Белорусы покидают страну, бросают работу, дела, друзей и родителей, многих доводят до нервного срыва и вынуждают уехать под угрозой применения насилия и арестов, и все это происходит лишь из-за того, что люди занимают активную позицию и выражают открытое несогласие с тем, что происходит в стране. Мы поговорили с белорусами, которые нашли пристанище в Литве. Все они боялись оставаться в стране по разным причинам, всех их объединяет то, что они подвергались давлению со стороны силовых структур. Наши собеседники — беженцы, которые покинули родину поневоле и очень хотят вернуться — в безопасную Белоруссию, где власти будут уважать закон и своих граждан.
Второй героиней нашего цикла стала жительница Жлобина Илона Ткачева. Ей — 43 года. Вместе с мужем на родине они успешно занимались бизнесом, вырастили двоих сыновей, построили карьеру. Как и сотни других, они хотели изменить Белоруссию, надеялись на честные выборы и рьяно протестовали против подлога и милицейского насилия. В конце ноября им пришлось бросить все и бежать за границу, чтобы не попасть в тюрьму из-за несогласия с властью. Их история проникнута болью и отчаянием, но унывать они не привыкли. Сегодня супруги вновь практически с нуля строят свое счастье в Литве, вернуться домой — планируют, но лишь тогда, когда будут уверены за свою безопасность.
Delfi: Илона, правильно ли я понимаю, что политически активны Вы были и до выборов 2020 года?
Илона Ткачева: В моем случае все завертелось еще в 2010 году — на прошлых президентских выборах. Не могу сказать, что я была сверхактивна — просто работала волонтером в Жлобине, помогала нашим ребятам распечатать какие-то листовки и тому подобное. Тогда я впервые осознанно пошла на участок — посмотреть, как ведется подсчет голосов, чтобы понять, имеет ли место обман, о котором говорят так много, или это неправда. Могу сказать, что люди голосовали и за Лукашенко, и против него. Однако всей правды мы не знаем — мы не знаем, сколько процентов он получил в реальности. Фальсификации были уже тогда. Нас с мужем это настолько возмутило, что мы решили поехать на «Плошчу» (декабрьская акция протеста в Минске, в которой приняли участие, по разным оценкам, от 30 до 60 тысяч человек — Д. К.). Тогда же мы впервые попали в автозаки… Муж сумел убежать — задержанных было настолько много, что ему не нашлось места. Для меня все случившееся было глубоким потрясением. Подавлять мирный митинг и безоружных людей прибыли не просто сотрудники милиции, а военные и внутренние войска. После этого в стране проходили и парламентские выборы, и местные. Мы с мужем, как могли, старались проявлять активность — наблюдали за проведением голосования, за подсчетом голосов. На выборах в 2012 году нашему старшему сыну уже исполнилось 18 лет, поэтому и он помогал, чем мог. Хотела бы подчеркнуть, что власти и госпропаганда много говорят о «деструктивной» роли молодежи — мол, недовольны только молодые, но это не так. Я родилась в 1977 году, все выводы делала осознанно, семью и карьеру — построила, двух сыновей — вырастила, так что за годы точно смогла разобраться, кто прав, а кто нет. К слову, еще в 2010 году нас затащили на допрос в КГБ. Правда, на бизнес десять лет назад власть еще не покушалась.
— С чего все началось в 2020 году?
— Как и сотни тысяч сограждан, мы стали следить за новостями, читать о других кандидатах. На августовских выборах за президентское кресло действительно решили бороться очень солидные люди. Лично мы с мужем симпатизировали Виктору Бабарико, который сейчас сидит в тюрьме, и, наверное, пошли бы голосовать именно за него. Он — талантливый экономист, банкир и управленец. Нас крайне возмутило, когда его арестовал КГБ. Тогда же и случилась первая демонстрация. Мы вышли на акцию протеста в нашем родном Жлобине. На тот момент цепочка солидарности была небольшая — около 150 человек. Но уже тогда нас сразу попросили разойтись и пригнали автозак — пару человек повязали и отправили в РОВД (районный отдел внутренних дел — Д. К.). Вскоре после этого стали набирать волонтеров в сообщество «Честные люди», искать добровольцев для наблюдения за выборами. Поскольку для нас с мужем это не в новинку, мы зарегистрировались на сайте и подключились к этому процессу. Нам предложили стать координаторами района, который охватывает 64 избирательных участка. Мы, в свою очередь, набрали около 80 добровольцев — все получили аккредитацию. Уже на третий день досрочного голосования наши наблюдатели на двух участках сообщили, что у них сумасшедший перевес в пользу Светланы Тихановской, но тогда же и начались странности. Например, на нашем участке за день проголосовало не больше 40 человек, а на бумаге стояла цифра 200… Мы написали заявление в РОВД о возможных подлогах и нарушениях — его приняли. Однако уже через 15 минут начальник отдела и руководитель следственного комитета выбежали с документами в неизвестном направлении… При этом независимым наблюдателям на участках постоянно мешали и отказывались пускать внутрь. Мой участок был в школе, и меня, аккредитованного наблюдателя, просто выгнали за ворота, бросив вдогонку — как хотите, так и считайте. Мужу повезло больше — на другом участке его пустили, поэтому мы с ним менялись. Он пошел туда, куда не пускали меня, так как у него был допуск, а я пошла туда, куда пускали его, так как там наблюдать не препятствовали. Мы подавали сотни жалоб — и в милицию, и в райисполком, и в прокуратуру, но все тщетно. Присылали отписки.
— 9 августа наступил день X. Что происходило в день выборов?
— 9 числа уже чувствовалась очень напряженная обстановка. На участке постоянно появлялся местный депутат, который является непосредственным начальником по работе руководителя нашей местной комиссии. В этот день к нему регулярно приходили какие-то люди, они общались, после чего из кабинета он выходил с красными глазами… Было видно, что все нервничают. К 6 часам вечера я сходила домой и переоделась в теплую одежду — все независимые наблюдатели не исключали варианта, что прямо оттуда нас будет забирать милиция, если мы будем протестовать против нарушений. Я пришла на участок, меня допустили на подсчет голосов, второго наблюдателя не пустили. Мы все подсчитали — Тихановская выиграла с большим перевесом. Я стояла у стола и записывала в блокнот цифры — за Тихановскую проголосовали 599 человек, за Лукашенко — 184. Тем не менее протокол на стену так и не вывесили, председатель комиссии вышел за дверь и пошел вдоль коридора, а секретарь забрала лист и побежала вслед за ним. Я тоже пошла за ними, требуя пояснить, в чем дело. Что произошло дальше? Далее мне перегородили дорогу милиционеры. Они же и вывели главу комиссии через вход и увезли в неизвестном направлении. Как сообщала наша сеть наблюдателей, такая картина разворачивалась почти на всех избирательных участках в Жлобине. Судя по всему, в других городах и районах тоже. У мужа была аналогичная ситуация, только на его участке — в той самой школе, откуда меня ранее погнали, к нему с коллегой перед подсчетом голосов подошли люди в штатском и сказали, что у вас два варианта: либо вы уходите по-хорошему, либо применим силу. Если будете требовать пустить вас, то прямо сейчас прямиком поедете в милицию. Им ничего не оставалось, как уйти.
— Что происходило в ночь с 9 на 10 августа в Жлобине?
— Мы с наблюдателями решили, что пойдем разбираться в горисполком, но когда мы подошли к зданию, увидели, что вся площадь и прилегающая улица уже оцеплены милицией — к ней было не подойти. Чтобы вы понимали, после подсчета голосов прошло менее двух часов… При этом перед площадью уже собралось множество людей, которые пошли митинговать против откровенного произвола. Перед кордонами милиции стояли около 2-3 тысяч человек — для такого небольшого города, как Жлобин, чье население составляет около 75 тысяч — это много. Город замер в ожидании. Люди требовали объяснить, почему в центр стянуто столько милиции, почему их не пускают в горисполком, что вообще происходит… Однако никаких ответов никто не получил. Позже мы поняли, что правоохранители ждали подкрепления из соседних районов. Когда к ним подтянулись дополнительные силы — около четырех отрядов милиционеров со щитами и в касках — больше никто не церемонился. Они стали просто зачищать улицы и разгонять людей. Все побежали во дворы, мой муж попал под раздачу — его сильно избили дубинками. У него было сотрясение мозга. Нам нужно было бы обратиться к врачу, но мы не могли поехать в больницу, так как пошел слух, что всех лиц с подобными травмами забирает милиция, составляют протокол и тому подобное. В итоге нам помогли знакомые медики, мужа оформили так, мол, он просто упал.
— Так прошла первая ночь. Что случилось в городе после?
— После всей этой передряги мы решили поехать за город отдохнуть и побыть на природе. Тем более, Валерий [супруг Илоны] еще плохо себя чувствовал. Между тем в самом Жлобине, как рассказывали знакомые, как гремели телеграм-каналы, началась настоящая уличная война. Люди уже были озлоблены, они действительно стали выходить — на настоящие акции протеста. Милиционеры жестко зачищали пространства, избивали людей, массово забирали всех в изолятор, протестующие в ответ били стекла милицейских автомобилей. Наша знакомая медсестра, которую вызывали в изолятор оказывать помощь пострадавшим, рассказывала, что насчитала свыше 200 человек задержанных избитых. Самому младшему из избитых в Жлобине было 12 лет… В нашем городе люди проявили себя очень активно. 12 августа на Металлургическом заводе, где работают свыше 10 тысяч человек, началась забастовка. Когда я приехала посмотреть, то увидела, что открыто бастуют около 500 рабочих. Они требовали от руководства призвать местные власти к ответу. Если массовые избиения, задержания и милицейский произвол не прекратятся, они были готовы отказаться работать. У многих пострадали дети, друзья, родственники…
— Милиция продолжила зачищать улицы?
— То, что происходило, действительно вызывало большую тревогу и негодование. Город наводнили силовики. На улицах дежурили омоновцы, во Дворце спорта разместили бойцов отрядов спецназначения. При этом по городу спецназовцы разгуливали без опознавательных знаков. Более того, по Жлобину ездили микроавтобусы с российскими номерами, которые забирали людей! 14 августа городские власти устроили встречу с митингующими. За два дня из изоляторов выпустили большинство людей. К горисполкому пришли около 5 тысяч человек, мы требовали призвать к ответу центральные власти, просили местных руководителей проявить инициативу, признать выборы нелегитимными и осудить действия милиции… Начальник милиции Геннадий Мельник заявил, что, если акции будут мирными, можно выходить на улицы и протестовать. Самый массовый митинг в Жлобине состоялся 16 августа — в день общенационального марша. Тогда вышли свыше 10 тысяч человек, и это не считая автомобилистов.
— Когда вы столкнулись с целенаправленным давлением со стороны правоохранительных органов?
— После 16 августа нам стали приходить протоколы за все и сразу. Начиная с того момента, когда мы стояли в цепочке солидарности за Виктора Бабарико, то есть еще до выборов. Нас осудили и выписали штрафы, мы с мужем, в свою очередь, произнесли громкую речь, что, как граждане Республики Беларусь, согласно Конституции, имеем право свободно выражать свое мнение и защищать свои убеждения. Реальные проблемы начались после того, как пришел второй протокол. Поскольку обвинение и статья были серьезнее, мы полагали, что и размер штрафа просто будет больше, чем предыдущий, но все оказалось иначе — нам присудили административный арест, то есть отправили в реальную тюрьму… Самое интересное, что приговор нам вынесли еще до окончания заседания. Одна из наших знакомых стояла на улице и позже рассказала, что суд еще не закончился, а конвойные уже приехали. Все было предрешено заранее. Мне дали восемь суток, мужу — 12. Из зала суда нас выводили аж целых семь человек — как особо опасных преступников. Несмотря на то, что до изолятора идти пять минут, милиция не поленилась и вывезла нас на отдельных микроавтобусах. Мне было даже смешно наблюдать за этим представлением, а вот муж воспринял все очень серьезно. Он допускал, что его могут посадить и был готов к аресту, но не мог подумать, что они опустятся до того, чтобы бросить в тюрьму невинную женщину.
— Как вас встретили в тюрьме?
— Мы попали в изолятор впервые — для нас это был большой шок… Во-первых, тебе нужно пройти унизительную процедуру, когда тебя раздевают догола. Ты проходишь через различные принижения — это очень тяжело морально. После мне всучили тюремное одеяло и полпростыни. Я стала возмущаться и просить, чтобы мне выдали какую-то подушку и наволочку, в ответ на это меня просто запихнули в камеру, причем я попала не к политическим или экономическим арестантам, а к реальным преступникам — те, кто сидят за разбой, воровство, грабеж… Почти сутки нас с мужем не кормили, а после отдали передачу. Оказывается, что к политическим «преступникам» власть относится даже жестче, нежели к условным грабителям и насильникам. Два раза в день в камере нас полностью обыскивали, пытались морально унизить. Посмотреть на мои терзания даже лично приезжал замначальника милиции — ему было важно узнать, плачу ли я, удалось ли им меня сломать… Поняли, что не получилось, поэтому на следующий день меня перевели в одиночную камеру. Шесть суток я провела в одиночке.
— С какими чувствами вы вышли на свободу?
— Со смешанными. На тот момент в городе о нас уже все знали, мы были на особом счету у милиционеров, поэтому, в какой бы акции мы не участвовали, взоры мнимых служителей правопорядка были обращены в нашу сторону. Мы понимали, что одним административным арестом мы не отделаемся. Стоит лишь раз дернуть кота за усы, и нас снова посадят в изолятор. По этой причине мы перестали выходить на акции в Жлобине, стали ездить в Минск. В пятницу вечером уезжали за город к родителям и уже оттуда ехали в столицу. Почему так? В середине августа милиция активно препятствовала передвижению внутри страны — останавливали машины, людей без причины забирали в участки или задерживали на сутки для установления личности и тому подобное. Приходилось выкручиваться. Во время минских акций нам доводилось попадать и под светошумовые гранаты, и под водометы… Как-то мы заскочили в открытый подъезд, когда бежали от омоновцев, в одной из квартир нас укрыла женщина. Для тех, кто не знает, для Белоруссии такое проявление солидарности после августа стало обычным делом. В этой квартире царила атмосфера, которую не передать словами — комнаты были битком набиты людьми, все с бело-красно-белыми флагами.
— 16 августа у стелы «Минск — город-герой» состоялась самая масштабная протестная акция в истории Белоруссии. Даже по самым скромным оценкам, возле обелиска собралось не менее 200 тысяч человек. Каково это — оказаться в пучине такого живого моря?
— Это не передать словами. Тогда нас захлестнули эмоции, мы по-настоящему прочувствовали, что такое единение, что вместе — мы огромная сила, что от нас многое зависит. Это был праздник единства духа. Я не буду скрывать, что до этого момента у нас была толика сомнений… Быть может, на самом деле, эти перемены никому не нужны, что все наши потуги напрасны? Такие вопросы время от времени возникают в голове, но марш солидарности и митинг у стелы 16 августа все расставили на свои места. Наше дело — правое. В тот момент ты понимаешь, что ты — не один, что вместе с тобой — вся нация, что ты — большинство, что огромная часть страны думает точно так же, как и ты, от этого на душе становится легко. Это было торжество силы духа людей, объединенных простыми желаниями — жаждой свободы, верховенства закона и справедливости. На акции были все — от школьников до пенсионеров, от студентов до ветеранов ВДВ.
— Почему вам пришлось уехать из страны?
— В Жлобине мы с мужем владеем копицентром и магазином канцтоваров. Он находится недалеко от нашего дома и открывается в девять утра. 23 ноября мы завтракали у себя в квартире, когда нам позвонила продавщица. Ее муж сообщил ей, что под нашими окнами стоит милиция. Очевидно, что они ждали нас. Я — графический дизайнер. И первая мысль, которая высветилась в голове, была о том, что у меня очень дорогой компьютер, так как у меня много серьезных заказов, в том числе от больших промышленных предприятий. Я позвонила соседке и попросила прийти и забрать его, чтобы его не изъяли в ходе обыска. Она поднялась на наш этаж и увидела, что под дверью уже стоят люди. Когда нам стали звонить в дверь, муж сказал, что мы не принимаем. Буквально через пять минут к дому подъехала пожарная машина и милиция решила пробираться к нам через окно — мы живем на четвертом этаже. В итоге мы решили открыть, чтобы они просто не сломали дверь и окна. Нам предъявили постановление об обыске в связи с возбужденным уголовным делом, по которому мы проходим в качестве подозреваемых. Нас обвинили по статье 188 УК РБ — клевета. Якобы мы с мужем посредством телеграм-каналов распространяем ложную информацию и клевещем на начальника милиции Жлобина Геннадия Мельника и его подчиненных. Обыск продолжался три часа, позже нас забрали в участок. Позже выяснилось, что в этот день в Белоруссии задержали очень много активистов в самых разных городах, так как через два дня в Минске должна была пройти новая крупная акция. Таким образом, власти пытались зачистить людей на местах — подавить протест в зародыше. Я четко знала, что обвинение по этой статье позволяет задержать подозреваемых на трое суток до выяснения обстоятельств, поэтому я сразу спросила у милиционеров, надевать ли мне удобную одежду? Получила утвердительный ответ, оделась и с чистой совестью поехала в РОВД. Одновременно силовики провели обыск у нас в магазине и изъяли всю компьютерную технику. Мой муж занимается ремонтом компьютеров, поэтому у нас в квартире было оборудование клиентов — его тоже забрали с собой. Следователь обалдел от количества аппаратуры, которой завалили его стол… Нас целый день продержали в участке, тянули время, а потом приехал наш адвокат, поэтому следователю все же пришлось нас допросить. Он хотел нас отпустить, но в последний момент сверху пришло указание задержать нас. Как и предполагалось, нас отправили в изолятор на трое суток.
— Что случилось потом?
— После изолятора мы узнали, что милиция начала звонить нашим клиентам, у них стали требовать всю документацию за прошлый год, которая имеет отношение к заказам для нашей фирмы… Поскольку у следователя было много техники, они стали под нас копать, чтобы расширить дело и предъявить более серьезные обвинения. Вместе с мужем мы поехали в жлобинский правозащитный центр «Весна» посоветоваться с адвокатом. Их юристы сказали, что под такую статью подводят бизнесменов и блогеров — нам грозят не только штрафы, но и ограничение свободы. А до этого со мной провел так называемую разъяснительную беседу начальник криминальной милиции: он тонко намекнул, но при этом четко дал понять — у вас есть бизнес, а у нас есть ваши компьютеры, время и ресурсы, поэтому при желании мы найдем, к чему можно прицепиться. Юрист настойчиво посоветовал нам уехать за границу, так как против нас готовится финансовое дело, а финансовое дело — это большие сроки. Теоретически нас могли обвинить в том, что мы дали взятку должностному лицу. Мы посоветовались с мужем и решили, что к колонии мы не готовы. С административными арестами за протестные акции мы более-менее смирились, но идти в тюрьму ни за что на несколько лет у нас не хватило бы силы воли.
— После этого вы решили выехать за рубеж. Почему выбор пал на Литву?
— Мы знали, что в Литву выехали наши знакомые. Они же поделились с нами контактами организации «Дапамога», которая и помогла нам въехать в страну без виз. У нас были сутки на сборы, а 21 ноября мы уже были в республике. На наш выбор повлияло и то, что в Вильнюсе больше русскоговорящих, но ключевая причина заключается в том, что по литовской гуманитарной визе можно работать, а Польша — по крайней мере, на тот момент — таких условий не давала.
— Родители тяжело пережили ваш отъезд?
— Моя мама плакала — никто из близких не знал о том, что мы уезжаем. Я сообщила об этом уже тогда, когда мы были в дороге. Все волнуются, все переживают…
— Как вас встретили на границе?
— Белорусские пограничники не хотели нас выпускать, хотя на границе мы были одни. Они постоянно куда-то звонили, приходили и уходили. Спрашивали, участвовали ли мы в митингах, задерживались ли мы милицией. На тот момент многомесячное напряжение уже дало о себе знать — у меня сильно сдали нервы. Каждый раз, когда к погранпункту подъезжал какой-нибудь микроавтобус, мы вздрагивали: думали, что это приехали за нами. Начальник караула забрал наши документы и долго разбирался, что с нами делать. На вопросы мы отвечали честно: не скрывали, что задерживались и что отбыли положенное наказание. Запрета на выезд из страны у нас не было, поэтому не выпустить нас за рубеж они не имели права. Несколько часов мы провели на морозе в автомобиле — включать зажигание в той зоне было уже нельзя, нас капитально трясло — то ли от холода, то ли от нервов, то ли от всего сразу… К слову, один пограничник очень за нас переживал и сочувствовал, он периодически подходил к машине и приободрял нас. В итоге перед нами извинились за длительную задержку и все-таки отпустили.
— На литовской стороне проблем не было?
— Когда мы пересекли границу, я окончательно сломалась — лопнула, как натянутая страна. Мы подошли к литовским пограничникам, сказали, что нам нужна охранная виза, что в нашей стране нам угрожает опасность, что мы вынуждены просить о помощи… И после я уже не могла себя сдерживать: я зарыдала — плакала и от облегчения, и от отчаяния, и от усталости… Плакала и не могла остановиться. Я — сильный человек, я всегда сдерживала свои эмоции: меня не смогли сломать ни на допросах, ни во время обыска, ни в изоляторе, а здесь я поняла, что у меня просто нет сил. Меня взяла жуткая обида. Почему я из-за несогласия с властью в свои 43 года должна бежать из собственной страны? Литовские пограничники встретили нас доброжелательно. В это время активисты фонда уже сообщили, что с документами все будет в порядке, что в Вильнюсе нас ждет квартира, где мы будем отдыхать. На литовской стороне с нами провели беседу и дождались, когда придут визы — все оформили в течение часа.
— Сейчас вы находитесь в Вильнюсе?
— Да, «Дапамога» предоставила нам временное жилье, чтобы мы решили все бюрократические вопросы. Фонд солидарности BYSOL помог с деньгами — нам на двоих направили 1,8 тысячу евро, попросив отчитаться, на что мы потратили эти транши. Большая часть средств ушла на оплату визы, на аренду жилья и медицинскую страховку.
— Как устроились на новом месте?
— Когда мы приехали, нам помогло немало граждан Литвы — те, кто узнал нашу историю. Один предприниматель, чей бизнес связан с Белоруссией, предложил мужу устроиться на работу. Сейчас он работает по специальности — системным администратором, в скором времени будет подавать документы, чтобы получить вид на жительство. Я — графический дизайнер, но в Литве без знания литовского и английского работать очень сложно, однако я уже начала учить язык. Клайпедский университет организовал онлайн-курсы для приезжих. Мы заплатили за него всего 60 евро, каждый день я занимаюсь по четыре часа. Поскольку я хочу быстрее интегрироваться, мне удалось найти довольно интересную работу — я изготавливаю маски. Это ручной труд, но я работаю в цеху вместе с литовцами, общаюсь, узнаю людей поближе, стараюсь слушать и вслушиваться в особенности языка. Мне очень нравится Вильнюс, мы бывали в нем раньше, но сейчас я открываю его заново. Кстати, я не знала, что в городе так много русскоязычных и поляков. Я слышу несколько языков сразу, и мне это очень нравится. На работе меня тоже приняли хорошо. У людей разное мнение по поводу политической ситуации в Белоруссии, но меня слушают с большим интересом и пониманием. Все согласны с тем, что закон должен работать. Плохие люди мне пока не встречались.
— Вы планируете осесть в Литве надолго?
— Сложно говорить однозначно, но мы с мужем не привыкли сидеть без дела, мы привыкли к хорошему уровню жизни дома, поэтому и здесь постараемся обеспечить себе достойные условия для жизни. Наше счастье — в наших руках. У нас есть ребенок, которому еще нужно дать образование, поэтому будем работать, учиться, развиваться и все будет хорошо. Старший сын сейчас живет и работает в Кракове, младшего он забрал с собой три года назад, чтобы тот отучился в польской школе и готовился к поступлению уже на месте — в Европе. Мы это приветствовали. Если мы останемся в Вильнюсе, надеюсь, что он подумает о поступлении в литовский вуз. Хочется, чтобы он был поближе.
— Что будет с вашим бизнесом в Белоруссии?
— Надеюсь, что он продолжит работу. Будем стараться управлять им удаленно. Мне будет жалко, если он закроется, так как наши сотрудники работают с нами очень долго — одна девушка отработала восемь лет, другая — десять. Мне бы не хотелось, чтобы они теряли зарплаты и рабочие места. До сих пор магазин работал вполне успешно.
— Возобновятся ли в Белоруссии крупные протестные акции, которые мы видели в августе-сентябре?
— Еще в октябре я сказала, что во время зимних праздников протестное движение угаснет, но, поверьте мне, уже этой весной все возобновится с новой силой. Люди никуда не делись, люди все помнят. Протест и недовольство тлеют — от одной искры может вспыхнуть новый пожар. Я думаю, что руководство это прекрасно понимает. Экономическая ситуация в Белоруссии будет ухудшаться — это станет дополнительной проблемой и поводом выйти на улицы. Так, как было, больше уже не будет. О чрезмерном превышении силы со стороны силовиков, об обмане на выборах уже никто не забудет. Самое страшное то, что в Белоруссии сейчас нет силы закона — ни Конституция, ни правовые акты на территории республики не работают. Власти подходят к ним избирательно, используют так, как удобно, при этом Лукашенко язвит и говорит об этом фактически открыто. Это ненормально! Сегодня нам с мужем говорят о том, что вы приехали в Литву и начинаете строить жизнь заново, что, по сути, вы все оставили и потеряли, но я отвечаю, что ни у нас, ни у других сегодня нет гарантий, что ничего из этого не отберут. Завтра к вам могут прийти и лишить всего, придумав десятки причин. У нас в Жлобине очень много дел, когда у людей конфисковали имущество, хотя обвинения яйца выеденного не стоят. Когда в стране не работает закон, это страшно.
— От кого сейчас исходит основная угроза белорусскому обществу? Так ли страшен Александр Лукашенко, или эта сама система работает на подавление людей, а он лишь ее глашатай?
— От системы. Система в лице многочисленных бюрократов и, в первую очередь, силовых ведомств будет сопротивляться очень долго, если не до последнего. Отчасти вина лежит на нас самих — на белорусах. Нежелание проявлять активность, тотальное игнорирование парламентских и местных выборов, незаинтересованность политическими процессами, излишняя кротость и терпеливость привели к тому, что мы имеем сегодня. Мы очень редко поднимаем шумиху, мы не знаем, как зовут наших депутатов, а сейчас — спустя годы — мы открыли рот, стали говорить и требовать, но нас не хотят слушать и подавляют. В каком-то смысле мы сами взрастили этого монстра.
