Принятый Национальным собранием во втором чтении закон о биоэтике закрепляет «право на ребенка», уничтожая существовавшие страховочные меры.
В 3:35 ночи 1 августа 2020 года 60 депутатов Национального собрания аплодировали самим себе. Они окончательно приняли законопроект о биоэтике, документ, который затрагивает колоссальную по своей значимости тему. 37 противников и 4 воздержавшихся не смогли преградить ему путь.
Отказ от необходимости ограничить рамками технические возможности, которые предлагает научный прогресс. Попрание основополагающих принципов защиты (человеческой личности и тела), которые формировали наше биоэтическое право. Сторонники этой деконструкции исказили здравый смысл и право, чтобы создать возможность для появления химер, широкого использования человеческих эмбрионов, суррогатного материнства и хранения яйцеклеток без медицинских показаний, коммерческих банков половых клеток… Один лихой парламентарий даже изменил правила абортов, добавив критерий психосоциальной травмы в качестве показания для прерывания беременности даже в том случае, если ребенок совершенно здоров.
Мы словно оказались перед грудой развалин, которую оставило после себя прогрессистское торнадо. На ее верху красуется знамя меры, которая неизменно использовалась как прикрытие для всех остальных: искусственное оплодотворение для всех.
Хотя большинство и отнекивается, оно прописывает тем самым право на ребенка. Более того, оно поспешило вычеркнуть во втором чтении большую часть поправок Сената, в частности статью, которая должна была внести в Гражданский кодекс положение о том, что «ни у кого нет права на ребенка». Оно также старательно отвергало все инициативы оппозиции с упоминанием «высших интересов ребенка». Разве могло быть иначе с документом, который всячески продвигает незнание прав ребенка?
В стремлении заткнуть рот несогласным и прикрыть завесой добрых намерений все пагубные последствия закона «Вперед, Республика» вынула из риторического загашника главный козырь — любовь. Даже министр Оливье Веран (Olivier Véran) отвечал противникам (в его голосе, кстати, не чувствовалось особой любви…), что «закон не несет в себе отбор и химеры, а взывает к любви, семье, родству, науке, здоровью». В такой обертке все проходит. Использование любви в качестве знамени призвано смягчить, ослепить и увлечь за собой всех тех, кто не видит, какая несправедливость творится от ее имени.
Но может ли любовь, даже искренняя, служить оправданием для всего? Любовь очень важна. Без нее все, что мы говорим и делаем, пусто. Тем не менее логика этого закона опирается на постулат о том, что существует всего одна ось, вокруг которой крутится все — взрослый. Взрослый и его ничем не ограниченные желания. Взрослый и его раздутая независимость. Взрослый с его правами и требованиями, число которых только растет. Взрослый и его все более сильное желание. Оно теперь настолько сильно, что может пережить нас самих, как утверждает депутат Турен с его отдающим новоязом определением посмертного искусственного оплодотворения, которое он надеется провести в новом чтении: «искусственное оплодотворение выжившей воли»… Как поэтично. Битва за биоэтику ведется в том числе на семантическом поле, где нужно менять смысл слов, чтобы изменить настрой. Он и другие прекрасно это поняли.
Никто не может предугадать, сколько любви получит ребенок в своей жизни вне зависимости от способа оплодотворения. Как бы то ни было, люди, вероятно, в полной мере не осознают влияние этих новых технологий на менталитет, общество и отношения в нем. Техника подталкивает нас к индивидуализации рождения, что только обостряет индивидуализм, от которого страдают наши так называемые современные общества. Ослабление регулирования научных исследований ведет к генетическим манипуляциям с человеческими эмбрионами, появлению искусственных гамет. В некоторых странах уже были рождены генетически модифицированные дети. Преимплантационная генетическая диагностика была вычеркнута из законопроекта, но технология с ее евгенистической логикой уже существует.
Если человек сводится к генетическому коду, биотехнологии получают невероятную власть: право принимать решение о жизни и смерти того, кто еще даже не успел родиться. И если мы потеряем личную и социальную чувствительность к появлению новой жизни, особенно при такой ее хрупкости, пострадают и другие формы общественных связей.
В целом, закон, полемика вокруг него и попытки расширить его указывают тем, кто готов увидеть, то, куда ведут нас технологии и рынок: коммерческое рождение, в котором становится все больше искусственного, а ребенок превращается в рассчитанный продукт, подвергается безжалостному отбору, чтобы получить право на жизнь.
Будет ли ребенку просто узнать, что он существует только потому, что получил право на жизнь при определенных условиях, после отбора, в результате генетического вмешательства и коммерческого договора?
Настоящая любовь означает скромность, осторожность, терпение, понимание того, что будет лучше для других, будущих поколений и окружающего мира. Она заставляет отказаться от личных желаний, вызывает стремление вести себя как служитель жизни, а не ее владелец. Настоящая любовь знает, что мы не просто даем жизнь ребенку, а отдаем ему свою.
