«Сегодня во многих странах пересматриваются нормы морали и нравственности, стираются национальные традиции и различия наций и культур. От общества теперь требуют не только здравого признания права каждого на свободу совести, политических взглядов и частной жизни, но и обязательного признания равноценности добра и зла», — такой диагноз поставил Путин в декабре 2013 года в послании Федеральному собранию. «В мире все больше людей, поддерживающих нашу позицию по защите традиционных ценностей, которые тысячелетиями составляли духовную, нравственную основу цивилизации каждого народа», — отметил также хозяин Кремля. Говоря о ценностях, он упомянул традиционную модель семьи и по-настоящему наполненную жизнь, которая включает в себя не только материальную, но и духовную, религиозную составляющую.
Это выступление, прозвучавшее накануне «евромайдана» на Украине, назвали первым четким манифестом путинского консерватизма. Несколькими месяцами позднее, что стало ответом на победу прозападных сил в Киеве, российская армия захватила Крым, а бывший (по меньшей мере, формально) офицер ФСБ Игорь Гиркин поднял пророссийский бунт в Донбассе. Операция на Украине принесла Путину беспрецедентный рост общественной поддержки. Кремлевская и прокремлевская пропаганда преподносила российскую агрессию как антифашистскую, антизападную, антилиберальную и консервативную инициативу.
Это идейное направление отражено в хип-хоп произведении, записанном сепаратистами из Луганска. «Нам ваше НАТО вовсе не надо / Мы не желаем детям гей-парада», — поют они. Путинская Россия предстает консервативной страной не только во внешнеполитической, но и внутриполитической сфере, однако, ее консерватизм имеет совсем иное обличье, чем польский или шире — западный.
Империя абортов
Пересекаемся мы в одном: в отношении к гомосексуализму. В этом российские консерваторы напоминают польских (но не западных, которые все чаще перекрашиваются в цвета радуги). Там повсеместно используется, считается общественно допустимым и остается разрешенным законом оскорблением слово «пидорас». В контексте специфического российского культа мужественности (перед камерами Путин не случайно позирует на охоте, на хоккейной площадке или в зале для занятий дзюдо, а не заливается слезами) это выражение звучит особенно уничижительно. При этом, что важно, это понятие означает также «человека низких моральных принципов».
В 1998 году против однополых браков выступали 68% россиян. Спустя два десятилетия этот показатель достиг 83%. С 2013 года действия, направленные на «пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних», караются штрафом. Правовые механизмы, запрещающие «пропаганду гомосексуализма» с 2006 года начали вводиться на уровне отдельных субъектов федерации.
На Висле одним из важнейших критериев принадлежности к правому политическому флангу считается отношение к абортам. Приверженность идее защиты жизни от зачатия — гарантия получения «удостоверения консерватора» со всеми его плюсами и минусами. Так что, пытаясь опровергнуть тезис об искренности Москвы, стремящейся играть роль «третьего Рима», польские комментаторы обычно указывает на недопустимое с точки зрения христианства отношение российского государства и общества к теме прерывания беременности.
В России аборты не только легальны, но и финансируются из бюджета. До 12 недели беременность можно прервать по желанию, а до 22 — при наличии социальных оснований. К ним относятся изнасилование, решение суда о лишении или ограничении родительских прав, пребывание женщины в местах лишения свободы, наличие инвалидности I-II группы у мужа или его смерть во время беременности. После сделать аборт можно по медицинским показаниям. Российское право в этой сфере — одно из самых либеральных в мире. Каждый год там делается в среднем полмиллиона абортов. Россия занимает в этом позорном рейтинге первые строчки вместе с Китаем.
Культурно-политический источник такого тренда обнаружить легко. Первым государством, разрешившим аборты, была как раз Россия, только Россия советская. Произошло это в 1920 году, когда большевизм имел еще либеральный, отчетливо антитрадиционалистский характер. В 1936, при «красном консерваторе» Сталине, аборты запретили (для прерывания беременности по медицинским показаниям было сделано исключение), объясняя это демографическими соображениями, но в 1950-х разрешили вновь. Их количество увеличивалось. В секуляризованном обществе, где насаждался атеизм, аборты стали практически неотъемлемым элементом жизни, их тема не провоцировала никаких споров или моральных метаний. В конце 1980-х годов тенденции изменились. В постсоветской России аборты стали делать реже. В 2010 году их было проведено 1 186 000, а в 2018 — «всего лишь» 661 000. Эксперты говорят, однако, что причина кроется прежде всего в распространении средств контрацепции и уменьшении числа женщин детородного возраста.
Так или иначе, государство постепенно разворачивает борьбу с этим явлением, но, что совершенно естественно, действует осторожно, ведь десятилетия коммунизма наложили свой отпечаток: российское общество считает прерывание беременности общественно приемлемым. В 2013 году аборты запретили рекламировать, а в 2016-2018 годах во многих регионах на их проведение вводился временных мораторий. Общероссийское движение «За жизнь» за четыре года собрало миллион подписей в поддержку инициативы о запрете абортов. В российском масштабе это очень немного. На своем сайте организация пишет, что ее деятельность одобрил сам Путин. Сделал он это, правда, со свойственной ему осторожностью: «То, что вы делаете с точки зрения поддержки беременных женщин, которые принимают решение, оставить ребенка или нет, это абсолютно точно правильно. Я готов сделать все, для того чтобы в этой части вашей работы вас, безусловно, поддержать».
Общественный проект о запрете абортов четыре года назад поддержали глава РПЦ патриарх Кирилл, лидер российских мусульман муфтий Талгат Таджуддин, а также чеченский диктатор Рамзан Кадыров. Впрочем, ислам в России традиционно защищает консерватизм. Мусульманские и православные фундаменталисты не воюют друг с другом, ведь у них есть общий враг — «прогнивший Запад».
Сломленный дух Церкви
Следующим аргументом, опровергающим тезис о консервативном характере российского общества, служат данные о разводах. В 2018 году на 100 заключенных браков приходилось 63,7 расставаний. В Польше в том же году это соотношение выглядело как 100 к 33. Здесь, однако, следует учитывать определенные культурные различия. Как польская Католическая, так и российская Православная церковь однозначно выступают за защиту жизни от зачатия, так что в отношении к абортам в России виноват коммунизм, который в Польше имел гораздо более мягкий характер, чем в СССР, кроме того, у нас у него было меньше времени на проведение духовной революции. В свою очередь, различия в подходе к расторжению брака существуют на уровне веры.
Если в Католической церкви брак, узы которого теоретически считаются неразрывными, можно лишь признать недействительным, то в Православной развод допускается. Его считают «вторым шансом», «меньшим злом», Такая позиция проистекает из терпимости к человеческой слабости. РПЦ расширила список причин, по которым брак можно расторгнуть. Помимо измены это, в частности, отход супруга от православия; долгое отсутствие супруга, не подающего признаков жизни; совершение женщиной аборта без согласия мужа; наличие у супруга проказы, сифилиса, ВИЧ или хронического алкоголизма.
В этой сфере коммунизм негативного воздействия на общество не оказал: в конце 1950-х годов в СССР на 100 заключенных браков приходилось 4 развода, а за два года до распада Советского Союза — уже 42. В 2002 году, то в самом начале правления Путина, еще до решительного «консервативного разворота», россияне побили печальный рекорд: на 100 заключенных браков пришлось 84 развода. С тех пор статистические данные стали более оптимистическими, но говорить об устойчивой тенденции пока сложно, поскольку снижение числа разводов сопровождается снижением количества официально зарегистрированных браков. Более либеральный, чем у католиков, подход Православной церкви к разводам, многое говорит, но объясняет не все.
Данные опросов показывают, что православными считают себя примерно 80% граждан РФ, а также живущих там русских. Там, как и в Польше, этническая принадлежность и вероисповедание неразрывно связаны. Однако доля активных верующих, которые регулярно принимают участие в богослужениях, составляет в России всего несколько процентов. При этом руководство страны уже в ельцинскую эпоху сделало ставку на союз трона с алтарем. Патриарх Московский и всея Руси Кирилл придерживается концепции «симфонии», то есть гармоничного сотрудничества Церкви и власти.
Владыка олицетворяет собой современную Россию. Он гордится дедом, который больше 30 лет провел в лагерях за борьбу с коммунистическими агентами в Церкви, а сам в советские времена сделал карьеру в церковных структурах, которые контролировались властями, и сотрудничал с КГБ. Сейчас он поддерживает дружеские отношения с Путиным и хвалит Сталина за возрождение и модернизацию страны, одновременно признавая, что его правление носило преступный характер.
Коммунистам удалось сломить дух Церкви, которая стала карикатурой на саму себя до революции. При этом она до сих пор остается эффективным инструментом властей и «экспортным товаром». Во внешней политике (как в отношении восточнославянских соседей, так и западноевропейских правых) удобным пропагандистским орудием выступает концепция «Москва — третий Рим». Кремль использует православные ценности инструментально, но они остаются, вне зависимости от отношения граждан к РПЦ, неотъемлемым элементом российского самосознания. Следует напомнить, что два великих российских консерватора, которые были выдающимися христианскими писателями и врагами революционных идей, находились не в лучших отношениях с официальными церковными структурами. Толстого отлучили от Церкви, а Достоевский, скорее, склонялся к народному, чем к институциональному православию.
Отголоски идей Достоевского
Народность — это ключ к пониманию специфики российского консерватизма. Русские — крестьянская нация, и дело вовсе не в том, что из-за большевиков пролилось много «голубой крови». Идеологию царизма лучше всего описал граф (!) Сергей Уваров, создавший формулу «православие, самодержавие, народность». Революционеры, воспитывавшиеся на доктринах западных левых, в течение многих десятилетий безуспешно склоняли преданных власти и Церкви крестьян поднять руку на «святую Русь».
В современной российской пропутинской публицистике отчетливо звучат отголоски идей Достоевского, который сетовал на то, что петербургские и московские элиты слепо следуют западным образцам. Он наверняка согласился бы с мнением Путина, что Россия — не страна, а цивилизация. Главным врагом России Достоевский считал Запад, противопоставляя русский дух западной материи. Католики заражены рационализмом, индивидуализмом и гуманизмом, вместо Бога они поверили в человека, обменяли Царство небесное на земного папу и поставили на первое место не трансцендентное, а земные завоевания. Не удивительно, говорит Достоевский, что атеизм родился именно на католическо-протестантском (оба эти направления христианства он одинаково порицает) Западе. Социализм и либерализм — это тоже продукты Запада, и Достоевский отметает их по той же причине: они занимаются материальной стороной жизни. Идеал для него — патриархальная община православных крестьян, которые формируют коллектив по принципу православной соборности: ими движут не экономические, а духовные стимулы: они отметают «тлетворный» индивидуализм и по примеру Христа разворачиваются друг к другу. Христос даровал человеку свободную волю, но сделал это для того, чтобы тот добровольно отказался от своего «я» и объединился с другими.
Очевидные для западных консерваторов понятия свободы индивидуума или экономической свободы в России не понятны ни коммунистам, ни консерваторам. Большевистский тоталитаризм нашел благодатную почву, которую в XIX веке подготовили православные фундаменталисты. Сходства можно найти даже в вопросе преобладания духа над материей: сталинский «культ личности» был своего рода светской религией. В этом контексте появление красно-коричневого союза в постсоветской России не вызывает удивления. По конец существования СССР коммунисты и великорусские шовинисты объединили силы, чтобы предотвратить крах империи. Это был не только тактический союз, а его основой служило не только объединяющее оба круга восхищение геополитическими успехами Сталина. Ультраправых и ультралевых не разделяет подход к социальным или экономическим вопросам: и те, и другие делают ставку на «народ», соборность, антииндивидуализм, а одновременно ненавидят Запад.
В свою очередь, поклоняющиеся Западу олигархи — это лишь очередное поколение представителей богатых элит, отвергаемых как народом, так и царем (белым, красным, Путиным…). Раньше в той же роли выступали «старые большевики» (при Сталине), социалисты и либералы (до революции), бояре (еще раньше). Предпринимательство и частная инициатива всегда считались в России подозрительными, поскольку с точки зрения российского консерватора они связаны с антитрадиционными ценностями.
Кремль, несомненно, использует консерватизм в войне с Западом. При этом именно западные идеалы и образцы от католицизма до левацкого неомарксизма российские традиционалисты считают отрицательным ориентиром как во внутренней, так и во внешней политике. Москва старается привлечь европейских правых, но польские сторонники традиционализма невосприимчивы к ее искушениям. Дело здесь не только в историческом опыте, но и в том, что шляхетский, индивидуалистический, пропитанный духом свободы консерватизм поляков не совместим с крестьянским, общинным, авторитарным консерватизмом россиян. Москва не была и не станет для нас «третьим Римом», поскольку мы верим, что первый продолжает стоять, а второго (Византию) мы не признали. У нас есть собственный «молот против либералов», мы не нуждаемся в «серпе» восточного соседа. Россия хочет, чтобы место «прогнившего леволиберального Запада» занял «красно-коричневый Восток», освященный православным патриархом, а мы — христианский, консервативно-либеральный Запад.
