«Безумная сложность ситуации состоит в том, что я не могу вступить в союз с коммунистами, мясниками нашей страны, но и с врагами нашей страны я тоже быть не могу, — писал мой отец, Александр Солженицын, в 1982 году. — И все это время у меня нет Родины, чтобы поддержать меня. Мир большой, а деваться некуда».
Великий писатель создал себе репутацию самого непримиримого врага коммунизма благодаря произведению «Архипелаг Гулаг» (1973 год) и пламенным речам на Западе. Однако, как свидетельствует приведенная выше цитата из его мемуаров (теперь впервые выходящих в свет на английском языке), уже во время холодной войны он предвидел новую опасность: недоверие между Россией и Западом может сохраниться и после краха коммунизма.
Вернемся в 2020 год. Все острые вопросы между Россией и Западом известны: программы вооружения, расширение НАТО, дело Юкоса, Косово, цветные революции, Украина, Крым, отравления, выборы.
Так можно ли переформатировать отношения, если найти компромисс в этих конфликтных точках? Во время холодной войны две крупнейшие политические партии США, занимая принципиально антикоммунистические позиции, не смогли прийти к согласию, но теперь они в унисон поют об угрозе непрестанно набирающего обороты российского национализма. В контексте «холодного мира», царящего на протяжении четверти века, это обстоятельство обнажает более глубинные причины непонимания России и требует изучения их исторических корней.
В конце 1990-х годов, впервые прочитав эти мемуары отца о прожитых на Западе годах, я посчитал спорными его размышления о конфликте между Востоком и Западом, полагая, что им суждено оказаться на свалке истории после сенсационного открытия Железного занавеса, падения Берлинской стены и подписания договора о контроле над вооружениями СНВ-1.
Но за последние три года, готовя к публикации первое английское издание этих томов, я осознал, каким провидческим даром обладал Александр Солженицын, предрекая «поворот обвинений против самой России». Раздраженные эмигранты 1970 годов подталкивали Запад к тому, чтобы видеть своего истинного врага не в коммунизме, а в неисправимой России. Западные прогрессисты 1920-х годов сурово критиковали дореволюционную Россию за сопротивление большевизму, но едва ситуация изменилась, Россию начали проклинать за то, что она оказалась порабощена большевиками. «Как это могло произойти?» — удивляется Солженицын.
В главе под названием «Русская боль» он утверждает, что «чрезмерные, бессмысленные военные действия России в Европе» в XVIII-XIX веках насторожили Запад, а ее закосневшее руководство не смогло внять гражданским «урокам открытости» Запада или, по меньшей мере, оправдать свои собственные действия. В то же время в Европе фанатичные революционеры-изгнанники грубо искажали истинное положение дел в России, представляя ее отсталой авторитарной тюрьмой народов — и в отсутствие аргументированного опровержения этих утверждений приживались даже самые дикие преувеличения. На пороге XX века агрессивный русский революционный терроризм, подстрекаемый раболепной интеллигенцией, получил поддержку националистического правого крыла, прибегавшего к насилию — и умеренный путь развития общества, который с 1906 года до своей гибели в 1911 году прокладывал реформатор премьер-министр Петр Столыпин, оказался перекрыт.
Спустя десятки лет ленинский «большевистский бульдозер» раздавил всех, в частности, русских патриотов, стремившихся отстаивать традиционные ценности в рамках плюралистского общества. И тогда пародия на русский патриотизм, проклюнувшаяся в 1960 — 1970-х годах, стала формой большевистского национализма, в соответствии с которой слово «бог» писалось со строчной, а «Правительство» — с заглавной, как говорил Солженицын. У «целительного, благотворного, умеренного патриотизма» моего отца — лишенного имперских амбиций и сосредоточенного на «сохранении народа» — никогда не было шанса укорениться в России. Его видение патриотизма было одиозным образом совмещено с «большевистским национализмом» и стало очередной клеветой на Россию со стороны мстительных эмигрантов, которых с излишней готовностью принимали на Западе.
После краха коммунизма призыв Солженицына к покаянию, к подведению исторических счетов по образцу постнацистского Vergangenheitsbewältigung в Германии так и не был услышан. Поэтому официальная государственная поддержка мемориалов коммунистических репрессий и включение «Архипелага Гулага» в школьную программу в старших классах парадоксальным образом сосуществует сегодня с пагубным представлением, будто Иосиф Сталин — главный мясник, уничтожавший русский народ — был русским патриотом, а Солженицын — главный враг угнетателей России — предателем.
Неудивительно поэтому, что на Западе оказалось размыто сколь-нибудь значимое различие между тоталитарным сапогом СССР и мягким авторитаризмом сравнительно свободной России, что он путает «российский» и «советский», не понимая трех веков российской истории и антинациональной сути коммунизма. «"Русское" для "советского" — все равно, что "человек" для "болезни"», — писал Солженицын. Как следствие этой размытости — беспрецедентный консенсус либерального общества и нелиберального правительства в России, которые мало в чем сходятся, кроме того, что Западу Россия будет не мила, что бы она ни делала.
Если цель западных политиков до сих пор состоит в том, чтобы привести Россию в сообщество свободных наций, они могли бы прислушаться к призыву Солженицына и взаимодействовать с Россией по справедливости, в соответствии с достоинствами и провалами нынешней политики, вместо того чтобы судить о ней, исходя из вымышленной злонамеренной исторической версии, ставящей крест на любом пути развития.
Господин Солженицын — дирижер, пианист и издатель мемуаров Александра Солженицына, в том числе «Промеж двух жерновов. Книга вторая. Очерки изгнания в Америке, 1978-1994», которая должна появиться в ноябре.
