Дворец Цецилиенхоф в потсдамском парке летом эпохального 1945 года. Победители европейской мировой войны собрались вместе, чтобы перекроить карту Европы. Однако за пределами приблизительных представлений о том, как должно произойти деление континента, они понятия не имели, какой будет их общая послевоенная политика. Не было ничего, что привязывало бы победителей друг к другу, и никто не знал, что делать, не разрушая военный союз.
Судя по всему, только у советского диктатора была подготовлена большая программа для конференции и намечены цели, которых следовало достичь. Американский посол Аверелл Гарриман (Averell Harriman) хотел поздравить Сталина и сказал, что того наверное переполняет гордость, ведь он находится в столице побежденного врага на правах победителя. На что грузин холодно ответил: «Царь Александр дошел до Парижа». По угрожающему тону советского диктатора было ясно, что он намекает на перспективу следующей мировой войны, но на этот раз не против Германии, а за наследие разбитой Центральной Европы. Гарриман все записал.
Но Гарри Труман (Harry. S. Truman) был не Теодор Рузвельт (Theodore Roosevelt), его предшественник в Белом доме, который за несколько месяцев до смерти на конференции «Большой Тройки» в Ялте заявил, что американские налогоплательщики вряд ли одобрят долговременное размещение значительного американского военного контингента в Европе, чтобы уберечь ее жителей от новых войн. Без слов было ясно, что это означает образование советской Европы с американцами где-то за горизонтом и окончательный конец Германии. Вероятно, Сталин, которому американский президент таким образом бросил Европу к ногам, задрожал от радости, предвкушая обретение подобного наследства.
Но все пошло по-другому. История позволяет себе иногда иронические кульбиты: в 1989 году, через 44 года после той сцены в Потсдаме, наметилось начало конца Советского Союза, и это произошло в Берлине между Фридрихштрассе и Александерплац. Фридрихштрассе названа в честь прусского короля, Александерплац — в честь русского царя. Осталось одно воспоминание о великой державе, которая в военном отношении всегда жила не по средствам и продолжает так жить до сих пор.
Стратегический инстинкт власти двигал Петром Великим, стремившимся получить доступ к незамерзающим портам на Балтике и Черном море, и Екатериной Великой, пожелавшей с помощью своего фаворита князе Потемкина превратить Черное море в российское Средиземное, и так происходит до сих пор. К этому ряду относится и царь Александр I, который на Венском конгрессе 1814/15 года, пригрозив западным державам войной, добился того, что Польша на долгое время стала лишь названием на старых географических картах, а польское государство прекратило существовать. Вместо него возникло поле для кровопролитных восстаний и их жесточайшего подавления, где русские и поляки противостояли друг другу как непримиримые враги. Что чувствуется до сих пор.
Продвижение НАТО на восток после 1990 года означало, что польская республика теперь находится под прямой защитой Америки. Но это имеет и свою цену, величина которой полностью не измерена до сих пор. Россия остается для внешнего мира наполовину победителем, наполовину проигравшим. То, что в военном отношении еще можно было уравновесить с помощью договоров и взаимных ограничений, например, через «Акт Россия — НАТО», в моральном и политическом смысле имело фатальные последствия. Потому что вечный вопрос, куда относится Россия — к Азии или Европе, или она является частью и того, и другого — получил от государств Запада однозначный ответ. В Европе ее видеть не хотели, во всяком случае, на достаточно продолжительное время, чтобы отвратить Россию и Европу и в особенности Америку друг от друга надолго. История XIX-го века настигла своих наследников.
Царь Николай I (1796 — 1855) олицетворяет собой до сих пор жесткую связь беззаконно правящего царизма с параноидальным лейтмотивом в русской внешней политике. В сегодняшнем Кремле особо почетным гостям дают возможность полюбоваться в кабинете президента, выдержанном в стиле ампир, четырьмя бронзовыми статуями: Петра Великого, Екатерины Великой, Николая I и Александра II. Последний после катастрофического поражения, нанесенного России западными державами в Крымской войне, начал осуществление программы модернизации страны по западно-европейскому либеральному образцу. То, что вскоре после этого он пал жертвой покушения, относится к главным трагедиям российской истории.
В XIX-м веке Европа жила, как тогда говорили, «под надзором русских». В 1848/49 годах это приняло форму прямой военной интервенции и постоянной угрозы Западу. Таким образом, Николай I добился того, что в России у западноевропейского конституционализма не было никаких шансов. Восстание прозападно настроенных молодых офицеров, «декабристов», Николай I жестоко подавил. Ему принадлежат слова «У России только два союзника — армия и флот». (На самом деле это слова Александра III — прим. перев.). Этим словам суждено было стать провидческими.
Россия как при царях, комиссарах или их более поздних наследниках, не является страной, похожей на других. Она всегда находится в движении и никогда не достигает цели. Эта огромная страна, если перефразировать слова американского госсекретаря Дина Ачесона (Dean Acheson) о Британской империи, утратила свою империю и еще не нашла для себя новой роли. Михаил Горбачев получил от Политбюро полномочия модернизировать склеротичную советскую систему через революцию сверху и тем самым спасти то, что еще можно было спасти. Очень скоро выяснилось, что эта миссия невыполнима, потому что такое было невозможно априори.
Из-за войн 80-х годов на Ближнем Востоке обвалилась цена на нефть, кроме того, российскому петрократическому государству пришлось пережить техногенные катастрофы типа чернобыльской, а также политические поражения, например в Анголе и Мозамбике, чего ранее не случалось. Горбачев видел выход в бегстве вперед. Но какова была конечная цель этого бегства?
Российские реформаторы видели ответ на этот вопрос в лозунге «Европа — наш общий дом». И это было больше, чем просто лозунг. Речь шла о действительно революционной попытке привести Россию, несмотря на свинцовые столетия ее двуликой истории и положение между Востоком и Западом, к новой форме существования. Но вместо этого все закончилось экономическим упадком и потерей политической управляемости. Открытость к Западу, едва начавшись, потерпела поражение — из-за вечной России, слабости модернизаторов, отсутствия фантазии у США, непонимания западных правящих элит, неспособных создать новый миропорядок. Короче: три десятилетия между концом холодной войны и наступлением китайского века были использованы плохо.
Сейчас, когда они остались позади, за озлобленное одиночество России приходится платить. Ее связь с Европой слаба, связь с Америкой еще слабее, а находящийся на подъеме Китай оставляет России не так уже много — роль бесконцептуального полугегемона, кагэбэшного государства с шатким евроазиатским положением — и не Европа, и не Азия. Но на все это бросают длинную тень неравноправные договоры России с императорским Китаем XIX-го века. Цари основывали на них свою казавшуюся бесконечной азиатскую империю: как долго она продержится, будут в не таком уж и далеком будущем решать в Пекине.
