Четвертого августа 2020 года 82-летний «почетный король» Хуан Карлос покинул Испанию, которую возглавлял 38 лет, в результате, как сказано в коммюнике двора, обдуманного решения. Цель отъезда — вывести действующего главу государства, собственного сына короля Филиппа VI из тени скандалов, окружающих Хуана Карлоса, и таким образом укрепить институт монархии и династию Бурбонов на испанском троне.
Глава коронованной республики
Хуан Карлос отбыл из дворца Сарсуэла в сторону Португалии, откуда приехал в 1948 году мальчиком по приглашению Франко, договорившегося с его отцом, наследником в изгнании доном Хуаном де Бурбоном, что, если он хочет сохранить надежду на восстановление династии, его сын должен расти в Испании. В двухэтажном, скромном, по королевским меркам, дворце Сарсуэла Хуан Карлос прожил больше полувека, пережил здесь авторитарную модернизацию Испании рубежа 1950-1960-х, провозглашение себя официальным преемником в 1969 году, собственную политическую изоляцию со стороны консервативных франкистов, тайком встречался с оппозицией, стал главой государства после смерти Франко в ноябре 1975 года: единственным европейским королем своего времени — реальным главой исполнительной власти. В этом качестве он отправил летом в отставку робкого и непоследовательного премьер-министра Ариаса и назначил на его место отважного Суареса, возглавлял переход к демократии, обзванивал военные округа во время отчаянного путча реакционного армейского меньшинства в феврале 1981 года, в 1982-м поручал возглавить кабинет первому со времен республики социалисту, потом жил в свое удовольствие и в 2014 году передал по наследству власть, при его собственном решающем участии ставшую символической.
Теперь король-сын выразил отцу благодарность за отъезд. Хуан Карлос выехал при том же левом правительстве меньшинства, при котором тело Франко вынесли из базилики-мавзолея в Долине павших, а Испания стала восьмой в мире по числу жертв covid-19 и пятой по числу жертв на душу населения.
Вынос покойного диктатора и отъезд его состарившегося наследника с интервалом в полгода его противниками воспринимается как две победы, связанные одна с другой. Их взгляд знаменует наступление новой эпохи, где прошлые заслуги обнуляются самим фактом принадлежности к прошлому, породившему недостаточно справедливое настоящее, а прошлое, как того требует новейшая мода, без колебаний взвешивается на весах настоящего.
Ничего более выдающегося, чем перевод страны от диктатуры к демократии, Хуан Карлос не совершил. Можно считать, что этот транзит был неизбежен: уже сразу после войны правая диктатура, бравшая пример с фашистов, в западноевропейском лагере победителей воспринималась невероятным анахронизмом, именно поэтому Испанию долго не брали в ООН и до конца старого режима в ЕЭС и НАТО. Но с того времени, как она стала восприниматься анахронизмом, диктатура просуществовала еще почти 30 лет, никакая анахроничность ей не помешала. Можно считать переход к демократии неизбежным, но Испания не избежала его именно в тот момент, когда ее главой стал Хуан Карлос. В мире не так много монархов, которые собственноручно повели страну в сторону «коронованной республики», как он сам ее называл в полуофициальных интервью западным журналистам накануне и сразу после воцарения.
Мимолетное доверие
В отличие от старой франкистской Конституции, в соответствии с которой тогда еще молодой король начал этот транзит, новая демократическая и не давала ему полномочий совершить что-то в политике, но десятилетия после этого большинство испанцев считали, что сделанного достаточно. Дальше публичная жизнь короля состояла из непрерывной череды положенных конституционному монарху торжественных актов, а параллельно с ней шла приватная, в которой за 40 лет высшей власти набралось несколько крупных и мелких личных и финансовых прегрешений. Последнее и худшее из них — расследуемый многомиллионный саудовский откат за подряд на строительство скоростной железной дороги и многомиллионные же пожертвования в благотворительный фонд немецкой возлюбленной, то ли залог любви, то ли способ сохранить богатство.
Однако радость от изгнания бывшего короля в лагере его критиков очевидно не связана с заботой о репутации монархии. Она вписывается в более широкое желание разгрома старых элит, охватившее мир после того, как кончился объединявший народы и элиты политический и экономический праздник 1990-х и ранних 2000-х.
В начале 90-х совпали демократизация политической жизни и глобальный экономический рост. Свобода, классические либеральные ценности, которые поддерживали тогдашние правящие элиты, и рост всеобщего достатка пришли вместе и задержались надолго. Экономический крах в постсоветских странах до начала восстановительного роста сгладился новыми рыночными возможностями. Никогда еще народы развитых стран не доверяли так своим элитам, ведь они избавили от страха ядерной войны, победили одни коммунистические диктатуры, а другие превратили в волнующую капиталистическую экзотику под красным флагом (Китай еще долго оставался манящей пандой), разрушили Берлинскую стену, объединили Европу, позволили путешествовать, пользоваться новыми технологиями и повысили благосостояние.
Люди настроились на обещанную жизнь под звуки «Оды к радости», но она закончилась. Сначала экономический кризис 2008 года, потом миграционный, потом экономическая стагнация. В Испании официальная безработица к 2012 году была под 25% и 50% — cреди молодежи и выпускников вузов, недоумевающих, почему государству и бизнесу не нужен их такой интересный искусствоведческий диплом. Открытый мир без противостоящих блоков обернулся исламистской угрозой и страхами за собственную идентичность. Выяснилось, что опасная Россия никуда не делась, но теперь, кроме нее, есть еще опасный Китай, который совсем не панда. И в довершение всего элиты не уберегли народы от пандемии covid-19 и связанного с ним разорения.
Тогда новое поколение вспомнило, что свободный мир — это мир застарелого расизма, где в экономике ничтожное меньшинство владеет той же долей собственности, что миллиарды людей, а страны, казавшиеся образцом парламентских демократий — недораспавшиеся репрессивные империи, вроде Испании, продолжающей угнетать каталонцев. А за пределами этого мира все еще хуже.
Воспитанник Франко
Не вдающиеся в детали, но критически настроенные в отношении собственной власти русские пользователи социальных сетей сравнивают бегство Хуана Карлоса с желанным уходом российского правителя, хотя первый установил авторитарный режим, а второй покончил с режимом, во многом напоминающим путинский.
Но и молодая протестная Европа провожает бывшего короля, словно свергнутого тирана. На уход Хуана Карлоса реагируют как на уход диктатора, словно бы выпроваживают самого Франко или его тень.
Ликование по поводу отъезда Хуана Карлоса напоминает радость от опрокидывания статуй Колумба. Хуан Карлос за последние десятилетия превратился в глазах современных молодых критиков в аристократа-мажора, который в молодости убил брата на охоте, вырос под крылом Франко, не дал совершиться великой испанской революции возмездия, продолжал охотиться и убивал слонов в Африке, имел любовниц и на одну из них потратил многомиллионный откат от саудовского короля.
Но главная проблема в глазах критиков в том, что сам титул короля, институт монархии является настолько консервативным и староэлитарным, что его существованию невозможно найти оправданий в мире, где классический парламент, привычные партии или строгое, без множества оттенков различение гендеров то и дело кажутся устаревшими. К тому же монархия — гвоздь, без которого может распасться по швам сложная испанская государственность, в глазах многих тоже отжившая свое.
В радости по поводу отъезда короля есть оттенок так и не состоявшегося возмездия, реванша, которого так избегали те, кто придумал и осуществил в 1970-е плавный переход к демократии, а среди них на видном месте и был Хуан Карлос. Оппоненты диктатуры не смогли изгнать Франко, вот изгоняют его наследника. Хотя его знаменитые левые современники — действительно пострадавшие от режима и только что вышедшие из подполья, лидеры социалистов и коммунистов Гонсалес и Каррильо — относились к нему уважительнее, чем левые начала XXI века, которые не успели стать жертвами франкистских гонений.
Хуан Карлос сделал все, чтобы спасти институт монархии, воссозданный диктатором Франко, и вывести его из тени диктатуры. И для своих современников он в этом, несомненно, преуспел. Для спасения монархии и династии он порвал со стареющей диктатурой и перешел на позиции сторонников демократии. Тем более что это была абсолютно естественная позиция для него самого просто в силу поколенческой принадлежности.
Сорок пять лет спустя молодыми испанскими демократами и республиканцами этот очевидный когда-то для всех факт просто забыт. Хуан Карлос вновь воспитанник и ставленник Франко, который не дал свергнуть франкизм. То, что он сверг его сам, теперь оборачивается чуть ли не его виной. Без этого плавного транзита, глядишь, случилась бы очистительная революция с сопутствующим трибуналом, а так ни ее, ни люстраций.
Новое восстание масс
Новейшие когнитивные правила антиэлитного бунта позволяют судить деятелей прошлого, живых и мертвых, вне исторического контекста. В реальном историческом контексте вопрос о революции в ранние годы правления Хуана Карлоса не стоял, его сняла сама оппозиция, не видя спроса со стороны граждан, более актуальной выглядела возможность консервативного армейского реванша. Перед глазами граждан была не только ушедшая в прошлое гражданская война, но и португальская революция, которая поначалу вдохновила, а потом разочаровала.
Вне исторического контекста можно задать любой вопрос: почему на Нюрнбергском процессе коммунизм не осудили вместе с нацизмом, раз уж судили тоталитарных злодеев, а заодно и Америку за ядерные бомбардировки. Но в исторической реальности этого вопроса не существовало, и ставить его можно только из области идеальных вневременных императивов. Но именно ими и оперирует современное антиэлитистское чувство.
Вынужденный, хотя отчасти заслуженный пренебрежением к понятиям королевской чести отъезд Хуана Карлоса пришелся на время, когда изгнание любого представителя элиты с начальственного поста, несмотря на любые прошлые достижения, воспринимается как заслуженное. В прошлом не может быть столь ценных заслуг, которые в борющемся настоящем перевесили бы принадлежность к старой элите. Ведь сама общественно-политическая ценность прошлого сомнительна. Прошлое в целом стало слишком старо для того, чтобы различать на его просторах, кто из правителей был, а кто не был диктатором. Согласно радикальным понятиям современного недовольства, все правившие по старым правилам ими в той или иной степени были, и даже Черчилля не спасает выбор верной стороны истории. Миллионы королевской фаворитке, полученные в личный дар от другого короля — это такая же старина, как барская охота в джунглях, ледяной дом государыни Анны Иоанновны или дворцы Елизаветы. Пора, пора, рога трубят.
Хуан Карлос максимально выделялся на фоне Франко для своих современников. Но сорок лет спустя его фигура сливается с фоном. Фотографии принца Хуана Карлоса рядом с Франко, которые современниками после перехода Испании к демократии читались в контексте, теперь все чаще воспринимаются вне контекста: вот диктатор, вот его наследник, вот они рядом одинаково плохие, одинаково старые — сейчас Хуану Карлосу столько же лет, сколько было Франко в год смерти.
Для современников эти фотографии означали успех поколенческого бунта, эмансипации отцов от детей: с одной стороны — Франко, Карреро Бланко, Ариас, с другой — успешно отменившие их устаревший мир Хуан Карлос, Суарес, Гонсалес. Прошедшее с тех пор время объединило Хуана Карлоса и Франко в разряде отцов, и эмансипационная работа детей продолжается по отношению к ним обоим, чтобы потом будущее имело возможность обойтись с нынешними детьми так же немилосердно.
