«Контрпродуктивным» мы называем действие, которое приводит к результатам, прямо противоположным ожидаемым. Когда я размышлял над призывом председателя Европейского совета Шарля Мишеля (Charles Michel) создать европейский институт по подготовке имамов, мне на ум снова и снова приходило это слово — «контрпродуктивно».
В сущности, нет ничего предосудительного в желании создавать и развивать в Европе религиозные мусульманские институты. Это вполне соответствует давним традициям, существующим в мусульманских обществах во всем мире.
Когда ислам в восьмом веке начал укореняться в Китае, китайские мусульмане создали собственные институты. Медресе по изучению ислама в Малайском архипелаге уже сотни лет славятся своими знаниями и опытом. Традиционные османские медресе, южноафриканские институты — где бы ни жили мусульмане, они создавали свои собственные учебные заведения.
К сожалению, вмешательство Мишеля может очень сильно помешать этому процессу. Направление, в котором ведется дискуссия на эту тему, не предвещает ничего хорошего, оно просто сорвет эти усилия. Такие споры могут очень сильно затормозить создание европейского ислама и нанести ему непоправимый ущерб.
Последние 20 лет я занимаюсь исследованиями мусульманских общин в Европе. То, что мне удалось выяснить, дает все основания для оптимизма, но одновременно с этим вызывает серьезную озабоченность с точки зрения взаимодействия с этими общинами.
Во-первых, про оптимизм. Если кто-то считает, что в мусульманском обществе Европы не делается никаких попыток приспособиться к местным условиям, то для них у меня есть хорошие новости. Такие усилия прилагаются, причем по инициативе снизу. Есть такие учебные заведения, как Кембриджский мусульманский колледж в Британии, где ведется обучение выпускников действующих исламских учебных заведений, получающих дополнительную подготовку в соответствующем контексте. Они также разрабатывают собственные университетско-семинарные программы, по одной из которых я веду обучение.
Западные мусульмане изучают свою религию в многочисленных институтах Европейского Союза. Многие из них ездят учиться гораздо дальше: скажем, в Турцию, Египет, Марокко, Индонезию и Иорданию, а потом возвращаются в свои страны, полностью понимая, что обучение надо увязывать с конкретной обстановкой. Могут ли они сделать больше? Я уверен, что могут. Особенно если такие учебные заведения, возникающие не по указанию сверху, а по инициативе снизу, получат доступ к средствам на образование. Речь идет не о государственном финансировании «борьбы с экстремизмом», а о сборе средств благотворительными организациями. Но так или иначе, возможности для хорошего исхода есть.
Во-вторых, про озабоченность. Когда власть участвует в процессе адаптации к местным условиям, такие усилия очень часто предпринимаются как составная часть стратегии по борьбе с экстремизмом и терроризмом. Такая постановка вопроса имеет смысл для определенных кругов из нашего политического истеблишмента. Но она контрпродуктивна в отношении мусульман. Она даст обратный эффект в мусульманских общинах, на которые эта работа формально нацелена.
Ни одна община не захочет, чтобы с ней работали в силу того, что она создает «проблемы» и «трудности», привнесенные «извне». Все религиозные общины хотят, чтобы их считали неотъемлемой частью общества, в котором они живут. Все требуют, чтобы помощь им оказывали не ради борьбы с радикалами, а для того, чтобы они достигали новых высот в вере. Всем неприятно, когда СМИ сообщают: этой общине деньги дают потому, что ее боится истеблишмент.
Любой институт по подготовке имамов, созданный с целью «противодействия экстремизму», рискует стать контрпродуктивным, пусть даже идея его создания сама по себе замечательна. Общины мусульман не будут считать, что власти пытаются им помочь; они посчитают, что власти пытаются влиять на них методами социальной инженерии. А это недопустимо: ведь власти никогда не делают такого с другими общинами, как религиозными, так и нет. Лучшее, что могут сделать для таких институтов европейские политики, — это перестать говорить о них в контексте «борьбы с экстремизмом».
Выпускники таких заведений вполне могут начать добиваться благосклонности европейских правящих кругов. Но те общины, которым они должны давать советы и наставления, не будут им доверять и не станут воспринимать их всерьез. Весь этот проект адаптации к местным условиям может вызвать подозрение, если появятся доказательства его неразрывной связи с обеспечением безопасности и с концепцией борьбы с экстремизмом — ведь на самом деле он должен содействовать формированию и укреплению местного ислама в этих землях. Следовательно, любые попытки приспособления к местным условиям, причем даже самые независимые, можно будет представить так, будто они противоречат интересам этих общин.
Недавно французский президент Эммануэль Макрон совершенно некорректно выразил обеспокоенность по поводу «сепаратизма» мусульманских общин в его стране. Предложенное им создание по указке сверху образовательных спецучреждений для мусульман может как раз приблизить нас к такому «сепаратизму», а не отдалить от него.
Европейский ислам — это никакая не новость. Ислам практикуется на территории Европы 14 веков и пустил корни по всему континенту. У нынешней эпохи есть свои проблемы, своя специфика, но европейские мусульмане не начинают с чистого листа. У них есть опыт прежних поколений: мусульманских общин на Балканах; потомков испанских мусульман, заново открывающих свои корни в мусульманской Андалусии; общин, недавно принявших ислам, а также нескольких поколений иммигрантов последних десятилетий.
У европейских мусульман богатое наследие, которым они могут пользоваться. Мы должны содействовать органичному процессу открытия и изучения этой истории вместо того, чтобы душить его во имя госбезопасности. Если мы пойдем не тем путем, мы породим чувство маргинализации, чреватое зарубежным влиянием, которого мы, согласно нашим утверждениям, хотим избежать.
Х. А. Хельер — старший научный сотрудник Королевского института оборонных исследований и Фонда Карнеги за международный мир.
