Эммануэль Макрон вновь появился на экранах на фоне роста эпидемического и информационного давления. Ему нужно было как разжать хватку не признающего никаких законов вируса, так и ослабить критику его санитарной политики за последние несколько недель.
Сейчас некоторые врачи выступают со все новыми предупреждениями и даже открыто выражают возмущение по поводу принятого 29 января решения воздержаться от ограничительных мер. В таких условиях последнее выступление главы государства вновь погрузило информационно-политические круги V Республики в монархическую атмосферу, в которой слова одного человека представляются как мессианское послание.
А мессианство в медийной системе тесно переплетено с ожиданием. В этом плане методика Елисейского дворца осталась неизменной: сделать предварительный анонс, дать этому «повариться» с помощью информационных каналов и соцсетей, а затем закрепить появлением на телевидении то, чему Елисейский дворец намеренно позволил «утечь»…
Обстановка вокруг выступления была тщательно подготовлена, объявление о нем активно распространяли по информационным каналам и соцсетям.
В таких условиях заявления Макрона выстраивались вокруг трех блоков, чьей задачей было продемонстрировать существование стратегии, ее преемственность и последовательность, выполнение поставленного плана и, что самое главное, отсутствие обратного движения.
Первый блок самооправдания к настоящему времени успел стать неотъемлемой частью риторики Макрона в кризисный период. Одни лишь изменения голоса и семантики позволяют определить ее местонахождение на оси координат, идущей от категоричности к умеренному смирению. Сейчас президент выбрал последний вариант, хотя в выступлении после недавнего европейского саммита все было с точностью до наоборот. И его слова граничили с самоудовлетворением.
Закрытие школ, отказ от которого представляли как «победу» французского подхода к урегулированию кризиса, лишь обостряет ощущение регресса. Все выглядит так, словно политика президента все больше прогибается под давлением, но его пиар не хочет отступать, несмотря на очевидный факт, который все отчетливее осознает общественное мнение: отставание стало своего рода брендом нашего подхода к кризису.
Третий блок касался борьбы и надежд. Слова и объявления каскадом сменяли друг друга: грядущее переоборудование реанимации, ускорение вакцинации и, в конце нескончаемого тоннеля, слабый свет постепенного и неторопливого открытия магазинов и прочих заведений в мае, когда французы поймут, что, несмотря ни на что, у них не получится заняться тем, чем хотелось бы.
В конечном итоге бессознательное президента дало о себе знать, и он сказал намного больше, чем собирался, например о том, что мы в скором времени пересечем трагическую отметку в 100 000 умерших. Тем самым он пытался предвосхитить и сгладить удар от прохождения этого порога в СМИ и общественном мнении?
Точно такой же порыв бессознательного, парадокс стремящейся к педагогике риторики, проявился в словах о стратегии сдерживания эпидемии и ускорения вакцинации. В результате это показало, как власть разрывается между давлением со стороны вируса и сомнениями общественности.
Выступление президента стало новой версией длинного ремейка. Удалось ли ему придать импульс политической риторике и государственной власти? Позволю себе усомниться, учитывая, что политика не успевает за вирусом, а пиар — за политикой…
