В гарвардской речи 1978 года Александр Солженицын озвучил такую сильную мысль: «Падение мужества — может быть самое разительное, что видно в сегодняшнем Западе постороннему взгляду».
Но как обстоят дела во Франции 2020 года?
Да простится мне то, что я позволяю себе встать в тень этого гиганта мысли, но я вот уже который год постоянно подчеркиваю, что недостаток мужества — как личный, так и коллективный — представляет собой страшный бич нашей страны, ее властей и демократии.
Разумеется, это не касается выдающейся отваги наших военных, которые рискуют жизнью в операциях, где их присутствие необходимо и, как проявление республиканского достоинства, не подлежит обсуждению.
Но даже при таком исключении перед нами остается столько примеров предсказанного Солженицыным упадка, что я попытаюсь составить несколько разрозненный список, который все же точно отразит ситуацию с крахом этой важнейшей добродетели.
Отметим общественную жизнь и частную сферу, где упоминание вежливости, внимания к другим и терпимости является всего лишь маской, которая служит для сокрытия слабости личности, неспособности использовать обходительную форму для выражения сильной мысли. В современной жизни сложилась тенденция к тому, чтобы искажать обходительность, воспринимать ее как признак незначительности.
Настоящее мужество не в том, чтобы выть с волками
Как бы то ни было, настоящее мужество не в том, чтобы выть с волками после того, как вы заручились поддержкой большинства.
Не в том, чтобы не менять постоянно свое мнение и вчерашние убеждения, потому что из-за вспыхнувшей полемики вас мучат угрызения совести, и для вас предпочтительнее ошибаться вместе со всеми, чем быть правым одному.
Не в том, чтобы принимать двойные стандарты свободы и менять ее границы в зависимости от качества и количества противников, давления СМИ и благомысленности, беспокоиться не об истине, а о навязанных другими порядках.
Не в том, чтобы позволить сковать себя трусливыми обязательствами, оправдываться за нежелание оплевывать «Национальное объединение», обещать, что никогда не станешь за него голосовать, бояться свободно говорить о Виши, Петене и истории этого периода (как недавно сделал Земмур), подтверждать свою благонадежность заверениями о том, что ты не ревизионист. Мужество в том, чтобы решиться жить без подобной страховки.
Оно не в том, чтобы льстить правосудию, убеждая его, что у него есть хоть какое-то право принимать решения по спорным историческим вопросам, попирать их сапогами законодательства, жертвуя нюансами и сложностями.
Мужество не в том, чтобы делать постоянные оговорки, чередовать интеллектуальное изобилие с пустотой разума, который не может принять свои решения и их последствия.
Когда президент Франции напуган тем, что сам начал или сказал (например, по экологии с гражданской конвенцией или против полиции в интервью «Брют»), и пытается на следующий день спасти лицо, он становится антиподом мужества. Консультации по безопасности не являются сами по себе плохой идеей, но они насквозь отравлены логикой покаяния, трусливым желанием дать задний ход или предложить мероприятие лишь для того, чтобы смягчить удар прошлой демагогии.
Мужество не в том, чтобы из демагогических соображений принимать одно за другим разные сообщества, подменяя тем самым единство Франции (его и без того сложно добиться) работой с ее «сегментами», по выражению Арно Бенедетти.
Мужество не ждет похвалы
Авторитет государства, беспристрастный и достойный своего имени, сегодня представляет собой огромный пробел, потому что пустые демонстрации жесткости говорят лишь о политическом страхе, неспособности приспособиться к действительности и тем более решать проблемы. У мужества есть такая болезненно честная черта, что оно не чурается дискриминации, осуждения и санкций и при этом не ждет похвалы. Сейчас же все с точностью до наоборот в нашей Франции, где все выкручиваются, как могут: кругом многословная этика, иллюзия действий.
Я мог бы и дальше выявлять признаки демократии в обществе, политике, СМИ, культуре, юриспруденции и прочих областях, демократии, которая не только не пытается быть на высоте этой великой добродетели, но и попросту бежит от нее, потому что она слишком много требует от нас, от тех, кого мы избрали, от нашего руководства, от главы государства.
Солженицын предвидел все это, и мне страшно представить возмущенное удивление этого героя ХХ века при виде состояния Запада, упадка Франции. Через 42 года после гарвардской речи его тогдашний пессимизм превратился в мрачные тучи нашего времени.
Неужели мужество покидает нас навсегда?
