Логика, которой руководствуются нынешние российские интеллектуальные элиты, сочетает в себе традиции имперской царской России с наследием России советской. Их объединяет ностальгия по величию и власти. «Пускай я раб, но раб царя вселенной!» — так поэтично это выразил Михаил Юрьевич Лермонтов в одном из своих ранних стихотворений 1832 года.
С 1917 года в Кремле больше нет царя, но ностальгия по прежним размерам осталась. Российские элиты все это время мечтают о том, чтобы все остальные боялись России, чтобы она вызывала уважение, даже если оно основано на страхе, и пусть ради этого придется пожертвовать внутренним развитием страны. Качество жизни в России стоит на втором месте. Самое главное — сохранить возможности ее экспансии.
Сегодня потенциал этой экспансии ограничен. Россия уже не вернется на позицию одной из двух мировых сверхдержав. Ее положение подчинено мировой политической игре, в которой первую скрипку играют Китай и Соединенные Штаты Америки. Российский неоимперский проект не может получить такой же размах, как во времена Сталина, Николая Первого, Александра Третьего или Екатерины Второй. Современный Кремль пытается лишь сохранить определенный минимум независимости. Его программа глобального суверенитета основана на старых и общеизвестных элементах: способности захватывать новые территории и удерживать их под своей властью.
Путинская концепция «российского величия»
Такой ход мыслей россиянам навязывает Владимир Путин с того самого момента, как в 2000 году пришел к власти. Он использует СМИ, которые полностью контролирует, и формирует мышление россиян на основе образцов, глубоко укоренившихся в русской культуре. Он обращается к устоявшимся символам и мифам. Например, к тем, которые остались от советской эпохи, в том числе благодаря фильмам Сергея Михайловича Эйзенштейна «Иван Грозный-1» и «Иван Грозный-2» («Боярский заговор»), а также «Александр Невский», где отображается вековая борьба России с Западом, который пытается ее уничтожить.
Запад якобы хочет уничтожить Россию с незапамятных времен. Так звучит тезис, в котором россияне уверены. Об этом писал Александр Сергеевич Пушкин в своем стихотворении «Клеветникам России» 1831 года. В авангарде Запада, как правило, изображается Польша и католические заговорщики, которые хотят развалить страну изнутри. Эти темы глубоко проработаны в культуре царской и советской России.
При этом речи о реставрации коммунизма не идет. Путин очень далек от этой идеи. Однако он проповедует возрождение империи.
Чтобы вернуть себе этот статус, Россия должна заполучить обратно Украину. Поэтому после Евромайдана Киев превратился в главный объект российской пропаганды, которая без устали повторяет аргументы о «фашистской Украине».
Время от времени под удар этой пропаганды попадают и те, кто мешает России на ее пути к возрождению имперской власти, то есть, например, литовцы, латыши, эстонцы и грузины. Нечто подобное произошло недавно после того, как Анджей Дуда во время визита в Грузию обвинил Россию в агрессивном и имперском поведении. Вскоре после заявления президента на российском телевидении началась полная ненависти кампания, нацеленная против Польши.
Россия понимает пределы своих возможностей и то, что сегодня в мире верховодят другие государства. Тем не менее ее сила заключается в слабостях ее противника, и в этом стратегия Владимира Путина. В политике он пользуется приемами знакомыми ему по дзюдо (у него черный пояс по этому боевому искусству) и самбо. В основе успеха в этих видах борьбы лежит умение воспользоваться слабыми сторонами противника. Там не нужно обладать большой силой, а достаточно использовать ошибки противника. А противник Путина — Запад, который еще никогда не был так слаб, как сегодня.
Современная Россия не идет туда, где сталкивается с отпором. Именно поэтому на Дальнем Востоке Россия держит оборону и с каждым днем становится все более зависимой от Китая.
Также ей не удается продвинуться в отношениях с мусульманским миром. Да, она прекрасно умеет усугублять раскол в этом мире, который проходит между суннитами и шиитами, но при этом она не способна, в том числе из-за резко увеличивающейся демографической диспропорции, вернуть себе прежнее положение (хотя бы времен Брежнева) в этой части мира. Резкий рост демографической диспропорции — причина того, что в Средней Азии нет шансов.
Почему Россия сконцентрирована на Западе?
Относительно проще для России побеждать в отношениях с Западом. Прежде всего потому, что у европейского Запада нет позитивной концепции будущего. Это ужасная правда. Европа как перспектива защита прав ЛГБТ для миллионов россиян не достаточно привлекательна. Эта концепция может привлечь горстку жителей российских мегаполисов. Но это незначительная часть населения. Конечно, это совсем не та желанная Европа, о которой мечтали русские интеллектуалы, о которой грезила большая часть русской культуры, с XVIII века формировавшаяся в духе открытости к Европе.
Современной новой Европе, которая сосредоточена на ненависти к самой себе и плюет на свое большое наследие, нечего предложить в духовном и культурном плане. Даже в массовой культуре наблюдается печальный упадок. Прошли те времена, когда Beatles, Led Zeppelin или ABBA покоряли публику даже за железным занавесом. Уровень современной массовой культуры Запада, несомненно, по уровню превосходит массовую культуру в России. Достаточно посмотреть «Евровидение». Тем не менее уровень этого фестиваля — лучшее подтверждение кризиса идентичности Европы как культурного феномена.
Сегодня основная черта европейской идентичности — самобичевание, обвинение самих себя во всех смертных грехах. Достаточно зайти в Дом европейской истории в Брюсселе, чтобы убедиться в этом. Европа стыдится своего прошлого. Пожалуй, за единственным исключением — созданием Европейского Союза.
Но пользуется ли Европейский Союз на международной арене подобающим уважением? У Владимира Путина, конечно, — нет. Российские СМИ очень часто подчеркивают, что Запад переживает кризисный период. Если в наследии, которым нынешняя элита Европейского Союза гордится, нет места для соборов, Баха, Моцарта или Мольера, так как все это наследие «колониализма белых самцов», то встает вопрос, не предлагает ли Европейский Союз только «эмансипацию» от высокой культуры?
Пик властной мощи Советского Союза пришелся на 70-е годы ХХ века, то есть на эру Леонида Брежнева. Влияние советской империи простиралось тогда вплоть до Эфиопии, Никарагуа, Йемена и Ливии. Тогда бушевал нефтяной кризис, который ударил по западным странам. Более того, в тот период Соединенные Штаты переживали глубокий нравственный кризис после сокрушительного провала во Вьетнаме.
Только Рональд Рейган, Маргарет Тэтчер и Иоанн Павел Второй, вне зависимости от рода и характера их деятельности, вместе способствовали определенному перелому. Тогда Запад снова набрался уверенности в собственных ценностях. Они и миллионы тех, кто за ними последовал, представляли Запад как культуру свободы, демократии, свободы слова и правды, в том числе о преступлениях советского режима.
Хочет ли Запад быть обманутым?
Россия побеждает в нигилистской игре, так как демонстрирует Соединенным Штатам и Германии, что они должны заключать с Кремлем сделки на условиях, которые им диктует Путин. Сколько людей россияне ни убивали бы, сколько самолетов ни угоняли и ни сбивали, Запад, Меркель и Байден готовы обсуждать с ними любой экономический проект. В этом секрет успеха путинской России. Она не только доведет до конца проект, который для нее важен, но и продемонстрирует невероятную слабость Запада, в том числе нравственную.
Неправда, что главы западных государств не понимают Россию. Их позицию лучше всего можно описать латинской сентенцией Mundus vult decipi, ergo decipiatur («Мир желает обманываться, пусть же обманывается»). Они хотят быть обманутыми. Им удобнее в определенных обстоятельствах закрыть глаза, например, когда речь идет о проявлениях экспансивной политики России. Они смотрят на это сквозь пальцы, так как угроза нависла, прежде всего, над периферийными государствами, а не над теми, кто находится западнее. Им важнее импорт сырья и рынки сбыта. Вот вам и рациональный, с их точки зрения, экономический расчет.
Другое дело, что вряд ли тут можно говорить о рациональности. Ведь для Германии Польша и Чешская Республика имеют значительно большее экономическое значение, чем Россия. Торговый оборот между Россией и Германией в 2018 году достигал 62 миллиардов евро, а это почти в два раза меньше, чем торговый оборот между Германией и Польшей. Россию в качестве немецкого экономического партнера обогнала и Чешская Республика. После начала пандемии эта диспропорция только возросла и не в пользу России.
Кремль и его имперский язык
Почему тогда Москва по-прежнему так важна для Берлина? Главный фактор здесь — сила привычки и традиции. Здесь Россия апеллирует к колониальному менталитету западных партнеров. Москва все время подчеркивает, что партнером для нее является не Европейский Союз, а старая колониальная империя Европы.
Российский министр иностранных дел Сергей Лавров не так давно заявил, что в основе российской политики лежит игра со старыми имперскими столицами: Берлином, Парижем, Римом, Лондоном и Мадридом. Брюссель россияне не рассматривают. С этими старыми имперскими столицами Россия может договориться на имперском языке.
Путин упорно проводит политику в духе «концерта великих держав» родом из XIX века, и в отношениях с Берлином ссылается на немецко-российские связи тех времен, когда они были соседями, то есть на эпоху Бисмарка и Горчакова. Поразительно, но этот подход находит в Германии отклик, как будто немцы не видят в нем чисто колониальной логики. То же можно сказать и о Франции, где часть элит по-прежнему полагает, что единственный восточноевропейский партнер, достойный внимания, — это Россия.
Это оперирование историческими геополитическими категориями, общий знаменатель в которых — имперское прошлое и менталитет элит этих стран, является крайне важным инструментом, который Россия использует для того, чтобы разговаривать с Западом на своем языке. В дипломатии и пропаганде русский — язык имперский, язык разделения сфер влияния.
Почему его так легко понимает Германия? Для Берлина Москва — важный партнер еще по одной причине. Немцы проводят такую европейскую политику, которая позволит им пять обрести субъектность в отношениях с Вашингтоном. Они хотят стать равноценным партнером в отношениях с США. К этой цели они идут по пути сотрудничества с Россией, и в этом заключается еще одна причина того, почему Берлин соглашается с методами Кремля. Немцев явно не беспокоит, что тем самым они способствуют разложению западного сообщества. Углубление пропасти между Европой и Америкой — одна из главных причин кризиса Запада. Россия этим великолепно пользуется. Москва применяет эту тактику с 70-х годов ХХ века.
На конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе, которая состоялась в 1975 году в Хельсинки, Брежнев заверял собравшихся, что Европе уже не нужна поддержка Соединенных Штатов, так как его страна не хочет конфликтов и гарантирует мир. Правда, при условии, что Запад признает: Восточная Европа, тогда социалистический блок, — исключительная сфера влияния Москвы. Россия до сих пор тяготеет к этому нарративу. А он продолжает приносить плоды и падает в благодатную почву. Прежде всего, в Германии.
Очнется ли Европа вовремя?
В такой ситуации Польша должна занять некую позицию. Осознаем ли мы как общность, насколько это большой вызов? Если обратиться к примерам, то напрашивается аналогия с XVIII веком. Тогда вопрос польской общности был столь же актуален, как и сейчас. Не слишком ли мы радикально расколоты? Нет сомнений, что очень глубокий политический раскол в Польше создает благоприятные условия для самых опасных сценариев. Слабость польского общества, которое идет рука об руку со слабостью всего западного сообщества, кажется мне самой серьезной проблемой современности.
Россия только пользуется этой слабостью. Как в дзюдо, Кремль силен благодаря слабости других. Пока же глубокий раскол в Польше остается реальностью, а Россия этим пользуется, и точно так же она пользуется слабостью и расколом в других частях Запада. Именно в этом главная причина путинских успехов. Первым за эти успехи пришлось поплатиться грузинам и украинцам. Следующими на очереди будут страны Прибалтики и Польша, как сказал президент Лех Качиньский в 2008 году в Тбилиси. В Берлине и Париже предполагают, что проблемы такого толка их никогда не коснутся. Но, думаю, они ошибаются. Однако когда они в этом убедятся, реагировать и менять политику, возможно, будет уже слишком поздно.
Профессор Анджей Новак — историк, эксперт по русской и восточноевропейской истории. Работает в Ягеллонском университете в Кракове и Историческом институте Польской академии наук, а также является членом коллегии Института народной памяти в Варшаве.
Esej byl publikován nejprve v polském názorovém měsíčníku Wszystko co Najważniejsze (Vše, co je nejdůležitější), zde vychází v českém překladu Martina Veselky (mezititulky redakční).
