупного капитала в мировом масштабе. И оно опять же никак не зависит от политики суверенных государств.
На национальном уровне это изменение в мировом порядке сопровождалось так называемой неолиберальной политикой, которая в свою очередь тоже состоит из двух компонентов. Во-первых, рабочие вынуждены участвовать в мировой конкуренции. Это достигается снятием ограничений на ввоз иностранной рабочей силы и открытием национальных рынков для продукции из всех стран мира. Открываются в том числе и финансовые рынки. Во-вторых, ограничиваются полномочия государственных органов власти. Ведь национальное правительство, своя госвласть — это органы, которых люди хоть как-то избирают. Но что это дает, если фактически действует внешнее управление? Из-за приватизации государство по большей части потеряло возможности принимать стратегические экономические меры. Кроме того, сократились и его возможности для маневра в бюджетной политике из-за введения все новых ограничений на распоряжение страны ее собственными финансами. Узаконивается финансовая зависимость государства от рынков.
Поворот на 180 градусов в два приема
Кризис, вызванный пандемией сovid-19 и произошедший больше, чем через десять лет после крупного финансового кризиса, негативно повлиял на ситуацию. Кризис углубил разрыв между глобальным капиталистическим порядком и национальным политической системой, при которой государства управляются своими национальными правительствами. Проблема не в том, что излишнее вмешательство государства препятствует автономной работе экономики. Скорее, всё совсем наоборот.
После 2008 года неспособность финансовых рынков к самоуправлению привела к общему усилению государственных органов, отвечающих за бюджет. В результате десятилетие 2010-х годов запомнилось предоставлением финансовой помощи. Рынки сохранили видимость нормального функционирования, но в итоге оказались зависимы от финансовых «стероидов», которые дают им в соответствующих пропорциях центральные банки разных стран.
В 2020 году именно пандемия показала, что в случае подобных «травматических шоков» с резким ухудшением ситуации рынки ничем не могут помочь. В контексте пандемии сovid-19 конкурентная логика оказывается «поймана с поличным» в связи со своей полной необоснованностью. Обычный человек или международная авиационная компания — все вдруг ищут защиты у государства.
29 марта мертвенно бледный Борис Джонсон записал видео, в котором поблагодарил всех, кто заботится о зараженных коронавирусом, а также сделал оптимистический вывод, что «наше общество существует и действует». То есть выступил прямым оппонентом Маргарет Тэтчер, которая опасалась солидарности общества. Зверь неолиберализма был очень вынослив, но теперь он потерял хватку. Тот факт, что эти слова прозвучали из уст британского премьер-министра, представляющего консервативную партию, говорит о многом. Для левых эти слова означают, что ситуация для нас меняется, становясь в чем-то проще, а в чем-то — намного проблематичнее. Дело в том, что у капитала есть будущее — и не только в рамках неолиберализма.
Вот это и есть главный вопрос: какой капитализм появится после неолиберализма? В этом свете мы и должны рассматривать сложившуюся ситуацию. Ее основные элементы — это изменение роли центральных банков, возвращение задолженности как ключевой проблемы. А еще надо учесть последствия прекращения хоть какого-то регулирования конкуренции.
Финансового кризиса не случилось
Центр тяжести системного управления сместился с изменением отношения зависимости между финансовыми рынками и государственными органами. Больше не финансовые рынки распределяют ресурсы и налагают санкции, теперь это делают государства и центральные банки. Это от них зависит, поддержат ли они участников экономической деятельности, которые в противном случае могу испытать тяжелейшие бюджетно-денежные проблемы. Только государство и центральный банк теперь могут дать бизнесу выгодные условия кредитования, распределяя финансовые ресурсы и государственные гарантии.
Центральные банки, вынесшие урок из событий 2008 года, быстро перешли к использованию тяжелой артиллерии. Начиная с середины марта Федеральная резервная система США приступила к осуществлению программы выкупа акций, которая не имеет никаких ограничений (государственный долг, корпоративный долг, долги за недвижимость, долги местных органов управления — все выкупается). В Европе изначально контроль над ситуацией не был таким жестким, из-за чего не разобравшиеся в ситуации итальянцы стали жертвами спекуляций, но затем Европейский Центральный Банк (ЕЦБ) последовал примеру США. Его программа по выкупу долгов у правительств и очень крупных компаний превышает по своей стоимости один триллион евро, что составляет 8% ВВП региона или около 3 тысяч евро на одного жителя ЕС. К этому добавляются несколько каналов государственной поддержки банков, в том числе ослабление нормативных требований.
В отличие от 2008-го года шторм, вызванный пандемией сovid-19, не связан напрямую с финансовыми рынками и с бесстыдными спекуляциями на этих рынках супербогатых граждан. Но есть и общее у нынешнего кризиса с 2008-м годом: в обоих случаях неолиберальные решения никак не помогают справиться с возникшим кризисом. Напротив, кризис потребовал еще более массового и быстрого вмешательства государства, чем в 2008-м году. Это еще раз подтверждает закон Минского об одновременном повышении финансовой нестабильности и необходимости государственного вмешательства, без которого эту нестабильность не сдержать.
Экономика различных государств погружалась в депрессию, но вот что удивительно: мартовский крах фондового рынка имел место, но летом он не продолжился. В июне стоимость ценных бумаг на фондовых биржах достигла довольно высокого уровня, сравнимого с показателями начала года. А в начале года ценные бумаги стоили дорого: это стало результатом целого десятилетия постоянного роста.
О роли центральных банков
Такая устойчивость — это прямое последствие массового вмешательства центральных банков. В мире, где экономика переживает крах, центральные банки обретают такую силу, что могут застраховать инвесторов от любых рисков. Именно ЦБ в час кризиса помогают сохранить финансовую стабильность, прямо и косвенно поддерживая стоимость всех финансовых активов. Они обеспечивают предварительную проверку фиктивных капиталов. Таким образом, государство определенным образом гарантирует обществу, что его деньги не испарятся и могут с выгодой экономиться для будущих трат.
Используются два механизма. Сначала, покупая долги и порой не обращая особого внимания на качество этих долговых обязательств, центральные банки гарантируют, что у крупных компаний не будет проблем с наличностью в среднесрочной перспективе. Затем, выкупив все долги и не давая предприятиям упасть до отрицательных показателей, центральные банки вытесняют инвесторов на фондовые рынки предприятий реального сектора. Тем самым центральные банки поддерживают цены на акции, что мы и увидели в июне, когда коронавирус не привел к краху фондового рынка. Финансовые учреждения планируют просить о новых полномочиях и действиях. В Японии на долю центрального банка уже приходится более 8% рыночной капитализации. А еще в прошлом году, чувствуя, что надвигается сильный шторм, инвестиционный фонд Blackrock выступал за то, чтобы Европейский центральный банк (ЕЦБ) покупал акции напрямую. Вот здорово, о чем еще мечтать акционерам: их активы напрямую обеспечены центральными банками.
Избавиться от задолженности
Отличие кризиса 2020 года от кризиса 2008 года состоит в том, что в этот раз органы государственной власти взяли под контроль самые важные сферы экономической деятельности, а не только финансовый сектор. В апреле, в самый разгар режима самоизоляции, Эммануэль Макрон без прикрас высказался по этому вопросу:
«Мы провели национализацию предприятий для сохранения заработной платы, мы на время купили прибыли и убытки почти всех наших компаний. (…) Частичная безработица является результатом национализации предприятий. Все планы по обеспечению гарантий и оказанию помощи различным предпринимателям, идет ли речь о 50-миллиардном немецком или 20-миллиардном французском фонде, основаны на национализации операционных счетов предпринимателей».
Таким образом, чтобы избежать краха, Запад на время перестал использовать капитализм. Система, как и при социализме, теперь существует при поддержке и как бы за счет государства. И, самое интересное, — капиталисты требуют еще более решительных шагов в том же направлении. Во Франции, как и в США, и даже в Германии, предприниматели во весь голос требуют больше поддержки и используют безупречный кейнсианский аргумент. Вот что, например, говорит президент Движения французских предприятий Жоффруа де Безье (Geoffroy de Bezieux):
«Государственная задолженность, безусловно, будет расти. Но без мощных стимулов для экономики со стороны государства экономический спад приведет к еще большему увеличению госдолга, поскольку будет меньше налоговых поступлений. Мы рассчитываем, что, когда дела наши пойдут лучше, мы сможем выплатить долг и не позволим экономике потерпеть крах».
Давайте забудем об ошибочной аналогии между семейным и государственным бюджетом и позволим государственному дефициту достичь высоких показателей. Все только выиграют, если, благодаря стимулирующему воздействию центральных банков на экономику, можно будет уменьшить долг.
Проблема долга весьма актуальна, поскольку почти во всех странах уровень задолженности стал гораздо выше, чем в 2008-м году.
Замбия, Эквадор, Ливан, Руанда и Аргентина — это лишь несколько примеров из списка развивающихся стран, которые находятся на грани дефолта. Но та же проблема затронула и богатые страны. Что касается государств-членов ОЭСР, чьи финансовые системы до сих пор пытаются оправиться от кризиса 2008 года, показатели их задолженности скоро превысят 120% ВВП. Такого не наблюдалось со времен Второй мировой войны. Частный сектор тоже пострадает от роста долгов. Пострадают и работающие в частном секторе граждане, многие из которых окажутся в условиях бедности из-за роста безработицы. Пострадают и компании, которые в последние годы получали выгоду от очень низких процентных ставок. Теперь же они спешат получить доступ к открытым кредитным линиям, гарантированным государством, чтобы подготовиться к снижению экономической активности.
Такое увеличение задолженности означает, что речь идет не о временных экономических трудностях, связанных с доступом к ликвидным активам, а, скорее, о структурной неплатежеспособности, то есть неспособности выплатить долги. По словам исполнительного директора фонда по управлению активами Fidelity, ресурсы, необходимые для возмещения государственных средств, полученных компаниями от государства или центральных банков, настолько велики, что задолженность еще много лет остаться невыплаченной. «Эта система будет отражена в статьях убытков и доходов или в отчете о финансовом состоянии, что приведет к весьма тяжелым последствиям», — прогнозирует Fidelity. Финансовой системе необходимо, чтобы мы погасили долги компаний, поскольку в противном случае вновь может начаться депрессия.
Возобновляются дискуссии о списании задолженностей государств, граждан и предприятий, которые начались после кризиса 2008 года. (Тогда многие в США высказывали недовольство, что государство, заплатив чужие долги, спасло от банкротства крупные банки, не оказав поддержки рядовым гражданам — прим.ред.) Теперь такие дискуссии стали более бурными, появилось больше разногласий.
Руководитель Банка Франции Франсуа Вильруа де Гало (François Villeroy de Galhau) был вынужден заявить, что когда-нибудь, после пандемии, после возобновления экономической деятельности «эти средства необходимо будет вернуть»… Но если французская газета Le Journal du Dimanche решила так озаглавить свою статью, это не значит, что суть именно в этом. В ОЭСР, настоящей фабрике неолиберальной политики последних десятилетий, в это уже не верят. Главный экономист организации Лоуренс Бун (Lawrence Boone) рассматривает следующий вариант, недавно казавшийся немыслимым:
«Необходимо, чтобы бюджетная поддержка финансировалась за счет постоянного увеличения денежной массы, которую создают центральные банки… Такой подход не должен вызывать страха перед инфляцией, пока темпы роста остаются ниже потенциальных и уважается независимость Центрального банка. Это поможет успокоить рынки и заверить их в способности правительств поддержать экономику».
Таким образом, у нас появятся «волшебные» деньги. Понятно их назначение: нужны ресурсы для борьбы с пандемией, обеспечения помощи на дому (списание долгов, отсрочка оплаты счетов), трудоустройство безработных и т. д. «Но как государство будет платить за всё это?», — спрашивает автор Project Syndicate Павлина Чернева (Pavlina Tcherneva). Вот ее ответ на этот вопрос:
«Не нужна будет пандемия или мировая война, чтобы напомнить людям, что правительство США само себя финансирует. Государственные финансовые учреждения США, то есть Министерство финансов и Федеральная резервная система, — все они следят за тем, чтобы все счета правительства оплачивались, и при этом они не задают лишних вопросов».
По мнению Бун и Черневой, в богатых странах, правительства которых имеют задолженность в собственной валюте, государственный долг сам по себе не оказывает давление на государственные расходы. Ограничения касаются только доступных ресурсов: производственные мощности, запасы материалов и оборудования, состояние окружающей среды, качество политических и социальных процессов… Поэтому весьма разумно выступать за монетизацию экономики, будь то в форме списания государственного долга Европейским центральным банком, в виде прямых денежных выплат гражданам или в виде введения временного моратория на задолженность граждан и предприятий.
Призрак политики сжатия денежной массы
Если неолиберализм будет побежден, то, к сожалению, не благодаря общественным движениям. Это будет внутренний крах, возвращение к политике сжатия денежной массы, от которой некоторые сторонники неолиберализма стремились отказаться.
Без сомнения, наиболее показательным является решение Конституционного суда ФРГ о программе выкупа акций Европейского центрального банка. Конституционный суд запретил ЕЦБ программу «количественного смягчения» с выкупом долгов за счет печатания денег. Суд заявил, что такие действия противоречат Конституции ФРГ. Но если суд желает Европе добра, то, требуя улучшения экономики без выкупа долгов, суд требует невозможного. Денежно-кредитная политика неотделима от экономической политики в целом, потому что решения в рамках денежно-кредитной политики оказывают значительное влияние на занятость, оплату труда, сбережения, государственные финансы, стоимость финансовых активов. Именно денежно-кредитная политика определяет уровень равенства-неравенства в обществе.
Похоже, это решение Конституционного суда ФРГ действительно было основано на консервативных соображениях. Неолиберальная логика суда неумолима: если Центральный банк независим и отвечает только за инфляцию, то такой ЦБ не может заниматься политикой. Поэтому есть два варианта: или банк должен значительно сократить свое вмешательство, или его деятельность должна стать предметом для демократических обсуждений. В нынешней ситуации первый вариант невозможен, поэтому независимость Центрального банка, один из самых ценных трофеев неолибералов, вдруг оказывается на «скамье подсудимых». Решения ЦБ можно демократически обсуждать.
В ближайшем будущем европейские институты будут вынуждены оценить, есть ли у них пространство для маневра. Возможность восстановления экономики за счет общего бюджета ЕС отчасти связана как раз с тем ослаблением правовых полномочий Европейского Центрального Банка (ЕЦБ), которое вытекает из решения немецкого Конституционного Суда. Решение восстанавливать экономики стран-членов может привести к увеличению политической мощи Европейского Союза. Даже если такое развитие событий по-прежнему маловероятно и возможности институтов всё еще ограничены. Между тем активная роль в экономике — это первый шаг на одном-единственном пути, который поможет избежать распада Союза.
В то же время всё чаще слышны заявления об экономическом суверенитете. Сначала Дональд Трамп, а теперь и Европейский Союз заявляют о китайской угрозе с целью защиты своих интересов. Из соображений национальной безопасности или сохранения промышленного потенциала вводятся ограничения на иностранные инвестиции, что препятствует свободному движению капитала — под угрозой еще одна мантра неолиберализма. Кроме того, государство всё чаще вмешивается в деятельность стратегически важных предприятий. Коммерческих споров тоже становится всё больше.
Еще один показательный пример — это французские предприниматели и инвесторы в интернет-индустрии, которые выступали против налогов при Франсуа Олланде, а теперь во весь голос требуют поддержки со стороны государства. Согласно их плану, государство должно активно вмешиваться в экономическую деятельность: осуществлять инвестиции в инфраструктуру, вливание капитала, разработать обширную программу по обучению населения.
Сейчас мы наблюдаем настоящую дезориентацию в правящих классах. Как только финансовые рынки больше не смогут координировать экономическую деятельность, ценовые сигналы, которые они испускают, больше не будут отражать ситуацию. В итоге вся идеологическая структура неолиберализма рушится, а государство вновь становится важной координирующей силой в экономике.
После неолиберализма
Последствия великой рецессии 2008 года не исчезли и по сей день. Это кризис неолиберального капитализма. Масштабный кризис, который представляет собой промежуточный момент между двумя политико-экономическими структурами. Представители американской школы регулирования затрагивают тему социальных структур накопления (SSA). В капиталистической системе именно структуры социального накопления должны эффективно содействовать получению прибыли: такие институты гарантируют экономический рост, в частности, стимулируя спрос и стабилизируя отношения между классами.
Масштабный кризис неолиберального капитализма связан с ограничением регулирования, и в этом процессе ведущая роль принадлежала глобальным финансовым рынкам. Ситуация, сложившаяся за последние месяцы, резко усложнила стоящие перед неолиберальной системой задачи. Эта тема затрагивается в обсуждениях, касающихся экономической стагнации. С одной стороны, как объясняет своим акционерам руководитель инвестиционного фонда, «капитализм без банкротства подобен католицизму без ада» — иными словами, рынки могут быть эффективными только при наличии реальной угрозы провала. Вовсю практикующиеся ныне в Европе меры: оказание помощи компаниям, неограниченный доступ к кредитам и чрезвычайные меры в сфере кредитно-денежной политики — все эти меры ведут к нарушению конкуренции. Но какова альтернатива? Капиталистическая система, лишенная механизма восстановления, оказывается населена зомби-компаниями, неспособными к развитию.
С другой стороны, восстановление рыночной дисциплины немыслимо в данной ситуации: многие компании находятся на грани банкротства, поэтому любое увеличение ставок или ужесточение бюджетного давления могут запустить цепочку банкротств и привести к катастрофической депрессии.
С точки зрения неолиберализма, 2010-е годы были периодом напряженного ожидания с надеждой на то, что это противоречие можно будет разрешить при помощи восстановления экономической активности. Нынешний кризис показал, что эти мечты несбыточны. Из структурного кризиса нельзя выйти без масштабной структурной реорганизации. Чтобы справиться с угрозой депрессии, необходимо затронуть центральную роль финансовых рынков, то есть сердце неолиберальной логики. Сейчас на кону определение нового режима экономического регулирования, в котором государства потеснят финансовые рынки.
Три варианта нового режима
В книге «Взлет и падение неолиберального капитализма» (The rise and fall of Neoliberal Capitalism), опубликованной в 2015 году, Дэвид Котц (David Kotz) пишет, что в начале XX века, а затем и в 1930-е годы США уже переживали подобные периоды чередования между либеральными режимами и режимами государственного регулирования капитализма. По его словам, мы сейчас тоже переживаем такой период. Неолиберальная система находится в тупике, поэтому, скорее всего, будет проведена институциональная реорганизация, которая приведет к формированию режима командного социально-экономического регулирования. Есть три возможных сценария: эко-социалистический режим, который предвещает появление новой модели развития; возрождение социал-демократического режима, который приведет к сокращению неравенства, но столкнется с ограничениями производительности, касающимися охраны окружающей среды; или новая форма регулирования, которая будет основанная на капитале и возможным элементом которой станет фордизм (система «конвейерной» эксплуатации работника, практиковавшаяся промышленником Генри Фордом в начале двадцатого века — прим. ред.)
Возможность того, что правые смогут вновь отрегулировать капиталистическую систему, сложно представить. Однако важно кое-что отметить.
Во-первых, следует отметить, что перерегулирование как таковое не предполагает наличие каких-либо прогрессивных тенденций. Неолиберализм нанес условиям труда значительный ущерб, последствия которого сохранятся в течение длительного времени. Коммерциализация заработной платы (изъятие из нее расходов на медобслуживание и образование человека — прим. ред.) может продолжать расти. Если бы финансовый сектор находился под большим контролем, кредиты бы перенаправлялись в производственный сектор, а международная торговля была бы подвержена более жесткому контролю. На какое-то время экономический национализм также может помочь разрешить классовые конфликты, вызванные ослаблением социальных прав.
Во-вторых, восстановление государственного вмешательства может привести к обострению политических конфликтов. Согласно логике неолиберализма, экономические механизмы обычно скрыты за рыночным фетишизмом, а государственное вмешательство, напротив, делает их более прозрачными. Таким образом, усиление авторитаризма на национальной арене и возрождение межгосударственных геополитических конфликтов, вызванных глобальными дисбалансами, могут быть побочными продуктами новой формы управления. Именно так интернационализм и демократия смогут восстановить антикапиталистические настроения, которые в свое время притушил неолиберализм.
