Отель «Парк Дез О-Вив», Женева, Швейцария
Президент Джо Байден: Это был длинный день для всех нас (смеется). Я знаю, попасть на эту встречу перед встречей было легко. Войти в эти двери можно было без каких-либо проблем, не так ли?
Так или иначе, здравствуйте. Что ж, я только что завершил последнюю встречу этого недельного турне, саммит Россия — США.
Знаю, вокруг этой встречи было много шумихи, но мне все предельно ясно. Во-первых, как хорошо знают те из вас, кто пишет и говорит обо мне длительное время, ничто не может заменить встречу лицом к лицу, диалог между руководителями. Ничто. Мы с президентом Путиным несем уникальную ответственность за выстраивание отношений между двумя сильными и гордыми странами, отношений, которые должны быть стабильными и предсказуемыми. И они должны иметь возможность — мы должны иметь возможность сотрудничать там, где это соответствует нашим общим интересам.
А там, где у нас есть разногласия, я хотел, чтобы президент Путин понял, почему я говорю то, что говорю, почему делаю то, что делаю, и как мы будем реагировать на действия определенного рода, которые наносят вред интересам Америки.
Я сказал президенту Путину, что программа моих действий не направлена против России или кого-то еще. Это программа для американского народа: борьба с covid-19, восстановление нашей экономики, восстановление отношений с союзниками и друзьями, защита нашего народа. В этом заключаются мои обязанности как президента.
Я также сказал ему, что ни один президент Соединенных Штатов не сможет сохранить доверие американского народа, если не станет выступать в защиту наших демократических ценностей, не будет отстаивать всеобщие права и основные свободы, которыми, на наш взгляд, должны обладать все мужчины и женщины. Это просто составная часть ДНК нашей страны.
Поэтому я сказал ему, что права человека будут обсуждаться всегда. И дело здесь не только в том, что мы станем обличать Россию, когда она будет нарушать права человека. Дело в нашей сущности, в том, кто мы такие. Как я могу быть президентом Соединенных Штатов Америки и не выступать против нарушений прав человека?
Я сказал ему, что, в отличие от других стран, в том числе России, мы — уникальный продукт идеи. Вы слышали, что я говорил об этом и раньше, говорил неоднократно. Но я буду повторять это снова и снова. В чем состоит идея? Мы получаем свои права не от государства, мы обладаем ими от рождения — и точка. И мы передаем их государству.
Так что на саммите я указал ему, что именно по этой причине мы будем выражать озабоченность по поводу таких случаев, как дело Алексея Навального. Я четко заявил президенту Путину, что мы и дальше будем поднимать вопросы о фундаментальных правах человека, потому что мы такие, потому что в этом наша сущность. Идея заключается в следующем: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными». Мы не в полной мере соответствуем этой идее, но мы всегда расширяем круг этих обязательств, включая в них все больше и больше людей.
А еще я поднял тему двух незаконно брошенных за решетку американских граждан: Пола Уилана и Тревора Рида.
Я также поднял вопрос о том, чтобы «Радио Свободная Европа/Радио Свобода»* могло работать, о важности свободной прессы и свободы слова.
Я ясно дал понять, что мы не потерпим попыток нарушать наш демократический суверенитет и дестабилизировать наши демократические выборы, что мы будем на это реагировать.
Вывод заключается в следующем: я сказал президенту Путину, что нам нужны некие основополагающие правила поведения, которые все мы сможем соблюдать.
Я также сказал, что есть области, где существует взаимная заинтересованность в сотрудничестве — взаимная заинтересованность наших народов, российского и американского. Такое сотрудничество выгодно всему миру, оно во благо безопасности всего мира. Одной из таких областей является стратегическая стабильность.
Вы много раз спрашивали меня, что я буду обсуждать с Путиным. До приезда сюда я говорил только, что буду вести переговоры с этим человеком. Сейчас я могу вам сказать, что я намеревался сделать. Я намеревался обсудить и поднять вопросы стратегической стабильности, а также попытаться создать механизм, который поможет нам ее обеспечить.
Мы подробно обсудили дальнейшие шаги, которые надо предпринять нашим странам в области контроля вооружений. Эти шаги мы обязаны предпринять для уменьшения риска непреднамеренного конфликта.
Я с удовольствием сообщаю, что он сегодня согласился начать двусторонний диалог о стратегической стабильности. Это такое дипломатическое выражение, означающее, что наши военные эксперты и наши дипломаты соберутся для выработки механизма, который сможет привести к контролю над новыми, опасными и самыми современными типами вооружений, появляющимися сегодня на сцене, вооружений, которые сокращают время реагирования и повышают вероятность случайной войны. Мы довольно подробно поговорили о том, что это за системы вооружений.
А еще мы уделили много времени кибербезопасности и в целом кибервопросам. Я выступил с предложением, чтобы определенные важнейшие элементы инфраструктуры ни в коем случае не подвергались атакам с применением киберсредств и прочих инструментов. Я передал им список из — если я не ошибаюсь, потому что перед глазами у меня его сейчас нет — из 16 конкретных объектов, 16 критических элементов инфраструктуры, как это определено в американских документах, от энергетического сектора до наших водных систем.
Конечно, принцип — это одно, а практика — другое, и она должна подкреплять принцип. Ответственные страны обязаны предпринимать действия против преступников, осуществляющих на их территории вирусные атаки с целью получения выкупа.
Мы договорились поставить экспертам из наших стран задачу: прийти к конкретному пониманию того, что запрещено, и расследовать конкретные дела в других странах — в одной из наших стран.
Есть длинный список других вопросов, которым мы уделили внимание. Это безотлагательная необходимость сохранить и заново открыть гуманитарные коридоры в Сирии, чтобы можно было доставлять продовольствие — самые простые продукты питания и предметы первой необходимости — людям, которые голодают и могут умереть. Это общая заинтересованность России и США в том, чтобы Иран не обзавелся ядерным оружием. Мы договорились о совместной работе в этом направлении, так как это в равной мере в российских и в наших интересах. А еще мы поговорили о том, как сделать так, чтобы Арктика оставалась регионом сотрудничества, а не конфронтации.
Я услышал часть пресс-конференции президента Путина, который говорил о необходимости совместно разработать некий механизм, регламент, чтобы Арктика фактически стала свободной зоной.
Еще мы обсудили вопрос, как мы совместными усилиями могли бы предотвратить возрождение терроризма в Афганистане. Это в интересах России — не допустить возрождения терроризма в Афганистане.
Есть и более трудные области. Я сообщил ему о непоколебимой приверженности США суверенитету и территориальной целостности Украины.
Мы договорились дипломатическими методами добиваться реализации Минских соглашений. Я также выразил нашу обеспокоенность в отношении Белоруссии. Он не стал выступать с возражениями по поводу произошедшего; у него просто иная точка зрения на то, что с этим делать.
Я знаю, у вас много вопросов, поэтому позвольте закончить следующим. Было важно провести личную встречу, чтобы не было ошибок и неверных представлений о том, что я хотел донести.
Я сделал то, для чего сюда приехал. Во-первых, я обозначил области практической работы, которой могут заняться наши страны для продвижения общих интересов и на благо всего мира.
Во-вторых, я напрямую донес до него, что Соединенные Штаты будут отвечать на действия, которые вредят нашим жизненно важным интересам и интересам наших союзников.
И в-третьих, я четко изложил приоритеты и ценности нашей страны, чтобы он услышал это непосредственно от меня.
Должен вам сказать, тональность всей этой встречи — полагаю, она заняла в целом четыре часа — была хорошей, позитивной. Не было никаких резких действий. Там, где мы расходились во мнениях, где я не соглашался, я указывал на эти расхождения. Где не соглашался он, он на это указывал. Но это делалось не преувеличенно, без крайностей.
Я надеюсь — я считаю — на прошлой неделе Соединенные Штаты показали миру, что мы вернулись, что мы заодно с союзниками. Мы сплотили дружественные нам демократии, чтобы выступать заодно и брать на себя серьезные обязательства по преодолению самых крупных проблем, с которыми сталкивается наш мир.
Мы также сформировали ясную основу для ведения дел с Россией и для выстраивания российско-американских отношений.
Впереди нас ждет большая работа. Я не утверждаю, что какая-то ее часть уже сделана. Но многое на этом пути уже выполнено.
Прежде чем отвечать на вопросы, хочу сказать еще об одном. Речь о том, что делать дальше, как двигаться вперед. Опять же, я послушал значительную часть пресс-конференции президента Путина, и он отметил, что нам предстоит принять или не принять практические, однозначные и очень серьезные решения.
В предстоящие полгода или год мы выясним, идет ли между нами серьезный и содержательный стратегический диалог. Мы выясним, удается ли нам решать различные вопросы, такие как освобождение людей из российских тюрем. Мы выясним, помогают ли навести порядок достигнутые договоренности по кибербезопасности.
Смотрите, если это не будет сделано, больше всего пострадают крупные страны. Например, когда я говорил про трубопровод, по которому нанесли удар киберпреступники, потребовав выкуп в 5 миллионов долларов, я посмотрел на него и сказал: «Что вы почувствуете, если вирус-вымогатель будет запущен в сети ваших трубопроводов, идущих с ваших нефтяных месторождений?» Он ответил, что это важно.
И речь здесь идет не только о нашем своекорыстном интересе; речь идет о взаимных интересах.
А теперь я отвечу на ваши вопросы. Как обычно, мне дали список людей, которых я назову.
Джонатан, Associated Press: Спасибо, сэр. Разведка США сообщила, что Россия пыталась вмешаться в двое последних президентских выборов и что российские хакеры стоят за взломом SolarWinds и другими атаками с использованием программ-вымогателей. Путин на своей пресс-конференции только что отказался брать на себя всякую ответственность за эти проступки. Ваш предшественник предпочитал не требовать от Путина, чтобы эти сбои прекратились. Чего же конкретно, сэр, вы сегодня достигли, чтобы это больше не повторилось? И какими последствиями вы пригрозили?
— Насчет «не повторилось»: он знает, что я приму меры, как мы уже сделали, например, в последний раз. Произошло следующее: мы, по сути, дали понять, что не потерпим, чтобы это продолжалось. Кончилось тем, что мы ушли — они отозвали послов, и мы закрыли ряд их объектов в США и так далее. И он знает, что будут последствия.
Теперь послушайте, еще одно последствие… даже не знаю, я, наверное, не должен этого говорить, это несправедливо с моей стороны. Я подозреваю, что вам может показаться, что это не имеет значения, но я уверен, что для него это важно — уверен, что это важно для него и других мировых лидеров великих держав: его авторитет во всем мире падает.
Давайте начистоту: что было бы, если весь остальной мир считал, что США непосредственно вмешиваются в выборы в других странах, и все бы про это знали? Как бы это выглядело, если бы мы занимались тем, чем занимается он? Это принижает положение страны, которая отчаянно пытается сохранить за собой роль великой державы.
Так что дело тут не только в моих шагах. Дело в том, что действия других стран — в данном случае России — противоречат международным нормам. Это цена, которую они заплатят. Они не могут… не могут диктовать, что происходит в мире. Есть и другие важные государства, например, США.
— Господин президент, еще один краткий вопрос на ту же тему последствий. Вы только что упомянули, что много говорили с ним о правах человека. Что, по вашему мнению, произойдет в случае смерти лидера оппозиции Алексея Навального?
— Я дал ему понять, что считаю, что последствия для России будут самые разрушительные.
Вернусь к тому же моменту: как вы думаете, что будет, если он скажет: «Речь совсем не о том, чтобы причинить Навальному вред», — ну, знаете, чтобы логически обосновать обращение с Навальным — а он затем умирает в тюрьме?
Я сказал ему, что на самом деле очень важно, когда страна… И они спросили меня, почему я считаю важными продолжающиеся проблемы с президентом Сирии. Я сказал: «Да просто потому, что он нарушает международные нормы. Договор о химическом оружии называется. Ему нельзя доверять».
Все дело в доверии. Дело в их способности положительно влиять на другие страны.
Послушайте, вы бы хотели торговать с Россией? И вести дела? Кстати, мы говорили о торговле. У меня нет проблем с тем, чтобы вести дела с Россией — при условии, что это будет в соответствии с международными нормами. В наших интересах, чтобы россияне преуспевали экономически. Я лично не против.
Но если они не действуют в соответствии с международными нормами, тогда угадайте, что? Этого не произойдет — причем не только с нами, но и с другими странами. И он вроде как говорил об этом — сегодня, не так ли?— что нужно выходить на другие страны, инвестировать в Россию. Но ничего не будет, пока они не убедятся, что на самом деле нарушения…
Например, один американский бизнесмен был под домашним арестом. И я сказал: «Хотите, чтобы американский бизнес инвестировал? Отпустите его. Измените эту динамику». Потому что американские бизнесмены не готовы — они не готовы вести дела. Они не хотят задерживаться в Москве.
Я хочу сказать… Слушайте, ребята, я знаю, что мы выставляем внешнюю политику этаким выдающимся навыком, чуть ли не тайным шифром. На самом же деле вся внешняя политика — это логическое продолжение личных отношений. Так уж устроена человеческая природа.
И поймите, когда ваша страна не соблюдает международные нормы, вам-то при этом нужно, чтобы они так или иначе соблюдались, иначе вы не получите все вытекающие из этого выгоды, и это причинит вам неудобства. Это неудовлетворительный ответ: «Байден сказал, что вторгнется в Россию». Вы же знаете, что это не так. Кстати, это была шутка. Это неправда.
Но мой общий вывод такой: это сложнее, чем может показаться.
Следующий Дэвид Сэнгер. Мне кажется, я его видел. А вот и он.
Дэвид Сэнгер: Спасибо, господин президент. В преддверии этой дискуссии было много разговоров о том, что наши страны погрузились в новую холодную войну. И вот мне интересно, было ли что-нибудь в ходе обсуждения, что натолкнуло вас на мысли, что он…
— С вашего разрешения, я сниму пиджак. А то солнышко печет.
— …что Путин решил отойти от своей роли подрывника, особенно против НАТО и США? И еще я бы хотел узнать насчет ключевой инфраструктуры в США. Вы четко изложили, что послужит наказанием за вмешательство? Или оставили этот вопрос расплывчатым? А он как-то на это отреагировал?
— Позвольте мне ответить на ваш первый… Я, пожалуй, начну со второго вопроса.
Я указал ему, что у нас есть значительный киберпотенциал. Он и сам это знает. В точности, конечно, не знает. Но значительный. И если они действительно нарушат эти основные нормы, мы тоже ответим киберугрозой. Это он понимает.
— В киберпространстве?
— В киберпространстве.
Во-вторых, я думаю, что последнее, чего он сейчас хочет, — это холодной войны. Не буду его здесь цитировать, считаю это неуместным, но позвольте мне задать риторический вопрос: вот у вас граница с Китаем во много тысяч километров. Китай движется вперед, одержимый целью стать мощнейшей экономикой и сильнейшей армией в мире.
Вы находитесь в ситуации, когда ваша экономика испытывает трудности, и вам приходится действовать более агрессивно, добиваясь ее роста. А вы… В общем, я не думаю, что он хочет холодной войны с США.
Я не думаю, что дело в… Как я сказал ему: «Ваше и мое поколение разделяют примерно десять лет. Сейчас не момент «кумбая» (изображает танец), как мы говорили в 1960-х, мол, «давайте обнимемся и будем любить друг друга». Но оказаться в ситуации новой холодной войны не в интересах ни его страны, ни моей. Я уверен, что и он это понимает.
Это не значит, что он готов, образно выражаясь, сложить оружие и сказать «давай». Я считаю, что он все еще переживает насчет того, что его, цитирую, «окружают». Он все еще переживает, будто мы действительно хотим его сместить и так далее. У него есть все эти опасения, но я не думаю, что их можно считать движущей силой тех отношений, которых он добивается с Америкой.
Дженнифер. Дженнифер Джейкобс.
Дженнифер Джейкобс: Спасибо, господин президент. Есть ли какая-то конкретная причина, почему саммит продлился лишь около трех часов? Мы знаем, что вы могли уделить ему четыре-пять часов. Почему он стал короче?
А еще президент Путин сказал, что никаких угроз или запугивания не применялось. Вы согласны с его оценкой насчет угроз и запугивания?
— Да.
— И еще, вы коснулись Афганистана и безопасного вывода войск?
— Да. Да, да и еще раз да. Вернемся к первой части вопроса.
Причина, почему встреча не продлилась дольше, в следующем: когда в последний раз главы двух государств проводили более двух часов за прямым разговором, вдаваясь в мучительные подробности? Может, вы знаете, потому что я — нет. Не могу ничего подобного припомнить.
Так что нам это попросту не понадобилось, когда мы привели расширенную группу — наших военных, нашу разведку и нашу внешнюю… Нашего министра иностранных дел — то есть не министра, а госсекретаря — нашего посла и так далее. Мы пригласили всех. Мы все обсудили.
Итак, мы сделали краткое изложение рассмотренного. Лавров и Блинкен это обсудили. Мы затронули вопросы, которые требовали особого внимания, и позаботились, чтобы у нас не было недоразумений. А потом было так: где-то через два часа мы посмотрели друг на друга и такие: «Так, а дальше что?»
Что будет дальше? Через три месяца или полгода мы сможем оглянуться назад и посмотреть, сработало ли то, о чем мы договорились. Продвинулись ли мы к серьезным переговорам по стратегической стабильности и прогрессу? Достигли ли мы успеха по другим вопросам? Это будет испытание.
Я не говорю, что то, о чем мы с президентом договорились, обязательно сработает. Я этого не говорю. Но я хочу сказать, что есть реальная перспектива значительного улучшения отношений между нашими странами — и для этого нам не придется ничем поступаться в плане принципов или ценностей.
— Никаких угроз не поступало?
— Нет, нет, нет. Никаких угроз. На самом деле, я даже слышал, как он сегодня цитировал мою мать и других. Мы, пусть это вас не удивляет, разговаривали запросто. Вы меня знаете: я все объясняю на собственном опыте. Например, что будет, если…
Поэтому никаких угроз, только простые утверждения. И никакого «так, если ты сделаешь то-то, мы ответим тем-то» — я ничего такого не говорил. Я просто дал ему понять, на чем мы стоим, что, как мне кажется, мы могли бы делать вместе и чего бы мы смогли добиться, если бы не нарушения американского суверенитета.
— Можете рассказать, о чем вы его спросили по теме Афганистана? Что конкретно вы просили для Афганистана и американских войск?
— Нет, это он спрашивал нас об Афганистане. Он сказал, что надеется, что мы сможем поддерживать некоторый мир и безопасность, и я ответил: «Это во многом и от вас зависит». Он сказал, что готов, цитирую, «помочь» в Афганистане — сейчас я не буду вдаваться в подробности — и по Ирану тоже. Мы же со своей стороны рассказали ему, чтó мы хотим сделать ради стабильности и экономической или физической безопасности жителей Сирии и Ливии.
В общем, такие у нас был обсуждения.
Ямиче, вам слово.
Ямиче: Большое спасибо, господин президент. Вы сказали, что не выдвигали никаких угроз. Были ли какие-то ультиматумы, касавшиеся атак с применением вирусов-вымогателей? И по каким критериям вы будете оценивать успех, особенно касательно деятельности рабочих групп, занимающихся проблемами вмешательства России и кибербезопасности?
— Все будет очень просто. К примеру, если говорить о кибербезопасности, сможем ли мы проработать моменты, когда они принимают меры против киберпреступников, действующих на территории России? Они этого не делали. Не думаю, что они планировали это в данном случае. Собираются ли они действовать? Мы это выясним.
Возьмем ли мы на себя обязательства — какие обязательства мы можем на себя взять касательно реакции на нарушения международных норм так, чтобы это негативно сказалось на России? Что мы согласны предпринять?
Я считаю, что у нас есть реальные возможности двигаться вперед. И я думаю, что одна из тех вещей, которые я заметил, когда мы проводили более широкую встречу, — что люди, которые очень и очень хорошо осведомлены, начали думать: «Знаете, это может оказаться серьезной проблемой». Что случится, если такая группа киберпреступников где-нибудь во Флориде или Мэне решит атаковать единственную жизненную артерию их [российской] экономики, то есть нефть? Это будет иметь разрушительные последствия. Можно представить, как они тогда задумаются: «О, вот что мы делаем». А потом: «Притормозите!»
Таким образом, все заинтересованы в том, чтобы эти вещи были проработаны. Но посмотрим, что покажут нам группы, которые мы собрали.
— Могу я задать короткий уточняющий вопрос?
— (Смеется) Уже третий, да. Задавайте.
— Господин президент, когда президенту Путину сегодня задали вопрос о правах человека, он ответил, что причина, почему он принимает жесткие меры в отношении оппозиционных лидеров, заключается в том, что он не хочет, чтобы в России произошли события, подобные штурму Капитолия 6 января. Он также сказал, что не хочет видеть в России группы, аналогичные движению Black Lives Matter. Как вы можете это прокомментировать?
— (Смеется) Я уже озвучивал свой ответ на это. Считаю, что это нелепое сравнение. Одно дело, когда самые настоящие преступники прорываются сквозь оцепление, идут к Капитолию, убивают офицера полиции и остаются безнаказанными, и совсем другое — когда люди, которые с чем-то не согласны, идут к Капитолию и заявляют: «Вы не позволяете мне свободно выражать мнение. Вы не позволяете мне делать то-то и то-то».
Критерии здесь очень разные.
Стив, Стив Холланд.
Стив Холланд, Reuters: Президент Путин заявил, что его устроил ваш ответ касательно вашего высказывания о том, что он убийца. Не могли бы вы изложить вашу точку зрения? Что вы ему сказали?
— Его мой ответ устроил. Зачем снова поднимать эту тему? (Смеется)
— Теперь, когда вы лично с ним пообщались, считаете ли вы, что ему можно доверять?
— Послушайте, дело не в доверии. Дело в личной заинтересованности и подтверждении личной заинтересованности. Вот о чем речь. Поэтому практически никому из тех, с кем я вырабатываю соглашения, затрагивающие интересы американского народа, я не говорю: «Я вам доверяю, нет проблем». Посмотрим, что будет дальше.
Помните поговорку: не попробуешь — не узнаешь. Очень скоро мы все сами увидим.
Игорь, «Радио Свободная Европа/Радио Свобода».
Игорь, «Радио Свободная Европа/Радио Свобода»: Здравствуйте, господин президент. Как вам известно, внутри России продолжается наступление на гражданское общество и свободную прессу.
— Да.
— «Радио Свобода», «Голос Америки»**, телеканал «Настоящее время»***, где я работаю, были включены в список иностранных агентов, куда также попали еще несколько независимых изданий. То есть спустя 30 лет после того, как Борис Ельцин пригласил нас в Россию, нас из нее фактически выдавливают. Мой вопрос в следующем: после переговоров с Путиным как вы считаете, насколько он заинтересован в том, чтобы улучшить медиаклимат в России?
— Я бы не стал об этом говорить в таком ключе — в терминах улучшения климата. Я бы предпочел говорить об этом с точки зрения того, насколько он заинтересован в укреплении репутации России — репутации, которая не противоречит демократическим принципам и принципу свободы слова.
Я не могу делать подобные выводы. Я не знаю. Но не потому, что я считаю, будто он заинтересован в изменении природы закрытого общества или действий закрытого правительства относительно того, что, с его точки зрения, является правом правительства действовать так, как оно действует. Это совершенно иной подход.
Знаете, есть пара по-настоящему хороших биографических — я сказал ему, что я прочитал несколько… Я прочел практически все, что он написал, и все речи, которые он произнес. И пару очень хороших биографий, которые многие из вас тоже читали.
Думаю, я сказал ему, что у России была возможность создать по-настоящему демократическое правительство — тот короткий блестящий миг после ухода Горбачева, когда ситуация начала стремительно меняться. Однако возможность была упущена, и в рядах российской интеллигенции началась отчаянная гонка, чтобы определить, какую форму правления они выбирают и как они ее выбирают.
Судя по всему, Путин решил, что Россия всегда была мощной международной силой, когда она была абсолютно сплоченным российским государством, в основе которого не лежала идеология, — от царей и комиссаров, прямо к революции, Русской революции, и до того, где они находятся сейчас.
Я думаю… Мне ясно, и я уже говорил об этом — я думаю, он решил, что, чтобы Россия могла сохранить себя в качестве, цитирую, «великой державы», необходимо объединить российский народ на основе силы государства — контроля государства — и не обязательно на основе какой-то идеологии.
Думаю, был сделан именно такой выбор. Я не стану гадать о том, мог ли этот выбор быть фундаментально другим. Но я все же считаю, что такой выбор не поможет России сохранить за собой статус одной из крупных мировых держав.
— Еще один вопрос по covid-19, господин президент… Можно задать вам еще один вопрос? Благодарю вас. Возникала ли в ходе сегодняшнего разговора тема военного ответа? Если говорить о красных линиях, которые вы сегодня обозначили, рассматривается ли возможность проведения военных операций в качестве ответа на хакерские атаки?
Кроме того, в ходе своей пресс-конференции президент Путин назвал вас опытным человеком. А вы, как известно, однажды сказали, что у него нет души. Теперь, после этой встречи, можете ли вы утверждать, что вы стали понимать его глубже?
— Спасибо, большое спасибо.
— Но касательно военного ответа…
— Нет, мы не обсуждали возможность военного ответа.
— Господин президент, вы говорили, что замены личному диалогу попросту нет. На саммите НАТО вы также говорили, что в настоящее время наиболее серьезными проблемами являются Россия и Китай. Кроме того, вы много раз подчеркивали, что с лидером Китая Си вы провели больше времени, чем с любым другим мировым лидером.
Итак, наступит ли когда-нибудь такой момент, когда вы, возможно, позвоните ему [Си] как старый друг старому другу и попросите его открыть Китай для экспертов Всемирной организации здравоохранения, которые пытаются разобраться в происхождении covid-19?
— Давайте проясним. Мы хорошо друг друга знаем. Но мы не друзья. Это чисто деловые отношения.
— Тогда мой вопрос будет таким: вы говорили, что намереваетесь оказывать давление на Китай. Вы поставили свою подпись под коммюнике Большой семерки, где говорится: Большая семерка призвала Китай открыть двери для международных экспертов. Но Китай, в сущности, заявляет, что больше не хочет, чтобы в его дела кто-либо вмешивался. Что происходит сейчас?
— Результат… Отношение мира к Китаю постепенно меняется. Китай прилагает массу усилий, чтобы защитить свою репутацию ответственной и располагающей к себе нации. Они прилагают массу усилий, чтобы продемонстрировать, как они помогают всему миру в смысле борьбы с covid-19 и вакцин. Они очень и очень стараются.
Послушайте, некоторые вещи не нужно объяснять мировому сообществу. Оно видит результаты. Действительно ли Китай пытается докопаться до сути?
Как я уже сказал, на встрече Евросоюза, Большой семерки, а также на встрече с союзниками по НАТО мы обсуждали один важный вопрос. Что нам необходимо сделать и что я очень постараюсь сделать — так это убедить весь мир в необходимости работать над созданием физического механизма, который позволит на раннем этапе выявить следующую пандемию, а также механизма, который позволит нам быстро на нее отреагировать. Это обязательно случится. И нам необходимо это сделать.
Благодарю вас.
— Есть ли какой-то прогресс по заключенным американцам? Что Путин сказал по поводу Пола Уилана и Тревора Рида? Что вы можете сказать семьям американцев, находящихся в российских тюрьмах? Президент Байден, почему вы так уверены…
— Что касается семей заключенных американцев, у меня есть надежда.
— Повторите, пожалуйста, нам не слышно.
— Я сказал, что вопрос о заключенных американцах поднимался, и мы его обсудили. Мы продолжим эти дискуссии. Я не собираюсь отступать в этом вопросе.
— Почему вы так уверены, что он [Путин] изменит свое поведение?
— Я вовсе не уверен в том, что он изменит свое поведение. Откуда вы все это… Когда я говорил, что я уверен? Я сказал…
— Вы сказали, что в течение следующих шести месяцев сможете решить…
— Давайте проясним ситуацию. Я сказал: их поведение изменится, если весь мир отреагирует на него и это ослабит их позиции в мире. Я ни в чем не уверен. Я просто констатирую факт.
— Но учитывая, что ранее его поведение не менялось, что в ходе своей пресс-конференции — после переговоров с вами, продлившихся несколько часов, — он [Путин] вновь отрицал причастность к кибератакам, постарался преуменьшить масштабы нарушений прав человека, даже отказался произнести имя Алексея Навального… Разве можно называть все это конструктивной встречей, как ее охарактеризовал президент Путин?
— Если вы этого не понимаете, вам стоит сменить профессию.
Благодарю вас.
* организация объявлена иностранным агентом в РФ
** организация объявлена иностранным агентом в РФ
*** организация объявлена иностранным агентом в РФ
