Валтоник (Valtònyc) больше не Валтоник. Рэпер Жозеп Микел Аренас (Josep Miquel Arenas) похоронил персонажа, которого создал, когда ему было всего 15 лет. «Убить» его Аренас решил, когда в январе выпустил свою последнюю работу «En Pau Descansi» (Покойся с миром). «Мне было трудно играть его», — рассказывает рэпер. Его последний альбом вышел в тот же день, когда умерла его мать. «Мне пришлось хоронить её по Скайпу», — вспоминает певец, который в данный момент живет в Брюсселе, ожидая, пока бельгийское правосудие решит, экстрадировать его в Испанию или нет.
Жозеп Микел Аренас мечтает вернуться домой. На свою родину. На Майорку. Свободным человеком. Без угрозы быть задержанным и осужденным. После окончания интервью партия «Podemos» объявила, что подала в Министерство юстиции прошение о помиловании самого Аренаса и рэпера Пабло Аселя (Pablo Hasél), арестованного на этой неделе. «Я не могу сказать больше, чем уже сказал. Это возможность, о которой я не думал. Надеюсь, смогу вытянуть себя», — говорит рэпер, который требует права на свободу слова и право вызывать эмоции своей музыкой. «Если искусство не вызывает эмоций, это не искусство. Это дерьмо», — заявляет он.
Público: — Как движется судебный процесс в Бельгии?
Жозеп Микел Аренас: — Я выиграл два суда в Бельгии, и оба раза мне сказали то же самое, что сказали бы в любом другом демократическом европейском государстве: из-за песни нельзя отправлять в тюрьму, из-за песни ты не можешь стать террористом. В Бельгии считают, что мои песни вполне укладываются в право на свободу слова, и поэтому меня не экстрадируют в Испанию. Однако Испания обжаловала каждое из решений бельгийского правосудия. Сейчас уже не осталось больше инстанций, куда можно обратиться, так что решать, было ли это право на свободу слова или нет, будет Конституционный суд Бельгии.
— Но ведь решение Конституционного суда Бельгии никак не повлияет на Испанию.
— Да. Решения Конституционного суда Бельгии распространяются только на Европу. А так как Испания, похоже, в неё не входит… ну, там они веса не имеют.
— Как Вы пережили тот факт, что Аселя арестовали и заключили в тюрьму?
— Я европейский гражданин, поэтому мне было стыдно. Стыдно видеть, как якобы демократическое государство Европы отправляет рэпера в тюрьму из-за его песен. Мне было очень стыдно ещё и потому, что всё это происходило на виду у Европейского Союза, который ни во что не вмешивается с 2011 года, когда и начались подобные дела. Мне очень стыдно, что Испания возглавляет список осужденных деятелей искусства.
Я — рэпер, поэтому отреагировал на это с яростью. Меня злит, что государство пытается контролировать наши эмоции, хочет диктовать то, что мы должны чувствовать, как мы должны действовать, как художник должен выражать себя и какими должны быть наши песни. Меня очень злит, что они подвергают нас цензуре и что, как следствие, другие артисты страдают от самой худшей из цензур: самоцензуры.
Пабло — мой друг, поэтому я был очень расстроен. Мой друг проведет многие годы в тюрьме из-за того, что хочет социальных изменений, из-за того, что привержен своему обществу и использует имеющиеся у него инструменты для социальных изменений. Преступление Пабло Аселя в том, что он мечтает о лучшем мире. Я очень расстроен из-за того, что мой друг проведет много лет в тюрьме за то, что мечтает о лучшем мире.
— Почему Вы считаете, что Ваши тексты и тексты Аселя не являются прославлением насилия и не разжигают его, как считает юстиция?
— Начнем с того, что в Испании терроризма нет. Нельзя разжигать то, чего нет. Я понимаю, что можно разжигать терроризм в Ливии, где он существует. Единственный терроризм в Испании — это терроризм государства. Он подталкивает людей искать еду среди мусора, совершать самоубийства, когда они теряют дом. Если эти люди идут на референдум или участвуют в протесте, он пробивает им черепа или лишает глаз. В Испании существует только такой терроризм, и мы его не прославляем.
Абсурдно говорить, что певец восхваляет терроризм, когда певец, в отличие от политика или журналиста, не обязан говорить правду. Никто не слушает песни, чтобы узнать что-то новое. Ты включаешь музыку, чтобы расслабиться или выпустить пар. Ты включаешь музыку, потому что она заставляет тебя чувствовать эмоции. Искусство существует, чтобы вызывать эмоции, если искусство их не вызывает, значит, оно дерьмовое.
Говорить, что мы призываем к терроризму, это как заявлять, что Набоков в «Лолите» призывает к педофилии, Тарантино призывает к убийствам, а Буковски призывает насиловать и пить алкоголь. Мы живем в XXI веке, предполагается, что испанское государство уже достаточно зрелое в плане демократии, чтобы отличать выдумку от реальности.
— И Вас, и Аселя обвиняют в оскорблении монархии. В прошлом году почетный король уехал за рубеж, и мы узнали о новых злоупотреблениях вокруг Королевского дома. Что Вы об этом думаете?
— Это противоречия, с которыми сталкивается испанское государство в принятии решений. Нас обвиняют в разжигании насилия, а единственное насилие по вине Пабло Асселя и Валтоника произошло, когда государство попыталось нас арестовать. Пока государство не пыталось нас арестовать, никакого насилия не было. То же самое и с монархией. Нас обвиняют в оскорблении монархии, а монархию оскорбляла только сама монархия. То же самое и с терроризмом. Нас обвиняют в унижении жертв терроризма, а я считаю высшим проявлением такого унижения банализацию терроризма, которую устраивает государство, когда пытается выдать рэперов за террористов и говорит, что на тебя могут выписать международный ордер на арест из-за песни. С такими очень опасными противоречиями сталкивается государство. Эти противоречия — плоды кризиса легитимности, на который оно реагирует репрессиями.
Люди больше не верят в правосудие, ведь за песню тебе могут дать три с половиной года, но при этом из 1400 политиков только 40 находятся в тюрьме за кражу. Монархия столкнулась с кризисом легитимности, потому что теперь все знают, в каких скандалах она замешана: коррупция, супружеская измена, продажа оружия Саудовской Аравии. Люди устали, люди выходят на протест, и перед лицом таких выступлений и протеста испанскому государству не остается ничего, кроме репрессий.
— В последние дни мы стали свидетелями выступлений и протестов в поддержку свободы Аселя. Что Вы о них думаете?
— У граждан есть право на протест. Со стороны населения протест всегда законен. Если отобрать у нас право на протест, что у нас останется? У них есть институты, которые их защищают. У полиции есть жетоны и пистолеты. Никто не может осудить судью. Политики защищены институтами, а нас, народ, кто нас защищает? Это позор, что институты испанского государства вместо того, чтобы защищать, осуждают и подавляют нас. Я считаю нормальным, что люди выходят протестовать против ареста Аселя. На мой взгляд, это законно. Сегодня Асель, вчера Валтоник, а завтра на этом месте можешь оказаться ты.
Ни Пабло, ни я не являемся особо влиятельными или умными людьми. Мы не произносим сверхвлиятельные речи, которые могут кого-то убедить. Поэтому, я считаю, множество людей может отождествлять себя с нами, ведь в глубине души мы оба пустое место, а значит, завтра в тюрьму можешь отправиться уже ты. То, что происходящее вызвало такую реакцию, абсолютно нормально.
— Вы видели фотографии протестов и полицейских репрессий в Мадриде и Барселоне?
— В последнее время я редко появляюсь в социальных сетях, но да, я видел фотографии девушки, которая лишилась глаза, и как лицемерят ERC (Левые республиканцы Каталонии), осуждая насилие. Это до меня дошло.
— Правительство объявило о внесении изменений в законодательство о преступлениях, связанных с выражением мнения, но пока об этом известно мало. Надеетесь ли Вы, что это может как-то повлиять на Ваше дело?
— Я, сам по себе, особо не верю политикам, особенно в ходе предвыборной кампании. Но я совру, если не скажу, что это вселило в меня надежду, распахнуло прежде закрытую дверь, и, если появится какая-то возможность, я ею воспользуюсь. Я уже 1001 день в дали от дома, в изгнании, далеко от своей семьи и друзей. Мне пришлось хоронить маму по Скайпу. Я боролся изо всех сил и считаю, что для борьбы за права человека сделал всё, что мог. Я указал на отсутствие свободы слова в Испании, но сейчас я хочу, чтобы этот кошмар закончился. Не только кошмар изгнания, но и жизнь с ордером на розыск за терроризм в стране, которая из-за него находится в состоянии повышенной готовности. Это очень сложно. Я устал.
Жить в изгнании сложнее, чем можно думать, и это моя вина. Я всегда много шутил над своей ситуацией, я пытался сделать юмор своим щитом и смеяться над происходящим, пусть всё и плохо. Я воспользуюсь каким угодно доступным мне инструментом, чтобы положить конец этому дерьму. Если бы это было не так, моя семья меня бы никогда не простила.
— Я не являюсь Вашим лучшим другом и мало Вас знаю, но мы уже несколько раз говорили. Вы изменились. Стали более вдумчивым и менее провокационным в своих заявлениях.
— Я похоронил своего персонажа два месяца назад, когда вышел мой альбом «Покойся с миром». Многие думали, что он так называется в честь моей мамы. На самом деле, альбом вышел в день, когда она умерла, но я уже говорил, что Валтоник приносил мне много хлопот. Мне было сложно его играть. Когда тебе приходится прикладывать силы, чтобы отыгрывать персонажа, приходит время его хоронить.
Поэтому в начале интервью я попросил называть меня Жозеп, а не Валтоник. Нет ничего странного, что я изменился. Когда я создавал Валтоника, мне было 15 лет, когда меня задержали, мне было 18, когда осудили — 20. Уже девять лет я борюсь с юридическими проблемами и три года живу в изгнании. 1001 день. Репрессивный процесс, которому я подвергся, оказался очень тяжелым личным опытом. Нет ничего странного, что я изменился.
— Однако, говоря о музыке, последний альбом Валтоника получил больше признания. Сам рэпер Kase.O отметил некоторые тексты. Зрелость, о которой мы говорим, заметна в последней работе.
— Думаю, я это заслужил, Валтоник это заслужил. Все эти годы люди говорили, что, если уж я и должен сесть в тюрьму, так это за плохую технику исполнения. Даже рэперы вроде Tote King это признавали. El Tote признался, что говорил так, потому что все вокруг так считали, но, послушав мой последний альбом, он решил, что у меня хороший флоу и качество исполнения, а диск вообще крутой. Он узнал, что я записал его дома и сам его монтировал, поэтому он рекомендует мой альбом. Утром я прочитал, что Kase.O тоже хвалит альбом. Он отправил мне сообщение, сказал — альбом высшего качества, похвалил технику и качество продакшна.
— Что для Вас значит это признание?
— Оно меня обрадовало. Думаю, предубеждение, что Валтоник — плохой рэпер, появилось после бифа с Los Chikos del Maíz. После него люди начали смотреть на меня иначе. Мне пришлось много работать, и я очень рад, что Валтоник ушел, получив признание многих из тех, кого я уважаю, например, Kase.O, el Tote и самого Nega из Los Chikos del Maíz.
— В этот хороший с музыкальной точки зрения момент Вы сотрудничали, например, с Zoo.
— Я очень доволен. В той коллаборации, про которую вы говорите, участвуют Panxo из Zoo, Judit Puigdomènech и я. Мы представляем Каталонию, Валенсию и Майорку. Эти регионы очень разные, но мы все говорим на одном языке и представляем одну культуру. Очень интересно работать вместе над проектом, который бы отражал всё это.
— Последний вопрос. Вы уже говорили, что мечтаете вернуться домой на Майорку. Есть ли какой-то юридический путь, на который Вы надеетесь больше, чем на другие, ища способ вернуться домой? Вы говорили о возможности помилования.
— Я верю в социальный протест. Думаю, мой случай уже стал обыденностью, мое изгнание стало обыденностью, и уже никто не протестует, будто бы ничего не произошло. К сожалению, то, что происходит в Испании, это позор. Всё разворачивается на глазах у Европы, а она ничего не предпринимает. Я — рэпер, которого приговорили к трем с половиной годам лишения свободы, но в Средиземноморье каждый день умирают люди, который пытаются сбежать от войны, они истекают кровью у стены в Мелилье, но ничего не происходит. Когда я приехал в Брюссель, я думал, что европейские суды добавят хоть немного здравого смысла в происходящее, но ничего подобного не происходит.
Поэтому я не знаю, что могу сделать, чтобы вернуться домой. Может, это вопрос времени, а может — нет. Появилась идея помилования, и я очень ей рад. Я не думал об этой возможности, надеюсь, она воплотится в реальность.
Одну из песен, из-за которых меня осудили, я делал для программы Пабло Иглесиаса (Pablo Iglesias) «La Tuerka». Когда он стал заместителем председателя правительства, у моей семьи и меня самого появилась надежда, что он поможет мне вернуться домой. Но этого не произошло. Так что сегодня есть помилование, способ, о котором я не думал и который появился после ареста Аселя. Надеюсь, Пабло помилуют, и я тоже от этого что-то получу. Я хочу вернуться домой.
