Трудно представить себе компанию, которая бы выиграла от президентства Дональда Трампа больше «Таймс» (речь и дет о газете The New York Times —прим. ред.) — семья Трампа и его империя не в счет. С избранием Трампа в 2016 году количество подписчиков росло в десять раз быстрее, и они не оглядывались назад. «Таймс» прошла путь от немногим более трех миллионов подписчиков в начале президентства Трампа до своего рекорда в 7 миллионов в прошлом месяце. Газета наняла сотни новых сотрудников в отдел новостей, который сейчас насчитывает 1 тысячу 700 человек — больше не было никогда. С тех пор, как Трамп вступил в должность, акции газеты выросли в четыре раза.
Кроме того, газета успешно конвертировала свой успех в денежные знаки — запустив службу подкастов Serial Productions, отдел аудиопереводов Audm и сериал «Соверменная любовь». Этим летом снимали уже второй сезон — но вмешался ложно-положительный тест [на коронавирус] на съемочной площадке. Более миллиона человек подписались только на приложения «Кроссворды» и «Кулинария», и компания выстояла пандемию отчасти потому, что наличности у нее теперь больше, чем когда бы то ни было — 800 миллионов долларов. «Таймс» стала задавать тон остальным СМИ. (Несколько пояснений: я сам в свое время писал для «Таймс», у меня там друзья, а недавно я написал книгу, которую там отрецензировали. К тому же я член того же профсоюза, и вплоть до недавнего времени у меня была доля акций «Таймс», я купил их за 300 долларов в начале 2010-х, чтобы поддержать журналистику).
Эй Джей Сульцбергер, последний из семьи Сульцбергеров, возглавивший «Таймс», отверг мысль, что участие в «Сопротивлении» полезно для бизнеса — как, впрочем, и Баке из отдела новостей — но деловая сторона охотно примерила роль защитника истины. Читатель «Таймс» стал ассоциироваться с «Сопротивлением», и многие отделы вносят посильный вклад в представительную демократию — пусть сами журналисты с этим и не согласятся. «Есть огромный разрыв между тем, чего хотят сотрудники, аудитория и руководство, и он не думает уменьшаться, — сказал один видный репортер «Таймс». — Публика — это мамочки из «Сопротивления», в большинстве своем белые. Сотрудников больше волнует политика идентичности. А руководство — это газетчики. Так что есть импульс писать для другой аудитории».
Публика, судя по всему, больше всего жаждет мнений. В относительных цифрах выражении этот раздел — самый читаемый. По словам одного сведущего человека, на раздел «Мнение» приходится 10 процентов материалов, но при этом он дает 20 процентов просмотров. («Таймс» отключила алгоритмический показ рекламы в статье о Коттоне, когда сотрудники возмутились, что газета наживается на провокациях). Теперь, когда основные доходы газете приносит не реклама, а подписка, как редакционное, так и деловое крыло «Таймс» считают «тайным ингредиентом» успеха, как выразился один сотрудник, внутреннюю систему привлечения случайных читателей. В 2018 году группа специалистов по обработке данных представила Project Feels — набор алгоритмов, который определяет, какие эмоции вызывает та или иная статья. «Ненависть» ассоциировалась со статьями, где упоминались слова «налог», «коррупция» или «мистер» — первое исследование проводилось вслед за феминистским движением Me Too («Я тоже») — в то время как статьи со словами «первый», «встретил» и «Нью Йорк» приносили «радость». При этом колонка «Современная любовь» была не такой уж успешной. «Ненависть будоражит читателей гораздо больше, чем об этом принято говорить», — сказал мне один человек из бизнес-отдела.
Хотя идея публиковать целый спектр мнений с вызовом читателям принадлежит Беннету, она ничуть не противоречила бизнес-плану. «Эй Джи полностью поддерживал Джеймса в расширении круга голосов», — сказала мне главный редактор Джоди Рудорен (Jodi Rudoren), которая ушла из газеты в прошлом году. «Первые несколько раз, когда Джеймс попадал под раздачу, Эй Джи говорил: «Это было наше совместное решение».
Сульцбергер — по определению «истеблишмент», но временами выступает в роли главного «бунтаря». В 2014 году он, как известно, руководил инновационным отчетом, который повлек за собой цифровое перерождение газеты, и еще задолго до этого лета активно нанимал небелых ради разнообразия в рядах газеты.
Этим летом Сульцбергер встретился с несколькими группами сотрудников, чтобы обсудить новый формат «Мнения», и многие говорили, что этот вопрос всегда был самым животрепещущим. Обсуждались все варианты. Не отбирайте колонки у влиятельных людей, у которых уже есть платформа. Наймите побольше «проверяльщиков». Публикуйтесь пореже. Единственная перемена, которая не рассматривалась всерьез — это доломать стену между отделом новостей и «Мнением», в которой и так уже образовались бреши. Редакторы и журналисты свободно бродили из раздела в раздел — редактор Джеймс Дао (James Dao), который вычитывал статью Коттона, перешел в раздел «США».
Авторы «Общественного мнения» делали собственные репортажи по указанию Беннета, а репортеры регулярно публиковали аналитические статьи. Чего же ради держаться за черту, которую и так постоянно нарушают? Скажем так, есть традиция. «Эй Джи — сам молодой человек и хочет казаться двигателем перемен, — сказал один приятель Сульцбергера. — Но над ним тяготеет наследие. Если он возьмет и скажет: „Все, теперь новости и мнение — это одно и то же", то это будет не просто передвинуть мебель. А сменить планировку квартиры».
А пока что раздел решал те же проблемы. В прошлом месяце «Мнение» опубликовало колонку китайского чиновника, который ратовал за военное вмешательство в Гонконг. Ситуация с Коттоном повторилась. Редакционный чат взорвался, но спор не задался. «Китайская статья не попала в цель, потому что все устали, — сказал мне один репортер. — Нельзя все время злиться». Все согласились, что более масштабные реформы придется отложить до ноября.
Как пример, как тяжело адаптироваться, многие жаловались, что не понимают, насколько приветствуются инициатива и самовыражение. Новый бренд «Таймс» поставил во главу угла журналистов. Когда выяснилось, что многие читатели даже не подозревают, что репортеры освещают события в Афганистане и Ираке с мест, «Таймс» решила публиковать больше репортажей от первого лица. На обложке подкаста «Халифат» о новобранце ИГИЛ (запрещенная в России террористическая организация, прим. ред.), который ведет корреспондент «Таймс» Рукмини Каллимачи (Rukmini Callimachi) изображен портрет Каллимачи. Сейчас газета расследует правдивость его репортажей. Огромную головную боль доставляет твиттер: репортеров приходится наказывать за откровенную политизацию или отход от «таймсовских» стандартов в погоне за лайками и ретвитами. «Есть потребность в подтверждении, и это прискорбно», — посетовал один журналист, написавший десятки тысяч твитов.
Но, пожалуй, самые сложные вопросы были о том, чтó газета может говорить, а что нет. После отставки Беннета Сульцбергер встретился с одним настороженным обозревателем «Мнения». Сульцбергер пообещал, что «Таймс» будет и впредь публиковать статьи, которые идут вразрез с ее основной аудиторией. «Мы не испугались», — заверил Сульцбергер.
«Вот именно что испугались, — возразил обозреватель. — Испугались как миленькие, никогда такого не видел. Вы меня уверяете, что излагать спорные точки зрения по-прежнему не возбраняется, но пробовать на собственной шкуре я не хочу. Вы ведь даже не знаете, что будет дальше. Это ведь не вы решаете, а твиттер. И пока всем заправляет твиттер, все ваши обещания — пустой звук».
И хотя Бари Вайс досталось за мнение, что газету захватила «прогрессивная молодежь», некоторые из моих собеседников с этим во многом согласны. Они высмеяли жалобы, что статья Коттона подвергает опасности черных сотрудников, и оскорбились новым списком требований от профсоюза с подробными инструкциями по редактуре. Представитель профсоюза заверил, что это делается, чтобы удостовериться, что сотрудники получат за свою работу вознаграждение, но многие предпочли бы, чтобы профсоюз не вмешивался в редакционную политику и сосредоточился на предстоящих этой весной переговорах по контрактам. Этим летом некоторые работники профсоюза начали собирать примеры «проблемных» статей, чтобы подчеркнуть отсутствие разнообразия, но отказались от своей идеи, когда выяснили, что она не нашла отклика. Солидарность тяжело дается как миллениалам, так и бумерам.
Но и «бунтарям» есть на что жаловаться. Они считают, что классовые вопросы освещаются вполовину хуже, чем расовые. Про информационный бюллетень об ЛГБТ-вопросах сказали, что его авторы «вплотную подошли к активизму». «Мне прямо сказали, что нельзя писать «расист» и «Трамп» в одном предложении, — посетовал Уэсли Моррис. — Точнее можно, но чтобы не рядом друг с другом».
Идеологическая война за сферы влияния в «Таймс» обострилась вокруг «Проекта 1619», специального выпуска, посвященного американской истории и несмываемому клейму рабства. Впоследствии эта затея стала подкастом, книгой и учебником для школьной программы. Этот новаторский проект даже получил Пулитцеровскую премию, но снискал немало критики: одни ставили под сомнение его историческую достоверность, другие сомневались в его идеологических намерениях, а президент Трамп и вовсе сделал из него политическую дубинку. В октябре Брет Стивенс (Bret Stephens) опубликовал статью с критикой проекта изнутри. Руководство, вплоть до Сульцбергера, поддержало как самокритику Стивенса так и руководительницу проекта Николь Ханну-Джонс (Nikole Hannah-Jones), а Баке назвал его «одним из самых величайших произведений журналистики, созданных «Таймс» при его участии».
«Таймс» старалась подходить к некоторым темам с особой осторожностью. Несколько репортеров рассказали мне о необычной договоренности, когда Кэролин Райан, одна из четырех заместителей главного редактора, правила троицу репортеров, которые любили «дразнить медведя». Среди них оказались ядовитый обозреватель СМИ Бен Смит (Ben Smith) и ветеран с 13-летним стажем только в «Таймс» Майкл Пауэлл (Michael Powell), который в этом году перешел от спорта к «политике свободы слова и идентичности». Пауэлл — один из немногих, кто открыто поддержал публикацию статьи Коттона ради обмена мнениями. В своей новой роли он рассказал, как эпидемиологи склонны замалчивать риск новых вспышек вируса на демонстрациях Black Lives Matter, и как фраза «белый шовинизм» стала избитой. «Она превратилась в третий рельс, — сказал Пауэлл. — Я считаю, что мы стали заложниками противоречащих друг другу установок, и „Таймс" надо как-то это решать».
Райан отредактировала и несколько статей Нелли Боулз (Nellie Bowles), бизнес-репортера с заслуженной репутацией бесстрастного летописца бестолковости Кремниевой долины. Этим летом она отклонилась от своего курса и написала ряд материалов с неоднозначными штрихами к прогрессивному имиджу Black Lives Matter. В одном она критически взглянула на созданную активистами в Сиэтле автономную зону без полиции, а в другом рассказала о группе протестующих в масках, в основном белых из пригородов Портленда, которые то ли «Антифа», то ли нет. Некоторые коллеги Боулз отнеслись к ее репортажам скептически — отчасти, как они объяснили, из-за ее отношений с Бари Вайс. Боулз обвиняли в том, что ее в своих репортажах она переняла идеологию своей партнерши. Как-то раз этим летом одного редактора с «мачты» отправили разбираться с проблемой, которая бы поставила в тупик самого Эйба Розенталя. Репортер раздела «Стиль» Тейлор Лоренц (Taylor Lorenz) твитнула статью Bloomberg об автономной зоне Сиэтла с подтвитом Боулз, которая накануне опубликовала собственную статью на эту тему. Некто по имени «Сжечь всех ведьм» пожаловался на твит: «А вот и Тейлор с пассивно-агрессивным наездом на Нелли Боулз». Лоренц попросили извиниться перед Боулз и ответить скромному профилю с 15 подписчиками — заверив его, что в рядах «Таймс» разногласий нет.
Тесная работа Райан с тремя авторами необычна для редактора с «мачты» — по сути это признание, что некоторые темы требуют дополнительного контроля. Этим летом Райан начала раз в две недели проводить с руководителями всех отделов летучки, где обсуждаются публикации по теме «идентичность». «Мы смотрим на вопросы выражения, кого слушают, а кого нет, и как это отражается на общественных дебатах, — сказала мне Райан. — Здесь легко ошибиться».
На общем собрании в июне вскоре после публикации статьи Коттона Сульцбергер поспорил с сотрудником, который поинтересовался, чтó газета намерена делать после ухода Баке, ведь тогда у нее больше не будет защиты от критики черных журналистов в руководстве. Баке любят и уважают как «истеблишмент», так и «бунтари», но обе стороны поспешили подчеркнуть, что его присутствие помогло «Таймс» парировать часть критики — почти так же, как президентство Обамы убедило некоторую часть Америки в том, что расизма больше нет. «По-моему это важно, что нас есть чернокожий руководитель-традиционалист», — сказал один известный белый репортер «Таймс» о таланте Баке мирить спорщиков.
По традиции «Таймс», Баке выйдет на пенсию в 2022 году, когда ему исполнится 66 лет, и его замена так или иначе всплывает в разговоре с любым сотрудником «Таймс». До весны этого года в качестве кандидатов рассматривались трое: один из первых заместителей Баке Джо Кан (Joe Kahn), руководитель секции «Метро» Клифф Леви (Cliff Levy) и Беннет, который отпал сам собой. Кан и Леви пользуются большим уважением, но по темпераменту и происхождению — в лучших традициях «Таймс»: воспитанники Восточного побережья, белые, из Лиги плюща. Так что возникли сомнения, адекватно ли они отразят будущий облик газеты. Райан недавно пошла на повышение и станет лишь второй женщиной на этой должности. Она пытается внедрить в ряды газеты больше разнообразия. Редактор рубрики «США» Марк Лейси (Marc Lacey) — черный, и его уважают, но в журналистском отношении он столь же консервативен, как и его коллеги. Для тех, кто мечтает как-то разнообразить журналистику и открыть путь новым голосам и мнениям, ирония заключается в том, что Беннет на эту роль подходил чуть ли не лучше всех.
Но все это вилами по воде, ведь Сульцбергер гнать Баке за дверь пока что не собирается, говорят осведомленные люди. Если Баке задержится после истечения контракта, газета сможет рассмотреть более обширный список кандидатов. «Задержится ли Дин достаточно надолго, чтобы перепрыгнуть через поколение?— размышляет один репортер. — Это как если королева Англии пропустит сына и отдаст корону внуку. Есть шанс, что этих принцев не заметят».
Кто бы ни возглавил газету, ему как руководителю медиа-гиганта придется оглядываться в зеркало заднего вида на эру Трампа и думать, куда двигаться дальше. Трамп оказался объединяющей силой для «истеблишмента» и «повстанцев», поскольку и тех, и других возмущали его нападки на американскую демократию. Вопросы, которые будут обсуждаться до окончания выборов, от разнообразия до будущего раздела «Мнение», так или иначе придется решать. В ответ на вопрос Даргис о редакционном чате, газета сказала, что «продумывает варианты» — это обнадеживает, ведь сотрудники вряд ли вернуться в редакцию до 4 июля следующего года. Одного сотрудника отдела стандартов недавно перевели на новую должность — «директор по журналистским практикам и принципам» — он будет обучать премудростям редакционной работы непрофессиональных журналистов на подхвате.
Многие сотрудники полагают, что часть проблем удастся решить, вернув должность общественного редактора, от которой отказались сразу же после инаугурации Трампа. Но когда я спросил Лиз Спэйд (Liz Spayd), последнюю, кто ее занимал, она ответила, что не уверена, что это поможет. «Есть немало плюсов, когда у тебя отдельный человек представляет общественность, — считает Спэйд. — Но значит ли это, что „Таймс" будет прислушиваться к нему и принимать соответствующие меры? Разумеется, нет».
Перемены в «Таймс» не происходят в одночасье. Читатели огорчились, когда проснулись в день выборов и обнаружили, что газета вернула свой пресловутый циферблат с прогнозами по штатам. В последующие дни посыпались упреки, что «Таймс» снова держит читателей в вакууме — хотя предупреждения о сдвиге симпатий кубинцев Флориды и что предстоит долгий подсчет голосов висели на новостных страницах для всех, кто нашел время их почитать вместо того, чтобы проглатывать очередной опус любимого обозревателя. Никогда прежде сайт газеты не привлекал стольких читателей. Когда журналисты начали освещать заключительную стадию самого необычного периода американской истории на человеческой памяти, Джо Байден пообещал объединить две Америки. Хотела ли она того или нет, но «Таймс» стала газетой сопротивления, независимо от того, хотела она этого или нет. Ближайшие месяцы покажут, сможет ли она снова стать авторитетным изданием.
