21 ноября украинцы отметили День достоинства и свободы, продолжив традицию семилетней давности. Смысл праздника — вписать Оранжевую революцию 2004 года и Евромайдан 2014 года в обширный исторический контекст. Международному сообществу следует взять этот момент на карандаш. Хотя два народных восстания считаются важными вехами на постсоветском пути Украины, их влияние на весь регион еще предстоит осознать.
Отчасти такое отсутствие ясности понятно. В самом деле, немногие события современной европейской истории искажались столь же намеренно. С момента своего зарождения в Киеве в конце ноября 2013 года протестное движение Евромайдан стало излюбленной мишенью российской информационной войны. Последние семь лет Москва насаждает ложные стереотипы о восстании, чтобы подорвать его демократическую сущность и оправдать последующее вторжение России в Крым и на восток Украины.
И если наследие Евромайдана похоронено под лавиной кремлевской дезинформации, то предшествовавшая ему Оранжевая революция оказалась в забвении. На первый взгляд может показаться, что по сравнению с событиями, которые развернутся спустя десятилетие, мирным протестам зимы 2004 года не хватило геополитической драмы. Но это неправда. Хотя за первой великой народной революции независимой Украины не последовало ни российской военной агрессии, ни немедленного сдвига в расстановке сил в Европе, она вошла в историю как переломный момент, ознаменовавший конец ранней постсоветской эпохи и заложивший основу для климата времен холодной войны, который определяет международные отношения и поныне.
Чтобы по-настоящему оценить значение Оранжевой революции, важно не ограничиваться политическими неудачами, за ним последовавшими. Протесты конца 2004 года помешали кремлевскому ставленнику Виктору Януковичу украсть пост президента Украины и усадили в президентское кресло его соперника-реформатора Виктора Ющенко. Однако вскоре Ющенко погряз в распрях и за свой пятилетний срок у власти к величайшему разочарованию так и не смог привести Украину к евроатлантической интеграции. Этим он открыл Януковичу путь к неправдоподобному возвращению и победе на президентских выборах 2010 года.
Однако Украина 2010 года уже сильно отличалась от страны, которую Янукович пытался возглавить шестью годами ранее. Благодаря Оранжевой революции медиа-ландшафт Украины сбросил удушающее ярмо государственной цензуры, господствовавшей до 2004 года. Появилась живая, при всех ее недостатках, грань журналистской свободы, отражавшая интересы соперничающих олигархов и их кланов. Став президентом, Янукович так и не смог загнать вырвавшегося наружу джинна свободной прессы обратно в бутылку. Напротив того, своими попытками перечеркнуть успехи Оранжевой революции он спровоцировал восстание 2014 года, которое и привело к его падению.
Оранжевая революция глубоко сказалась на самовосприятии украинцев и их национальной идентичности. Первые тринадцать лет ее независимости политические, культурные, социальные и экономические границы между Украиной и Россией оставались прозрачными. Большинство людей по обе стороны границы считали, что две страны разделены условно, а их судьбы неразрывно связанны. Все резко поменялось в 2004 году, когда миллионы украинцев встали на защиту свободных выборов.
При огромных размерах и стратегическом значении Украины одних этих перемен хватит, чтобы вписать Оранжевую революцию в историю Восточной Европы. Но чтобы оценить истинный геополитический масштаб мощного демократического прорыва постсоветской Украины, его следует рассматривать в контексте российской реакции.
Накануне судьбоносных президентских выборов 2004 года на Украине президент России Владимир Путин был настолько уверен, что повлияет на их исход, что даже отправился Киев прочитать украинцам лекцию, почему они должны выбрать его ставленника. Этот невероятный просчет возмутил даже прежде аполитичных украинцев — многим показалось, что их новообретенная независимость под угрозой.
Спустя несколько недель после необдуманного визита Путина разразилась Оранжевая революция.
Первой реакцией Кремля на события в Киеве стала смесь негодования и изумления. Когда масштабы катастрофы стали очевидными, им на смену пришла горечь по поводу украинского «предательства» и гневом на «вероломство» европейских и североамериканских партнеров России. Открытую западную поддержку демократических протестов на Украине Москва восприняла как акт международной агрессии. По Кремлю, это была прямая попытка вмешательства во внутренние дела России и доказательство непримиримой враждебности западного мира.
Последствия для внешней политики России оказались самыми серьезными. Первые четыре года своего президентства Путин пытался расширять сотрудничество с Западом, параллельно стремясь восстановить позиции России среди ведущих мировых держав. Оранжевая революция положила конец этим зачастую неловким отношениям. После украинской революции Россия встала на резко националистический курс во внутренней политике, избрав на мировой арене путь конфронтаций.
Первые вестники этой перемены пришли из информационной сферы. Через несколько месяцев после демократического восстания на Украине Москва сообщила о планах запустить телеканал Russia Today. Решение Кремля обосноваться в мире англоязычного телевещания сочли прямым ответом на сокрушительное поражение России в информационной войне, разразившейся вокруг недавних событий на Украине. К концу 2005 года телеканал Russia Today вышел в эфир и достиг международной аудитории.
Спустя всего несколько недель после украинского восстания Кремль развернул общенациональную кампанию, призывая россиян носить оранжево-черные георгиевские ленточки в честь победы СССР над нацистской Германией. Поскольку в памяти были свежи образы мятежных украинцев с оранжевыми лентами, верноподданнический символизм этого ура-патриотического контржеста заметили все. А дальше было больше. Появившись весной 2005 года, георгиевские ленты стали стержнем все более яростного культа победы: путинский режим пытается оправдать свой авторитаризм все более экстравагантным преклонением перед Второй мировой. Так реакция на оранжевые ленты украинской революции стала едва ли не главным символом всей путинской эпохи.
Примерно в то же время Россия принялась подавлять любые потенциальные источники внутренней оппозиции. Отметив роль активистов и украинского гражданского общества в Оранжевой революции, Кремль начал прессовать российские НПО с международными связями, заклеймив их «иностранными агентами».
Поскольку украинские студенты тоже сыграли важную роль в революции, Кремль судорожно искал способ, как теснее привязать молодых россиян к режиму. Поиски увенчались созданием «Наших» — это пропутинское молодежное движение появилось в апреле 2005 года и имеет тесные связи с российским истеблишментом. За два года «Наши» собрали более 100 000 членов, вызвав нелестные сравнения с советским Комсомолом и немецким Гитлерюгендом.
Чтобы продемонстрировать свое недовольство на международной арене, Москве понадобилось немного больше времени. Перемену тона Путин озвучил через два после Оранжевой революции, выразив несогласие с американским господством в знаменитой речи на Мюнхенской конференции по безопасности в феврале 2007 года.
С этого момента российские акты международной агрессии становятся все более дерзкими. Спустя несколько месяцев после мюнхенской речи Путина Москва провела компьютерную и информационную атаку на соседнюю Эстонию — это была первая ласточка кремлевской тактики гибридных войн. Летом 2008 года российские танки ворвались в Грузию. Шесть лет спустя целью стала сама Украина. С момента вторжения в Украину в 2014 году Россия и западный мир оказались в состоянии конфронтации, которую многие считают новой холодной войной.
Это не было неизбежностью. Стремление Путина восстановить статус России как великой державы, конечно, способствовало росту международной напряженности, но не обязательно привело бы к сегодняшнему климату и гибридной войне. Отправной точкой в ухудшении отношений России и Западом стала Оранжевая революция 2004 года, которая задала тон всем последующим событиям. В самом деле, неслучайно, что при всех действиях Москвы, все более воинственных, Кремль продолжает винить западные страны в попытках устроить в России так называемую «цветную революцию». Даже сам термин можно считать комплиментом — ведь он намекает на непреходящее влияние украинской Оранжевой революции на российскую политику.
Последние шестнадцать лет Россия панически боится «оранжевой революции» у себя дома и делает все возможное, чтобы не дать развернуться народным движениям за власть. Этим продиктовано решение атаковать Украину сразу после Евромайдана 2014 года, и это основная причина, почему в соседней Белоруссии Россия поддерживает диктатора Александра Лукашенко и его попытки обуздать демократическое восстание. Готовность Москвы мириться с высочайшими внешнеполитическими издержками этих интервенций свидетельствует о том, насколько она намерена оградить Путина от народных протестов.
Вполне вероятно, что без Оранжевой революции недавняя история Восточной Европы пошла бы по совершенно иной траектории. В этой альтернативной реальности Украина вполне могла бы остаться в исключительной сфере влияния России, благодаря чему Путин бы постепенно упрочил свою власть над бывшим Советским Союзом. Со временем Кремль восстановил бы вокруг себя могущественную авторитарную империю, способную состязаться по экономической мощи с демократическим миром. Памятуя о ревизионистском отношении Путина к итогам холодной войны, есть все основания полагать, что он воспользовался бы своими успехами и бросил бы миру еще более масштабный геополитический вызов, чем его нынешние диверсии.
Что этого не произошло — заслуга миллионов простых украинцев, которые вышли на улицы в ноябре 2004 года и потребовали, чтобы их услышали.
Об их мужестве давно забыли, но их восстание оставило след в мировой истории и во многом предопределило нынешнюю эскалацию противостояния Россия-Запад. Оранжевая революция 2004 года на Украине — архетип «цветных революций» — продолжает кошмарить российскую элиту и заслуживает гораздо большего признания как геополитическая веха начала XXI века.
