Анна Мищенко — общественный деятель и автор проекта «Социальный диалог», занимающийся изучением проблемы наркотической и алкогольной зависимости на Украине.
Мы поговорили с Анной о том, как помочь близкому человеку справиться с зависимостью, как рано украинские дети начинают употреблять наркотики и что делать, чтобы помешать этому.
Depo: Вы стали автором социального проекта, цель которого — комплексная помощь людям, страдающим из-за наркотической или алкогольной зависимости. Зачем это человеку, который большую часть жизни занимается бизнесом?
Анна Мищенко: Это очень личная история длиною в двадцать лет. У меня есть зависимый брат, и за все эти годы мы не смогли найти решения проблемы. Поэтому когда появилось время и возможность посвятить себя чему-то, кроме бизнеса, возникла идея исследовать наркотическую и алкогольную зависимость с разных сторон. Начали со съемок фильма. Премьера состоялась в сентябре 2020 года. Это первая работа из серии документальных фильмов под названием «Зависимость. Реабилитация в Косачевке». Снимали в центре реабилитации в Киевской области, через который прошли около десяти тысяч человек.
Если поинтересоваться информацией о «Косачевке», то можно было встретить много противоречивых отзывов и слухов — от «последней надежды» до «гражданской тюрьмы».
— Что увидели там вы?
— Этот центр работает около десяти лет. За это время там спасли тысячи жизней. Говорю без преувеличения. Поэтому так важно запустить нормальную работу подобных центров на Украине, и сделать так, чтобы они были доступными для людей финансово.
Кроме того, необходимо наработать механизмы, которые позволят людям, прошедшим реабилитацию, реинтегрироваться в социум. И мы сейчас вместе с соавтором проекта Викторией Мозговой работаем и над этими вопросами.
Недавно на международной конференции заместитель министра внутренних дел Антон Геращенко затронул очень важный аспект, касающийся не только людей с зависимостями и их близких, но и всего общества. Это уровень преступности, которую можно снизить, помогая наркозависимым с лечением и реабилитацией. Мы же все понимаем, что человек, которому нужны деньги на дозу, готов на что угодно. Наркомания — это болезнь, которую надо лечить. Опыт стран, где к этому отнеслись не как к лозунгу и где государство действительно решает проблему, демонстрирует, что количество преступлений с участием наркозависимых уменьшилось в десятки раз. Но мы сможем этого достичь, лишь объединив усилия государственных органов и неправительственных организаций.
— Принимает ли МВД участие в разработке того комплекса мероприятий, о котором вы говорили?
— Поймите, комплексный подход заключается в том, чтобы включились все ведомства: Минздрав, Минсоцполитики, МВД, Минюст. А также врачи-практики и представители уже действующих реабилитационных центров. Я благодарна Антону Геращенко, что он так внимательно отнесся к этим вопросам и уделяет им столько времени.
— Расскажите о вашем брате. В каком возрасте и как он попал в реабилитационный центр? Успешным ли было лечение?
— Он начал употреблять в шестнадцать лет и за всю жизнь прошел через ряд центров реабилитаций, клиник. Сейчас ему тридцать восемь, и все эти годы вся наша семья находится в бесконечном круговороте: мы стараемся помочь ему, определяем в центр, а он пробует, пытается, ошибается, снова пробует — и снова центр, и так по кругу… «Косачевка» была для нас чем-то вроде последнего варианта.
— Все же тюрьма, как писали в отзывах?
— По факту это оказалась большая коммуна, где люди учились жить, искали себя. Для многих центр стал «местом силы». Центр имеет очень достойного руководителя — это Дубовский Андрей Романович. В общем, смотрите фильм и судите сами. Моему брату, к сожалению, реабилитация, которую он там прошел, помогла ненадолго. Но это уже не вопрос центров как таковых. Ему не хватило внутренней мотивации. Надо понимать, что лечение зависимости, в первую очередь, — это желание самого человека.
— Как ваш брат чувствует себя сейчас? Где он находится?
— Он находится в очередном центре реабилитации, в котором используется совершенно другая методика. Я уже в них разобралась и нашла ту, которая ему помогает. Рядом с ним хорошие ребята. Сейчас брат проходит этап ресоциализации — процесс адаптации к обычной жизни.
Мы с командой «Социального диалога» как раз разрабатываем программу, благодаря которой ребята, которые находятся на этапе ресоциализации, смогут стать на учет в центре занятости, пройти перепрофилизацию, переобучение и найти работу.
Мы хотим показать и предоставить ребятам все инструменты для нормальной жизни. Повторюсь, необходимо понимать, что зависимость — это болезнь. Не прихоть, не слабохарактерность, а действительно болезнь.
— Как жить рядом с зависимым человеком? Говорят, что семьи, где есть такие люди, не меньше нуждаются в помощи. Это правда?
— В зависимости часто есть вторая сторона, она называется созависимостью. Такими созависимыми и являются близкие люди. Как правило, больше страдает тот, кто является коммуникатором, к кому обращается наркозависимый. Не важно, обращается он конфликтно или хорошо, есть какой-то другой человек. Для того, чтобы из этой ситуации выйти, лечение должны проходить двое. Один — в центре реабилитации, а другой — с психологами, терапевтами, есть много специалистов, которые работают с созависимыми.
Существует научный набор инструментов, но то, что должны лечиться оба, — это однозначно. И прежде чем человек выйдет из центра, его надо быть готовым принять — это тоже правда. Большинство родственников к этому не готовы. Имеется субъективное мнение: «Это он виноват, мы вам платим деньги, заберите, делайте, что хотите». Мы же потребители, мы хотим ткнуть пальцем на того, кто является для нас раздражителем, и точно не хотим меняться сами. Нам кажется, что в этой ситуации мы жертвы. Созависимые люди чаще являются жертвами, они говорят, что «у них все отбирают, оскорбляют». Но эта позиция жертвы не менее опасна и разрушительна. Это определенный тип мышления и путь к психотерапевту.
— Были ли в вашем окружении еще случаи, когда ваши близкие или знакомые люди становились наркозависимыми? Как это отражалось на их и вашей жизни?
— Конечно. Я выросла на Троещине в Киеве, а там эта история является обычным делом. Я жила в шестнадцатиэтажном четырехподъездном доме, где можно было на пальцах посчитать количество этажей, на которых не было подростков или взрослых с проблемой зависимости от наркотиков или алкоголя. Масштаб космический.
Надо понимать, что в конце 90-х-начале 2000-х годов люди пытались выживать. Это же небогатые люди, которые все заработанные деньги тратили на еду, максимум — на одежду. Родители не могли в полной мере заниматься детьми. История, когда отец работал, а мать — нет, была редкостью. Все работали. Поэтому дети были предоставлены сами себе. В общем, коренные причины проблемы — много свободного времени, отсутствие любви или непонимание со стороны родителей, недостаточное внимание педагогов.
Подростковая психика крайне уязвима и неустойчива — многие бытовые неурядицы и проблемы воспринимаются как трагедии.
Была одна показательная история: у меня в школе на Троещине была организована спортивная секция по легкой атлетике с чудесным внимательным тренером, которая смогла искренне заинтересовать и увлечь ребят. Времени на всякие глупости из-за тренировок и соревнований просто не оставалось. Но внезапно она ушла, ничего не сказав, в один прекрасный день больше не появилась. Наверное, у нее были на то свои уважительные причины, но многие ребята восприняли этот поступок как настоящее предательство и ушли в свободное плавание. Из пятнадцати человек, посещавших секцию, уже как минимум троих нет в живых.
А в школе были ребята, которые так и не дожили до совершеннолетия.
— Как вы объясняете для себя то, что вам удалось удержаться от наркотиков и не начать их принимать?
— Учитывая мою жизненную ситуацию, зная проблемы моего брата, мне никто и не предлагал. Практически с детства я видела и понимала, к чему могут привести наркотики. В начале 2000-х на Троещине наркотики можно было купить прямо на остановке троллейбуса.
Не менее остро стоит вопрос и злоупотребления алкоголем. И еще не понятно, что хуже. Знаю ребят, у которых уже в шестнадцать лет была практически уничтожена поджелудочная.
— Расскажите о результатах вашего исследования «Определение масштабов наркотической и алкогольной зависимости. Общественные последствия». Что вы о них думаете? Насколько сложна ситуация с употреблением наркотиков на Украине по сравнению с ЕС?
— Мы провели исследование, в котором звучал вопрос: «Есть ли в вашем близком кругу зависимый человек?». Выяснилось, что у каждого пятого в этой стране есть близкий зависимый алкоголик, у каждого десятого — есть зависимый наркоман. Пятьдесят три процента из этих людей являются агрессивными. Они бьют родных, выносят вещи, воруют, оскорбляют соседей. Не менее агрессивны они и на улице. То есть предпринимают какие-то конкретные действия, нарушающие границы других людей, будь то семья или посторонние люди.
Сравнивать Украину с другими странами в целом сложно, у каждой страны своя ситуация и свой путь решения проблемы. Те страны, которые разработали и реализуют национальные программы для людей с зависимостями, занимаются профилактикой, работают с детьми и подростками, конечно, очень отличаются. В числе таких стран Португалия, которой удалось справиться с эпидемией употребления героина. Но там был введен именно комплекс мер, начиная от лечения таких людей и заканчивая их трудоустройством. Также это одна из первых стран Европы, где двадцать лет назад отменили уголовную ответственность за употребление наркотиков.
— Может, нужны все-таки более жесткие меры, а не декриминализация?
— Жесткие меры нужны, но они не будут эффективными без социальной и медицинской составляющей. Вспомните, как в Грузии боролись с ворами «в законе». Тогда же массово арестовывали наркодилеров. Но это не помогло. Временно убрали предложение, но не помогли людям с решением их проблемы, а значит спрос остался. Остальное — вопрос времени. Сегодня Тбилиси — один из городов, где очень распространены так называемые легкие наркотики.
Если говорить об Украине, то, по результатам исследования, на востоке мы увидели худшую ситуацию со злоупотреблением наркотиков, чем на западе страны. Это может быть связано, в первую очередь, с событиями на Востоке, также влияет уровень экономического развития региона, например, безработица. Но эти соображения не подкреплены дополнительными исследованиями.
— С какого возраста молодежь на Украине начинает употреблять наркотики? Корректным ли будет говорить, что наркотики принимают с детства, или первые попытки чаще предпринимают все же в подростковом возрасте?
— Мы проводили онлайн-исследование по детской зависимости, в котором приняли участие две тысячи двести родителей. За это большая благодарность Дмитрию Карпачеву (украинский психолог — прим. ред.), он опубликовал у себя в социальных сетях анкеты, и мы получили срез, который, хоть и нельзя считать репрезентативным, но можно назвать тенденцией. И по его результатам можем смело говорить, что двенадцатилетние дети употребляют и алкоголь, и наркотики.
Детей также активно привлекают к распространению. Именно дети в возрасте девяти-тринадцати лет делают «закладки». Дилерам использовать их выгодно, потому что привлечь к уголовной ответственности можно лишь с четырнадцати лет. Они так зарабатывают деньги. В двенадцать лет уже употребляют. Есть и кейсы, когда обращались в центры реабилитации родители десятилетних детей.
— Часто категорический запрет и усиленное наблюдение за жизнью подростков приводят к тому, что они пытаются попробовать «запрещенные» вещи. Что бы вы посоветовали делать родителям, которые хотят обезопасить своих детей от употребления наркотиков?
— Для начала — любить их. Когда мы проводили исследования по детской зависимости, поняли, что основной причиной наркомании являются попытки поэкспериментировать или забыться. Как раз желание убежать от реальности очень часто связано с любовью, вернее, с ее отсутствием. Когда мы говорим о родителях, то я все же считаю, что если вы идете на такой шаг, как рождение ребенка, любите и посвящайте ему свое время.
Я слышала интересную дискуссию на тему детских самоубийств. Было такое событие в «Клабхаусе», его делала FB-группа Mammas и Ольга Габелева — большое сообщество в фейсбуке — с ними разговаривал Антон Геращенко. Он рассказывал, как установить своему ребенку приложение, позволяющее по ключевым словам в телефоне и в компьютере выявлять опасные запросы и переписку.
У многих родителей возникают сомнения, насколько корректна такая позиция. Но я думаю, что если речь идет о реальной опасности потерять ребенка вообще, то стоит использовать все методы. Только делать это надо аккуратно, не заступая на территорию подростка и стараясь не потерять его доверие.
Если же ваш ребенок попадает в беду, то худшее, что может сделать человек постсоветского пространства — попытаться эту проблему от всех скрыть с риторикой «не дай Бог соседи, узнают». Так вот, плевать на соседей. Если над проблемой не начать работать, не признать ее для себя и не привлечь специалистов, вы можете потерять ребенка.
— Как часто после лечения в реабилитационных центрах подростки снова начинают употреблять наркотики?
— Нет отдельной статистики по подросткам, есть статистика по результатам реабилитации в целом. Специалисты говорят, что из людей, попавших по разным причинам в центры тридцать процентов идут на выздоровление, двадцать процентов — движутся по кругу: выходят из центра, держатся некоторое время, затем обратно; остальным — лечение не помогает. Нет панацеи. Нет стопроцентной доказательной базы, что конкретно, в каком случае станет триггером для выздоровления человека. Это просто набор действий, который помогает человеку принять решение, сделать выбор, помогает социализироваться, найти друзей и восстановить причинно-следственную связь своей болезни. Все центры реабилитации, ресоциализации, психологи просто дают шанс на выздоровление, но не более.
— Есть ли у вас дети?
— Да, у меня двое маленьких детей, четырех и семи лет.
— Вы боитесь, что с ними может случиться нечто подобное в будущем?
— Безусловно, боюсь. От проблем с зависимостью в принципе никто не застрахован, и это не вопрос выбора района или школы. Подобными вещами вы, скорее, можете минимизировать риски.
Я стараюсь уделять своим детям внимание и любить их так, чтобы у них не возникла такая потребность. Может ли это теоретически произойти? Безусловно, может. Поэтому сейчас я делаю все, чтобы, когда мои дети станут взрослее, лично у меня в руках была дорожная карта и ответ на вопрос «Что делать?». Я хочу, чтобы в этой стране появились занятия для детей независимо от уровня дохода их родителей, чтобы общество в целом стало здоровее. И если мы собираемся жить в таком социуме через десять лет, строить его нужно уже сейчас.
— Насколько качественно уже сейчас работают в украинских школах в плане профилактики наркозависимости?
— Сейчас в школах ничего не объясняют, тем более, одной школьной профилактики недостаточно. Детей необходимо максимально занимать. В идеале — бесплатными кружками, секциями. Кроме школьных программ, существует масса других профилактических инициатив: фильмы, тренинги, программы снижения вреда, кампании в социальных сетях и прочее. Есть масса талантливых детей на Украине, которые могут разработать методологию общения с детьми на их языке, направив их энергию в более конструктивное русло: спорт, факультативы, молодежные организации — любые вещи, которые смогут заинтересовать и увлечь.
Мировая практика предполагает также регулярный мониторинг ситуации. В качестве примера можно привести забор проб воды из канализации под школами, который позволяет увидеть употребление препаратов детьми и тип самих веществ, а значит, получить понимание, как с этим работать дальше. Сюда же можно отнести повышенное внимание к детям из неблагополучных семей.
Вопрос зависимости у нас на Украине, как и в любой стране, является межведомственным. И это вопрос национальной безопасности. Поэтому и подход должен быть глобальным — общенациональная программа, согласно которой ребенку, начиная с детского сада, будут рассказывать о вреде и рисках, связанных с алкоголем и наркотиками.
— Наркозависимые люди обычно меньше всего хотят слушать советы других людей, пусть и родных. Расскажите из собственного опыта о том, каковы первые признаки того, что человеку нужна помощь специалистов, и как дать ему это понять.
— Когда человеку нужна помощь, его внешний вид становится совсем другим, у него другой взгляд. У него по-другому работает речевой аппарат — он замедлен или, наоборот, учащен. Если вы человека хорошо знаете, вы поймете по приливам энергии или, наоборот, по его сонному состоянию, что что-то не так. Все зависит от того, что именно он употребляет. По некоторым препаратам тяжело распознать проблему сразу. Но если вы с человеком регулярно общаетесь, вы же видите, как он формулирует причинно-следственные связи, что он говорит, почему, чем он интересуется.
Вы можете указать человеку на его проблему, но вопрос: захочет ли он услышать? Я знаю такие случаи, но считаю, что подобные решения принимаются самостоятельно. Пока он один раз не пропустит важную встречу, не проспит важное событие, не променяет какую-то ценную для него вещь на употребление — он не поймет. Он должна сам прийти к осознанию своей проблемы.
Если же человек не понимает, ничего менять не хочет, стал агрессивным и опасным для близких или самого себя, — то тут уже другой разговор. В данном случае нужен закон, над которым мы сегодня работаем: человек, имеющий диагностированное психическое расстройство на почве употребления психоактивных веществ, должен отправляться на лечение принудительно.
— После реабилитации человек снова попадает в свободную жизнь, у него могут оставаться контакты наркоторговцев, они будут выходить на связь, и ему может быть сложнее удержаться. Что нужно сделать, чтобы раз и навсегда оборвать такие связи?
— Используя мобильный телефон, сегодня можно купить все, что хочешь, в течение пятнадцати минут. Сейчас все очень просто: специализированный telegram-канал предложит тебе любой наркотик. По нашим данным, сегодня подростку купить наркотики в два раза легче, чем алкоголь. Поэтому главное — желание самого зависимого, и не важно, сколько ему лет. Нужно захотеть. Иначе никак.
