Нынешнее чествование памяти Героев Крут прошло, как всегда. В смятении скучного официоза, претенциозных политических манипуляций и паломничества (преимущественно искреннего, ибо зима же) на ту незабываемую железнодорожную станцию. То бишь, на место, где она когда-то была.
— Каждый день теряешь какую-то иллюзию.
— Нет. Каждый день — это новая чудесная иллюзия.
Но все фальшивое в ней надо отсекать, как бритвой.
Эрнест Хемингуэй, «За рекой, в тени деревьев».
«Историческая правда» публикует этот материал с любезного разрешения автора и еженедельника «Зеркало недели».
Круты у нас дома всегда вспоминались шепотом и с многозначительными паузами. Мой брат Юрий в 1991 году написал по папиным рассказам повесть «Крутосклон» в которой имеется посвящение: «Светлой памяти моего отца Владимира Феофановича Покальчука, современника событий под Крутами, ветерана армии УНР».
По тем временам это было изрядно вызывающе. Но те времена прошли, и мы все за эти годы видели самые разнообразные фантазии и спекуляции на тему этой военной драмы. Как душевные, с лучшими патриотическими намерениями, так и заведомо кощунственные, и антиукраинские.
Было, впрочем, и немало тщательных исторических исследований, которые ставили это событие в военный контекст того времени, в ранг одного из трагических, но не исключительных эпизодов боевых действий.
И мы, уже в опыте теперешней нашей войны, еще лучше понимаем и досадную неисключительность таких драм, и их не оплаченность. Не оплаченность будет тем горше, чем слаще и громче мы будем славить павших героев. Чем выше памятники мы им возведем и насыпем театральными казацкими шапками их политические могилы.
Потому что в уютной тени этих памятников так же с торжественной театральностью маячат фигуры виновников этих трагедий.
И независимо от того, живы они еще или почили в мир иной, наше общество великодушно представляет их тоже «чуточку героями» лишь потому, что они жили в героическую эпоху.
А иногда, в зависимости от политической конъюнктуры, на свет божий вообще вылезает какое-то политическое чучело, ходячая смесь невежества и беспочвенных ненасытных амбиций.
Здесь желательно было бы различать искренних идиотов и проходимцев. Но павшим за весь наш прошлый кровавый век от таких различий никак не легче.
Кто-то, каким-то образом довел до ситуации, когда героизм и самопожертвование стали единственно возможной опцией поведения, чтобы ее спасти. По крайней мере так это видели герои.
Следовательно, бесплодное украинское огосударствление героев в его нынешнем официозном виде является губительным и деструктивным для украинской культуры и образования. Продолжается оно, как говорилось, так давно, что мы уже и не представляем, что может быть все как-то по-другому.
Потому что очень мало в истории примеров, когда собственно авторы и бенефициары какой-то государственнической идеи пожертвовали собственной жизнью сознательно, лично защищая эту идею (а не погибли просто из-за рокового стечения обстоятельств).
А безымянных героев, которые полегли по их приказу, — миллионы.
Давайте посмотрим, что там в тени, как удобно примостились в истории и в настоящем те, кто посылал людей на бесполезную смерть, и какова в этом удельная доля коллективной, общественной вины.
С античных времен герой — это полубог. То есть кто-то из его родителей был действенным богом или богиней. Следовательно, из-за коррупционных связей с Олимпом и хорошей генетики герою удавалось осуществлять то, что простому смертному было отнюдь не под силу.
То есть «герой» — это такая статусная модель поведения, которая смертных удивляла и восхищала. Но особого желания подражания не вызывала по чисто техническим причинам, поскольку физиологические причины героизма были всем понятны и недостижимы.
По мере того, как влияние Олимпа угасало, а людей становилось больше, героичность поведения стала приписываться и обычным смертным. Равенство с богами превращалась просто в комплимент и больше не нуждалась в генеалогическом подтверждении.
Ну а дальше пошло все, как у людей, — девальвация статуса героя совпала с демократизацией (то есть возможностью всем называться героями) и варваризацией (в римском смысле этого слова, в продажах этого титула негодяям).
О том, во что, например, превратилось звание «Герой Украины» (ближайший родственник «Героя Советского Союза»), без обсценной лексики писать вообще невозможно.
«"Dulce et decorum pro patria mori!" («Сладко и прекрасно умереть за отчизну»), — гласит латинский поэт, поэзии которого были школьной книгой тех, кого теперь хороним.
Сладко и прекрасно! Это запомнили они — и не опустили той редкой возможности, которую давала им нынешняя величественная волна возрождения нашего государства и охраны вольностей и прав нашего трудящегося люда. Они стали грудью за свою Родину и имели счастье сложить головы в этой святой борьбе», — говорил Михаил Грушевский у Центральной рады во время похорон героев Крут.
Крокодиловы слезы этого национал-демократа и федералиста положили начало долгой и отвратительной традиции прославления павших за Украину устами тех, кто предпочитал, скорее, торговаться с врагом, чем бороться с ним.
Да что там Грушевский. Посмотрите на нашу войну. Люди, которые отдали Крым оптом и продали Донбасс в розницу, годами надувают щеки и напыщенно болтают какую-то квази патриотическую чушь. И никто не плюнет им в лицо, от имени убитых и искалеченных за их алчность, бездарность и безграничное нахальство.
Общество ведется даже не на дешевую конфету, а обертку от нее, на «ботов». На цифровой фантик, лишь бы он был в национальных цветах.
Но даже не общество. Несколько процентов пассионирующих в социальных сетях не имеют никакого влияния на электоральное поведение масс, а все стремятся быть лидерами нации. Народничество наше несчастное прозябает и уже лет сто никак не может кончиться, ибо нет такого осинового кола, которого здравый смысл «наконец» загнал бы ему в грудь и упокоил бы эту почву навсегда.
Косоглазое общество смотрит позади себя в недавнюю и давнюю историю и видит всех тогдашних действующих лиц одинаково замечательными. Так, словно все они потомки Гофманова «Крошки Цахеса по прозвищу Цинобер», и им периодически расчесывают волосы магическим долларовым или рублевым гребнем, чтобы они наводили иллюзию на окружающих.
У каждого из нас уже имеются лично знакомые герои, живые и мертвые, сколько бы мы и как бы громко кричали: «Герои не умирают!».
И мало кто вслух спрашивает, какая же подлая душа подвела к тому, что этот конкретный мой знакомый или знакомая, были вынуждены совершить такой отчаянный героический поступок?
На этот вопрос есть официальный универсальный ответ, которому с формальной точки зрения нечего возразить, — во всем виноват соседский глава империи зла.
Все так. Но наделять исконного врага ответственностью за собственную несостоятельность — это, по сути дела, сотрудничать с тем самым врагом в рамках «операции прикрытия». Отбеливать собственные биографии, лелеять миф о недосягаемости и непоколебимости противника. Генерировать в обществе слезливость, сопливость и пацифистские обнимашки.
Вот существует такая апокрифическая версия, что Иуда на самом деле был в сговоре с Христом. И что его измена была частью некоей спецоперации по увековечиванию понятий жертвенности и предательства.
Но вне этой версии, которая (с художественной точки зрения) также имеет право на существование, мы к мему «Иуда» уже пару тысяч лет относимся совершенно однозначно.
Люди, которые исходя из глубоких патриотических соображений (вроде) создали нам большой мартиролог современных героев, имели бы право положительно остаться в истории лишь при одном условии — если бы они лично возглавили список павших.
Однако тот, кто принципиально не смотрит на историческую тень, потому что хочет себе все больше света по льготному тарифу, несет такую же ответственность за мартиролог, которому не видно конца.
Мы таким образом постоянно чтим еще и чьи-то ошибки, потому что у каждой проблемы есть имя и фамилия.
И через этот общественный консенсус делаем ошибочность решений полностью невменяемой. Мы реабилитируем таким образом тех, кто бездарно или преступно толкнул людей навстречу врагу безо всяких шансов выжить.
Эпидемиологическая ситуация влияет на весь этот пафос следующим образом: инстинкт самосохранения подавляет все культурные тренды, экономический кризис не только понемногу вымывает из обращения часть экспорта, но и сам процесс менеджмента подвергается необратимой примитивизации.
Нация, которая не держит в тренде вечные вопросы о ценностях, очень быстро деградирует до родоплеменного уровня. Это отнюдь не изменофильская сентенция, у «вопросов о ценностях» на самом деле не существует окончательного ответа, но заданная планка дискуссии предполагает, что вменяемые люди все равно удержатся на определенном коммуникативном уровне.
Ты можешь говорить с врагом (если не можешь его убить), но этот разговор может иметь лишь эпический смысл коммуникации равных, иначе в нем всегда победит плебейская составляющая.
Если мы, несмотря на эпидемию, нашествие инопланетян, заговор рептилоидов, при справедливой героизации людей не вспомним незлым тихим (а может, и злым, — это уж кому как) словом поименно всех тех, кто своими амбициями и невежеством (пусть с наилучшими намерениями) привел их к смерти, у нас не будет будущего.
Дело не в буффонадных трибуналах «над коммунизмом» ранних 90-х. Тогда в этом была определенная необходимость, но здесь возникает заблуждение, за патетичными обобщениями всегда скрываются конкретные исполнители. Более того, эти исполнители еще могут и финансировать «обобщения», чтобы не прозвучали их конкретные имена. Пусть звучат имена мертвых.
Пример? Посмотрите, что творится вокруг книги о Василие Стусе. А теперь представьте, что такого рода тщательное расследование коснется каждой смерти, вызванной политическими обстоятельствами. Война — это также следствие политических обстоятельств.
Скажу в жанре «адвоката дьявола», дело ведь не в «охоте на ведьм». Особенно когда эти ведьмы уже физически не могут ничего ответить. Хорошие люди могут делать отвратительные дела, плохие люди могут делать хорошие вещи. Затем это может меняться неоднократно. Жизнь — не художественная литература.
Но, как учит нас психология, единственно «подход по поступкам» может что-то говорить о человеке. За семь лет войны мы имеем множество людей, наделавших невесть каких поступков. И у нас есть два варианта.
«Югославский» — когда придет когда-нибудь (мы ведь никак не дождемся Вашингтона с новым и праведным законом?) внешний трибунал и осудит всех, кому как будет выгодно, и эта выгода нашей точно не будет.
«Украинский» — когда мы сами назовем поименно всех зачинщиков гибели лучших наших людей. Последствия не понравятся очень многим из вышеупомянутых нескольких процентов пассионариев.
Однако герои в нашем сегодняшнем понимании все время отдавали свою жизнь как жертву на алтарь государства.
Настало время положить на этот алтарь и другие имена.
