«Вне зависимости от того, кто сейчас правит в Вашингтоне, американские администрации уже давно считают главным соперником Китай», — говорит политолог Петр Кратохвил (Petr Kratochvíl) из пражского Института международных отношений.
Lidovky: Как можно охарактеризовать нынешнее состояние американо-российских отношений? Уместно ли говорить о «новой холодной войне»?
Петр Кратохвил: Отношения очень напряженные, и улучшений не предвидится, особенно учитывая ситуацию внутри России. За последние 30 лет изменился, прежде всего, контекст отношений между США и Россией, поэтому, как я думаю, аналогии с холодной войной неуместны. Россия сегодня уже не то государство, которое бросало вызов Соединенным Штатам на мировой арене. Теперь Россия играет второстепенную роль. Напротив, первостепенное значение для американской администрации, будь она хоть демократическая, хоть республиканская, имеет Китай. Россию больше считают источником региональных проблем, в частности в ее ближайшем соседстве, в Европе, на Ближнем Востоке. Поэтому американцев интересуют в связи с ней в основном региональные вопросы. Скажем, как Россия повлияет на сирийский конфликт? Как она повлияет на Иран? Как будет развиваться ситуация на Украине?
— Значит ли это, что никто больше не будет стремиться продлить договоры о разоружении, которые США и Советский Союз подписывали в прошлом веке и которые постепенно истекают, или от них отказываются, раз с точки зрения Вашингтона с Москвой бессмысленно о них разговаривать?
— Да, это хорошо подтверждает договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, от которого Соединенные Штаты отказались еще при администрации Трампа. Такие договоры имеют для американцев смысл только в том случае, если в них удастся вовлечь Китай. То же можно сказать о договорах, не касающихся оружия, то есть других многосторонних соглашений, которые сохранились со времен холодной войны или появились недавно.
— В последний раз российский и американский президенты встречались в 2018 году в Хельсинки при администрации Дональда Трампа, чья внешняя политика отличалась непоследовательностью. Можно ли в связи с этим четыре прошедших года назвать упущенным шансом, когда в отношениях между Россией и Соединенными Штатами можно было сохранить еще хоть что-то?
— Действительно, политика тогдашней американской администрации была двойственной. С одной стороны, президент и его администрация в некоторых вопросах занимали позицию очень похожую на российскую. С другой стороны, под поверхностью шло дальнейшее обострение, и на Россию смотрели как на растущую угрозу, и это, кстати, было тем немногим, что объединяло республиканцев с демократами.
Упомянуть стоит также то, что в то время из Соединенных Штатов были высланы десятки российских дипломатов. США поставляли оружие на Украину для ее ассиметричного конфликта с Россией. Поэтому нельзя сказать, что при Трампе США занимали исключительно пророссийскую позицию. Можно ли было что-то изменить? Очень важным фактором в этой связи я считаю российскую внутреннюю политику. Ситуация в России не улучшается в экономическом плане. Легитимность режима медленно, но верно снижается. В сентябре состоятся парламентские выборы, и поэтому нет смысла надеяться на то, что ситуацию удастся изменить. Именно потому что по обе стороны роль играют внутренние факторы, которые не оставляют особых шансов.
— Насколько вероятно, что отношения США с Россией со временем станут такими же, как отношения с Китаем? Скажем, они будут конкурировать, но при этом стремиться к сотрудничеству по крупным международным вопросам?
— Наиболее вероятно, что так будет, конечно, в области климатических изменений. Что касается России, то, на мой взгляд, сотрудничать с ней можно было бы на уровне региона в широком смысле. Речь идет о Сирии, Иране — все это темы, которые американские эксперты сейчас все чаще упоминают в связи с Россией. Однако сюда же относятся и отношения с Европой, поставки природного газа и другие вопросы. Причем, я отмечу, не все темы конфликтные. Например, по Ирану Байден занял совершенно отличную от Трампа позицию.
Конечно, России не нравится, что в глазах американцев она теперь стоит уровнем ниже и является некой реваншистской региональной державой. Это не соответствует нарративу, который постоянно повторяет российское руководство: страна уже не стоит на коленях, а возвращается на главную арену. Боюсь, уважения, о котором президент Путин постоянно говорит, России от США не дождаться. Если американцы и готовы кому-то выказать такое уважение, так это Китаю. Приведу пример. Сегодня ВВП России — это одна восьмая ВВП Китая, и поэтому для США она менее значима.
— Насколько взгляд США на Россию и России на США подвержен влиянию внутриполитического консенсуса в обеих странах?
— В Соединенных Штатах заметно крепнет общее мнение о том, что Россия — соперник. Но общего мнения насчет того, как с ней поступать, нет. По-прежнему есть сторонники традиционного подхода, то есть жесткого наказания России или, напротив, перезагрузки в отношениях, как при президенте Бараке Обаме. Но какой путь выбрать, общего мнения нет. При этом ситуация в России кардинально отличается. Там не ведется широкая общественная дискуссия на эту тему, а доминирует официальная государственная линия, согласно которой США, НАТО и Запад — враги.
А были времена, когда эта точка зрения уходила на второй план, так как во время первого и второго путинского срока экономика России росла. Теперь же, когда у Кремля проблемы с легитимностью, эта концепция снова вышла на первый план. Свою роль играет и то, что Запад считается угрозой не только для безопасности, но и для культуры, ведь он распространяет «упадочные западные ценности». В связи с этим российская позиция в отношении США более монолитна, хотя при этом и более конфронтационна.
— А что Европейский Союз? Какую позицию ему занять в соперничестве США и России?
— Тут есть два момента. Во-первых, ведется дискуссия о европейской стратегической автономии, то есть о том, что ЕС мог бы стать самостоятельным субъектом во внешней политике и области безопасности. Но, что парадоксально, выясняется, что чем напряженнее отношения между Россией и Западом, тем меньше сторонников у этой концепции. Когда растет напряженность и американцы вынуждены уделять Европе больше внимания, европейская автономия уже не играет такой большой роли. Есть еще и второй момент. Среди стран-членов Европейского Союза нет консенсуса в российском вопросе.
Есть только хрупкое общее мнение о том, что необходимо поддерживать нынешнее состояние, в том числе санкции, введенные из-за Крыма и конфликта на Украине. Любой выход за эти рамки недопустим, и мы слышим об этом даже от верховного представителя по внешней политике Европейского Союза (Жозепа Борреля — прим. авт.), чья позиция кардинально отличается, скажем, от Польши или Прибалтики. Царит негласная договоренность не разрушать то, что уже было достигнуто, но ничего больше этого предприниматься не будет. Как я думаю, именно этим отчасти объясняется и реакция Европейского Союза на историю Врбетице, весьма вялая. Просто это дело восприняли неоднозначно.
