Когда Наполеон вторгся в Россию, Москва предпочла сгореть прежде, чем перейти в руки француза. Советы, однако, Бонапарта восхваляли как прообраз того, чем сто лет спустя стал Ленин. А цари со своей стороны видели в Наполеоне реставратора монархии и олицетворение автократической власти.
Прошло двести лет со смерти гения-злодея Бонапарта, который стал врагом русских только в тот момент, когда подошел слишком близко. Последнее пережитое Москвой вторжение пришло по дыхательным путям, в связи с эпидемией ковида. Бары открыты, а границы страны закрыты. Запертые в своей стране, русские со скуки стали перебирать занесенные к ним когда-то французские антитела: в стране ищут останки наполеоновских солдат, чтобы достойно перезахоронить их, а историки раздают интервью на эту тему.
Сегодня господину Бонапарту в барах российской столицы, возможно, налили бы в кредит. Он стал восприниматься более позитивно: рана войны 1812 года — очень давняя, и ее легко залечить, как и раны других баталий XIX века. К тому же та наполеоновская война закончились победой русских.
На фоне того, как во Франции некоторые хотят разрушить статуи Наполеона, Россия подобрела к нему и даже выразила готовность выпить за этого провалившегося гордеца. Или увидеть идеализм в том, как он сражался с англичанами и не успокоился до тех пор, пока его не упрятали на остров Святой Елены, где его доконали болезни.
Даже во Франции Наполеона многие считают поджигателем войны, из-за которого по всей Европе погибло множество людей. В конце концов, в предыдущий столетний юбилей его смерти (1921 год) некий Адольф Гитлер как раз взобрался на вершину Национал-социалистической немецкой рабочей партии.
Наполеон вошел в Москву, считая, что Александр I будет вести переговоры о мире. Снег и огонь победили его. Ничего не вышло, и поэтому сегодня Франция — часть Европы, «а не Европа — часть Франции», как писал Ги Сорман.
Единственным, кто не уступил наполеоновской лихорадке, стал художник Василий Верещагин, который изобразил его воплощением униженного тщеславия: то как оловянного солдатика на Бородинском поле, то как бесчувственного наблюдателя пожара Москвы. Возможно, поэтому в XIX веке ему так и не удалось продать эти картины. Оставьте в покое нашего любимого захватчика.
