В марте 1964 года газета «Нью-Йорк таймс» сообщила, что душераздирающие крики 29-летней Китти Дженовезе, которую изнасиловали и убили возле ее квартиры в Квинсе, слышали десятки людей. Слышали — и не заступились. Так вот, газетчики лгали. Но их ложь сработала, потому что мы знаем, чем это заканчивается, когда кто-то должен вмешаться, но решает не лезть. Теперь, в 2021 году, когда у всех поголовно смартфоны, мы наблюдаем целую эпидемию пассивных американцев, которые молча наблюдают, как вершится трагедия.
Многие из вас видели свежие ролики с ужасными событиями, которые зеваки снимают на «айфоны» и другие устройства. В Вашингтоне девочки-подростки угнали автомобиль Uber и убили водителя, в нью-йоркском метро жестоко избили азиатского мужчины, на улице Нью-Йорка бесчеловечно напали на пожилую азиатскую женщину — эти сцены шокировали страну, которая как будто оцепенела от постоянного потока чудовищного насилия.
У этих событий немало общего: они происходят средь бела дня, на виду у общественности, и попадают в объективы цифровых устройств. Но главное, что их объединяет — никто не вступился и не остановил нападающего. Во всех трех случаях люди наблюдали, как страдает невинная жертва, но никто и пальцем не пошевелил: разве что достали телефоны и поставили на «запись».
В 1964 году, если верить «Таймс», публика возмутилась: оказывается, молодую женщину, можно изнасиловать и убить — да еще чтобы об этом услышали десятки соседей, но никто не пришел ей на помощь. А теперь мы видим ролики с неприкрытым насилием и даже не задумываемся о том, кто это записал и почему? Где все окружающие? Где народное возмущение? Где все мужчины?
Есть немало объяснений, почему мужчины в таких ситуациях бездействуют. Во-первых, они стали менее мужественны, о чем говорит падение уровня тестостерона. Во-вторых, боятся разбирательств — чтобы преступник потом не затаскал по судам. В-третьих, не испытывают реального сочувствия к живым людям, не в пример «виртуальному» — от просмотра цифровых медиа. Наконец, банально страшно.
А может, виной тому ничто из вышеперечисленного. Что, если это нечто еще более глубокое и разрушительное? Что, если мы потеряли из виду Истину — универсальное представление о правде и неправде? Вместо всеобщего добра и зла у нас есть миллиарды отдельных миров, где все относительно. И каждый строит себе собственную реальность, руководствуясь не общечеловеческим добром и злом, а спектром собственных ощущений от удовольствия до раздражения.
Когда мы видим, как избивают попутчика в метро, нам неприятно — и мы включаем «запись», чтобы разделить свою досаду с другими. Когда мы видим, как две девушки угоняют машину Uber, мы опять же нажимаем на «запись», чтобы подписчикам в «Твиттере» тоже стало неприятно. Когда мы видим, как пожилую женщину валят на тротуар и бьют ногами по голове, нам становится еще неприятнее — и тем сильнее хочется написать об этом в «Фейсбуке».
Мужчина в таких ситуациях не постит ни в «Фейсбуке», ни в «Твиттере». Он вообще ничего не записывает. Мужчина должен действовать. Мужчина знает, где добро, а где зло, и действует соответственно. Но в виртуальном мире полного релятивизма мужчины бездействуют — они предпочитают переживать и делиться переживаниями в социальных сетях. Словно запись видео и его публикация каким-то образом формируют консенсус, что ситуация неприятная и заслуживает осуждения. Но возмущение — это чувство, а не действие.
В нравственной философии есть теория эмотивизма. Так вот, она предполагает, что все моральные притязания в любом высказывании можно свести к выражению чувств. Что за пределами ощущений никакой нравственной ценности нет. Когда мы наблюдаем дурной поступок в рамках эмотивизма, природа зла низводится до эмоции, а побуждение к действию затуманивается. Это объясняет, почему дурные поступки так часто случаются на глазах у пассивных мужчин, а они лишь наблюдают, но не вмешиваются.
Эмотивизм прекрасно сочетается с нашей современной культурой. В совокупности показная тяга к справедливости и эмотивизм лишают культуру нравственных императивов и представлений о добре и зле, довольствуясь вместо них лишь консенсусом чувств. Вот и получается, что можно безнаказанно громить и жечь заведения в десятках городов, если полицейский убил (бывшего) преступника, сдавив его горло коленом — ведь у нас сложился консенсус возмущения, а погромы — выражение этого возмущения. По поводу убийства водителя Uber, избиения азиатского мужчины в метро и азиатской женщины на улице такого консенсуса нет — поэтому никаких действий не требуется.
Мужчины больше не заступаются, потому что перестали отличать добро от зла.
Мужчины все еще вокруг нас, но они оказались лишены реального пола из-за своих «чувств».
