По словам российских и китайских официальных лиц, сегодня китайско-российские отношения переживают «лучший период в истории» во многих измерениях. Глава Китая Си Цзиньпин назвал своего российского коллегу Владимира Путина «лучшим другом», а Путин недавно отметил, что военный союз с Китаем не требуется, но исключать его нельзя. На дипломатическом фронте все вето Китая в Совете Безопасности ООН в период с 2007 по 2017 год были совместными с Россией. До 2007 года таковых не было в принципе. «Опасное» российско-китайское сближение больше воспринимается как согласие или ось авторитарных сторон, которая угрожает Западу и сложившемуся миропорядку.
Тенденция арабского мира объединять Китай и Россию воедино поднимает два вопроса, которые рассматриваются в данном анализе. Во-первых, повторяется ли она в арабских странах Ближнего Востока и Северной Африки (БВСА)? Во-вторых, одинаковы ли представления о Китае и России у элит и простого населения стран БВСА? Мы отвечаем на эти вопросы на основе данных опросов в конкретных странах региона.
Считаются ли Китай и Россия на Ближнем Востоке тандемом?
Китайская Народная Республика (КНР) набирает популярность на Ближнем Востоке. Это согласуется с ее стратегическими целями в регионе, где она выступает альтернативным партнером по сравнению с другими великими державами. Хотя обычно КНР рассматривается как альтернатива США, в этой роли может выступать и Россия. По последним данным «Арабского барометра», на фоне пандемии covid-19 уровень благосклонности к Китаю колеблется от 65% в Алжире до 34% в Иордании. Несмотря на широкий разброс мнений, КНР по-прежнему опережает Россию в среднем на 17%. Самый большой разрыв наблюдается в странах, ближайших к российскому вмешательству в кризисы в Сирии и Ливии (Иордания — на 19% и Ливия — на 34%). Благодаря более сдержанной политике Китай понес гораздо меньший ущерб.
Различие во взглядах на Россию и Китай среди стран БВСА, выявленное в «Арабском барометре», подтверждается и другими опросами. Еще до расколовшей Ближний Восток военной интервенции России в Сирии опросы Zogby International / Университета Мэриленда за 2008 и 2010 годы показали, что в гипотетическом мире с одной сверхдержавой вдвое больше респондентов предпочитают Китай России. Индекс арабского общественного мнения, подсчитывавшийся с 2015 по 2020 годы, свидетельствует, что доля тех, кто одобряет политику России и Китая, в странах БВСА начиная с 2016 года растет. При этом в период с 2015 по 2018 год большинство респондентов относились к политике России отрицательно. Для сравнения, арабы Ближнего Востока неизменно оказываются более восприимчивыми к Китаю — причем с большим отрывом. По опросам в Саудовской Аравии, Египте, Иране, Турции и Объединенных Арабских Эмиратах (ОАЭ) мы можем с высокой степенью уверенности заключить, что общественность БВСА действительно различает взаимодействие с Россией и Китаем.
Это касается и отношения к лидерской роли стран. По опросам Центра Пью, до 2018 года уровень доверия к руководству президента Путина в мировых делах в странах БВСА был ниже среднемирового показателя. Однако в 2018 и 2019 годах — последние годы, за которые доступны результаты опросов, — респонденты проявили к Путину значительно большее доверие по сравнению с предыдущими годами и среднемировым значением. В 2019 году Путину доверяли 38% респондентов из стран БВСА — это ставит президента России вровень с президентом Китая Си (37%). В то же время гораздо более высокая доля (47%) населения БВСА имеет к Путину слабое доверие по сравнению с Си (34,5%). Последние данные «Арабского барометра» тоже свидетельствуют о большем доверии к президенту Си, чем к Путину, в среднем на 8%.
Различное восприятие Китая и России в странах БВСА отчасти уходит корнями в историю. Мнения о Советском Союзе (СССР) разделились во время холодной войны: страны Персидского залива видели в СССР противника, а светские и революционные государства считали его союзником в борьбе с США, тогда как более низкий международный авторитет Китая вызывал более слабый отклик.
Текущая политика Китая и России в странах БВСА также объясняет восприятие местного населения. Так, Россия участвует в локальных конфликтах — отчасти чтобы подчеркнуть свою значимость и роль мировой державы. Китай же, напротив, проявил стратегическую сдержанность, чтобы не втянуться в региональную политику, и, как следствие, свел количество недоброжелателей к минимуму. Кроме того, упор Китая на экономический обмен способствует его подходу «беспроигрышного сотрудничества», особенно с развертыванием инициативы «Один пояс, один путь», — этот механизм совместного финансирования инфраструктуры всемерно поддерживает Коммунистическая партия Китая. С другой стороны, относительные финансовые ограничения России делают ее менее привлекательным партнером по сравнению с КНР.
Согласованы ли элиты и общественность БВСА во взглядах на Китай и Россию?
Анализ взглядов элит и «арабской улицы» затрудняет относительная скудность опросов общественного мнения на Ближнем Востоке по сравнению со странами Организации экономического сотрудничества и развития. Тем не менее мы предлагаем несколько предварительных выводов на основе имеющихся данных.
Аналогичным образом в «Арабском барометре» элиты с большей вероятностью поддержали китайские инвестиции. Респонденты с высшим образованием значительно чаще поддерживают более тесные экономические отношения с Китаем, чем респонденты со средним или начальным образованием: средняя разница составила 9%. Более тесные экономические связи с Россией получили больше одобрения среди респондентов с образованием выше среднего, со средней разницей в 8%.
Путин поддерживает теплые отношения с лидерами Саудовской Аравии, ОАЭ и Египта. Жест «дай пять» между Путиным и наследным принцем Саудовской Аравии Мухаммедом ибн Салманом в 2018 году словно олицетворяет их крепкую мужскую дружбу. Наследный принц Абу-Даби Мухаммед ибн Заид в 2019 году назвал Путина «своим братом и другом», а в прошлом году подписал Декларацию о стратегическом партнерстве. Что касается президента Египта Абдель Фаттаха ас-Сиси, то он даже отправил своего старшего сына военным атташе в Москву.
Хотя стиль руководства президента Си не так зависит от его личности, как у его российского коллеги, у высокопоставленных лиц Ближнего Востока в адрес сдержанного главы китайского государства не находится ничего, кроме теплых слов. Президент Сиси посетил Китай шесть раз с момента вступления в должность в 2014 году. Для сравнения, его предшественник Хосни Мубарак посетил Китай шесть раз за все свое тридцатилетнее правление.
Однако эти отношения общественность не всегда воспринимает также, как элиты. В опросе Zogby в 2018 году 81% египтян, 80% эмиратцев и 46% саудовцев выразили неблагоприятное отношение к России. Это отчасти объясняется тем, что до 85% респондентов в этих странах не желают восстанавливать отношения с режимом Башара Асада в Сирии, который поддерживает Россия.
Что касается арабской молодежи, то их взгляды на растущее значение России как союзника во многом совпадают с политикой лидеров региона. Примечательно, что арабская молодежь не воспринимала Китай как одного из пяти основных союзников на протяжении большей части последнего десятилетия, хотя именно Пекин стал основным контрагентом для региона (Китай впервые появился лишь в опросе 2020 года). «Арабский барометр» подтвердил отсутствие поколенческого разрыва в отношении к китайскому партнерству. Предварительные выводы, что широкая общественность может разделять сдержанное мнение о Китае, подтверждаются опросами 2020 года, по которым 48% эмиратцев и 53% саудовцев считают, что отношения с Китаем не важны в принципе — к слову, почти столько же придерживается аналогичного мнения о США.
Наблюдаемое расхождение между общественными предпочтениями и отношением с Китаем и Россией на государственном уровне, похоже, доселе не влияло на внешнюю политику и никак ее не ограничивало. Это может быть связано с авторитарными прерогативами, закрепленными репрессивным государственным механизмом, как в Египте, либо с одним из высочайших в мире уровней доверия к правительству, как в ОАЭ и Саудовской Аравии.
Заключение: имеет ли значение общественное мнение о России и Китае?
Опросы общественного мнения нельзя считать точной наукой, особенно в странах БВСА, где наблюдается дефицит самовыражения и ответственности. Надежные исследования общественного мнения в регионе по-прежнему затруднены множеством технических проблем: отсутствием надежных карт населения, социальными табу, которые ограничивают доступ к домохозяйствам, и табу политическими, касающимися государственного надзора и гражданского общества. Эти ограничения ни в коем случае не уникальны для данного региона, но их следует учитывать в рамках любого анализа общественного мнения.
Однако за последнее десятилетие арабский мир стал значительно более восприимчивым к опросам, запоздало осознав, что для верной политики требуются достоверные данные. Хотя государства Северной Африки уже в течение некоторого времени к опросам относятся более спокойно, но и в Персидском заливе происходят многообещающие изменения. Следует упомянуть Индекс общественного мнения в Дохе, который может похвастаться наибольшим количеством арабских респондентов, опросы Zogby 2017-2019, проведенные по заказу правительства ОАЭ для Форума Сэра Бани Яса, и Национальный центр опросов общественного мнения в Эр-Рияде, который опросил 77 000 саудовцев только за 2018 год.
Учитывая то обстоятельство, что более 60% населения БВСА составляет молодежь, а также ожидаемое в долгосрочной перспективе снижение доходов от углеводородов, которые обеспечивали стабильность за счет государственных льгот, в будущем некоторым правительствам БВСА, возможно, придется чаще прислушиваться к общественному мнению насчет внешней политики — в том числе и насчет взаимоотношений с Китаем и Россией.
Принимая во внимание эти тенденции, общественное мнение будет играть все более важную роль в понимании политического воздействия в странах БВСА. Даже при нынешнем ограниченном инструментарии опросов ясно, что китайское и российское присутствие на Ближнем Востоке следует разделять. Помимо явных различий в подходах к региону, есть свидетельства, что расхождения по обеим державам в общественном мнении лишь увеличиваются. Это понимание может дополнить стратегии региональных правительств касательно Китая и России, а также точнее информировать об этой динамике сторонние государства — например, США.
Ли-Чэнь Сим — доцент Университета Халифы в ОАЭ
Люсиль Грир — научный сотрудник Центра Вильсона в Вашингтоне, округ Колумбия.
Эта статья — результат стратегического сотрудничества Атлантического совета (Вашингтон, округ Колумбия), Центра политики Эмиратов (Абу-Даби) и Института исследований национальной безопасности (Тель-Авив). Авторы связаны с рабочей группой по прогнозированию мощи Китая и России на Ближнем Востоке, но выражают собственные мнения.
