Когда отношения между Китаем и Центральной Азией находились на стадии зарождения, Россия и Китай планировали наладить сотрудничество и взаимовыгодное партнерство в этом регионе. На протяжении многих лет эти две страны продолжали молчаливо играть те роли, о которых договорились: Китай обеспечивал финансирование экономического развития, а Россия поддерживала благоприятный политический климат и следила за военной обстановкой в регионе. Однако за последние несколько лет Пекин сумел расширить экономическое влияние в регионе и на другие сферы. Что касается России как старейшего партнера Центральной Азии, такое чрезмерное влияние Китая может стать угрозой для ее собственного политического влияния.
Чем больше опасений испытывала Россия в связи с ростом экономического влияния Китая, тем активнее она искала возможности для укрепления сотрудничества, — начиная с инициативы «Один пояс, один путь». Тем не менее укрепление экономических связей между Центральной Азией и Китаем на практике вовсе не означает уменьшение влияния России в этом регионе. В противовес прогнозам российско-китайское сотрудничество не принесло какой-то гигантской выгоды, и поодиночке они тоже не могут оказывать существенного экономического воздействия.
Рассмотрим Евразийский экономический союз (ЕАЭС) и инициативу «Один пояс, один путь». Что касается инициативы «Один пояс, один путь», Россия здесь выступает в качестве полного энтузиазма партнера ровно до тех пор, пока эта инициатива не встает на пути у ЕАЭС, в состав которого входят Казахстан и Киргизия. При этом российско-китайское экономическое сотрудничество в Центральной Азии является не таким радужным, каким его часто пытаются выставить. К примеру, категоричный отказ Китая поддержать хотя бы один из 40 транспортных проектов, выдвинутых ЕАЭС, подпортил отношение России. Во время видеоконференции, посвященной вопросам сотрудничества в рамках инициативы «Один пояс, один путь», все обратили внимание на отсутствие министра иностранных дел России.
Несомненно, для России это стало ослепляющим откровением: то, что углубление отношений в рамках инициативы «Один пояс, один путь» приведет к формированию неравного партнерства, в котором ведущую роль будет играть Китай. В действительности "брак по расчету" между Пекином и Москвой осложняет экономический ландшафт в Центральной Азии.
Для России самый простой вариант — сделать Индию противовесом Китаю. Россия уже применяла такую стратегию в прошлом, активно настаивая на вступлении Индии в Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС). Но дело в том, что Индия способна достичь своих целей в области экономики и налаживания связей и вне рамок ШОС, взаимодействуя с другими странами в двустороннем формате. Такой подход позволит ей избежать необходимости общаться с Пакистаном и Китаем. В этом смысле участие в проекте порта «Чабахар» и вступление Индии в Ашхабадское соглашение являются двумя ключевыми достижениями. Более того, любая попытка вовлечь Индию в качестве противовеса Китаю повлечет за собой самую очевидную реакцию со стороны Пекина, — он предложит Пакистану сыграть уравновешивающую роль. Именно так Китай и поступил, когда добился принятия Пакистана в ШОС вместе с Индией.
На первый взгляд, перевес в балансе экономического сотрудничества как будто находится на стороне Китая. Но это не обязательно так. Экономическую динамику между Россией, Китаем и Центральной Азией как правило рассматривают через призму российских и китайских интересов, а об интересах стран Центральной Азии зачастую попросту забывают. Тем не менее постепенно все больше влияния на их взаимодействие оказывают правительства стран Центральной Азии, а также набирающий силу голос общественности этого региона.
Если говорить о правительствах стран Центральной Азии, то цель состоит в том, чтобы сохранить баланс между Россией и Китаем. Поскольку других сильных игроков, способных предложить экономическую помощь, направленную на укрепление их преимущественно автократического политического климата, нет, среднеазиатам сегодня слишком рискованно отдавать предпочтение кому-то одному — или России, или Китаю. Возьмем, к примеру, Узбекистан. Китай является крупнейшим иностранным инвестором в Узбекистане. С 1992 по 2017 год объем китайских инвестиций там составил в общей сложности 8 миллиардов долларов. Но это не помешало Узбекистану искать возможности для развития инфраструктуры и торговли с Россией. Три месяца назад Узбекистан объявил о решении войти в состав ЕАЭС в качестве наблюдателя, хотя пока остается непонятным, какую выгоду ему принесет это решение. Туркменистан пошел по сходному пути. После того как в 2016 году Россия прекратила закупать природный газ у Туркменистана, почти 80% экспорта туркменского газа отправлялись в Китай. В 2019 году Туркменистан и Россия возобновили торговлю природным газом, хотя объемы этой торговли остаются весьма скромными.
В определенном смысле этим странам приходится балансировать свои отношения с Россией и Китаем в связи с тем, что они никогда не смогут в полной мере избавиться от экономического влияния этих крупных держав. С одной стороны, страны Центральной Азии увязли в зыбучих песках помощи Китая. С другой стороны, с Россией их связывают глубоко укоренившиеся отношения, что делает их чрезвычайно зависимыми от Москвы. К примеру, в 2019 году из 4,5 миллиона мигрантов, приехавших в Россию, 3,4 миллиона прибыли из Центральной Азии. Денежные переводы мигрантов стали своеобразным экономическим спасательным кругом для стран Центральной Азии — Таджикистан и Киргизия входят в список экономик, которые сильнее всего зависят от денежных переводов трудовых мигрантов.
Между тем настроения общественности резко контрастируют с «синофилией» правительств стран Центральной Азии. В Казахстане люди выступили против появления китайских фабрик, которые были запланированы в рамках инициативы, направленной на создание рабочих мест и на увеличение объемов инвестиций. В основе тревоги общественности лежали два фактора. Во-первых, это страх, что Китай хочет превратить Казахстан в свалку отходов для китайских промышленных предприятий, загрязняющих окружающую среду. Во-вторых, недовольство тем, что лишь немногим местным жителям удастся получить работу, потому что китайские компании, занимающиеся реализацией множества проектов, предпочитают привозить рабочих из Китая. Жители стран Центральной Азии боятся, что их лидеры постепенно обменяют рабочие места и личное пространство граждан на прибыльные инвестиции.
В результате Китай сталкивается в Центральной Азии с серьезным дефицитом доверия, который еще больше усугубляется благоприятным отношением жителей этого региона к России и активным присутствием российских СМИ. Результаты опроса, недавно проведенного Центром Вильсона (Wilson Center), показали, что Китай сильно отстает от России, если говорить об общественном мнении касательно укрепления экономических отношений. Очевидные различия в общественном восприятии Китая и России можно наблюдать в Казахстане и Киргизии. Только в Туркменистане и Узбекистане население относится к Китаю относительно благожелательно. Стоит отметить, что у этих двух стран нет общей границы с Китаем. Что касается Казахстана, Киргизии и Таджикистана, то среди прочего негативное отношение общественности к Китаю подпитывается в том числе попытками китайцев захватить чужие территории.
В настоящее время можно утверждать две вещи. Во-первых, партнерство Китая и России в Центральной Азии не так энергично, как об этом говорят. Неравенство в экономических потенциалах этих двух держав вовсе не обязательно приведет к их соперничеству, но оно действительно замедляет реализацию совместных проектов.
Во-вторых, вопреки широко распространенному мнению в большой игре, разворачивающейся в Центральной Азии, вряд ли будет только один победитель. В большинстве случаев укрепляющиеся экономические связи Китая с Центральной Азией мешают нам разглядеть попытки этого региона избежать чрезмерной зависимости от какой-то одной страны. Будущее российско-китайского сотрудничества в этом регионе не будет ограничиваться только лишь интересами России и Китая. Более широкая динамика их трехсторонних экономических отношений будет претерпевать существенные изменения в посткоронавирусном мире.
Варшини Сридхар получила степень бакалавра в области экономики, политологии и социологии в Университете Христа в Бангалоре. В настоящее время работает помощником руководителя проекта в Центре исследований государственной политики (Centre for Public Policy Research).
