Четырехлетняя девочка быстро выучила шведский язык и регулярно посещала детский сад. Но в понедельник сразу после Дня святой Люсии (13 декабря — прим. перев.) она там не появилась.
В этом не было ничего странного, ведь на носу Рождество и Новый год. Многим детям родители устраивают каникулы подлиннее. Но недели обернулись месяцами. Девочка так и не вернулась.
Как стало известно DN, 22 февраля руководство детского сада обратилось в социальную службу. Ответ был крайне неожиданным: девочка находится в детском доме — в России.
Приемные родители сообщили, что жалеют о решении удочерить ребенка. Сегодня, полгода спустя, Россия утверждает, что девочка русская, а удочерение отозвано.
Коммуна Транос в Северном Смоланде с этим не согласна. Самовольная отмена удочерения противоречит как шведским законам, так и международным нормам. Административный суд в Йончёпинге постановил, что необходимо срочно назначить опекуна согласно Закону об опеке.
Но все не так просто.
«Ребенок ведь находится не в Мьёльбю, — объясняет начальник социальной службы Траноса Магнус Нурдгрен (Magnus Nordgren). — Мы не знаем ни где она, ни что с ней. Кошмар какой-то».
Когда девочке было два с половиной года, ее мать скоропостижно скончалась. Девочка тогда жила в России, где и родилась. Имя отца нигде указано не было, по данным административного суда Йончёпинга, но у ребенка имелся родной дядя. Он живет в Швеции — в Траносе.
Летом 2019 года дядя с женой пожелали удочерить ребенка по процедуре так называемого индивидуального усыновления, согласно которой ближайшие родственники могут подать заявку в обход Ассоциации усыновления и опеки.
Индивидуальное усыновление
Обычно все усыновления из-за рубежа проводятся через Ассоциацию усыновления и опеки. Но бывают и исключения. Тогда речь идет об индивидуальном усыновлении.
Индивидуальное усыновление возможно, если один из потенциальных приемных родителей родом из страны, где находится ребенок, или состоит в родстве с ним.
Власти Траноса начали проверку семейной пары, чтобы определить, смогут ли они быть приемными родителями. В октябре того же года социальная служба дала зеленый свет: девочке предстояло обрести новых родителей в Швеции. Через пару месяцев она уже обосновалась в новом доме в тихом жилом районе Траноса.
Точное содержание заявления засекречено, но социальная служба запустила расследование, которое, однако, вскоре было закрыто. Никаких мер не приняли.
Согласно документам, имеющимся в наличии в Административном суде, тогда приемные родители и начали готовиться к отказу от опеки и отправке девочки назад в Россию. Ни местные власти, ни детский сад не были в курсе их планов, как сообщили DN знакомые с делом люди. И вот после Дня святой Люсии девочка просто исчезла.
Согласно материалам дела, оказавшимся в распоряжении DN, приемные родители осознали, что удочерение влечет за собой целый ряд проблем, и их «семейная жизнь превратилась в мучение». Также они заявляли, что девочка русская и еще не успела вписаться в шведское общество.
Юридически у приемных родителей тот же статус, что и у родных. Нельзя просто передумать и отослать четырехлетнего ребенка назад в страну, где он родился. DN попыталась связаться с семейной парой, но те отказались общаться. Их юридический представитель тоже не захотел прокомментировать дело. DN попыталась поговорить с директором детского сада, куда ходила девочка, но и он оставил свое мнение при себе.
Представьте: вам четыре года, и вы полностью беззащитны
Адвокат Микаэль Свегфорс (Mikael Svegfors), общественный представитель девочки, говорит, что впервые сталкивается с подобным случаем. «Я работаю в этой сфере вот уже пятнадцать лет, и никогда мне не попадалось такого печального дела. Ситуация просто ужасная».
«Редко когда человек бывает столь уязвим, — продолжает Свегфорс, — как когда его жизнь оказывается в руках другого государства. Только представьте себе: вам четыре года, и вы полностью беззащитны».
В заявлении для Административного суда Свегфорс подчеркивает, что девочка бегло и без акцента говорит по-шведски и что вся ее жизнь была сосредоточена в Траносе, пока приемные родители не решили, что «больше не хотят ее знать».
«Они избавились от всех следов девочки, а ее саму отправили в Россию и оставили там в детском доме», — пишет Свегфорс.
В марте Административный суд постановил, что необходимо срочно назначить опекуна согласно Закону об опеке.
«Разумеется, девочка должна вернуться в Швецию, и местные власти подберут ей хорошую приемную семью», — убежден Микаэль Свегфорс.
Транос — небольшой городок, там живут всего 18,8 тысяч человек. Однако здание местной администрации большое и помпезное. На стенах — живописные портреты влиятельных местных жителей прошлого. А снаружи, у восточного берега речки Свартон, растут кувшинки.
«Свартон течет на север, и это необычно», — рассказывает начальник местной социальной службы Магнус Нурдгрен. Он — член Партии Центра, однако подчеркивает, что по делу этой девочки царит полное единогласие и оно никого не оставило равнодушным. Она должна вернуться домой — в Транос, считают все.
«Мы — маленький городок, но у нас много друзей. Мы задействуем все контакты в риксдаге и офисе премьер-министра, сделаем все, что в нашей власти, лишь бы найти для нее хорошую семью в Швеции».
Ситуация сложная, но Магнус Нурдгрен сохраняет оптимизм. Он рассуждает о российской и шведской политике («ценности у нас разные») и подчеркивает преимущества жизни в Траносе («у нас на главной улице сохранились частные магазинчики — никаких супермаркетов»).
Cделали упор на то, что ее место жительства — Швеция
А еще в Траносе есть Аньелика Фриман (Angelica Freeman), начальник отдела социальной защиты населения и семей. Когда DN впервые общалась по телефону с Магнусом Нурдгреном, он отметил, что Фриман хорошо говорит по-английски.
Аньелика Фриман тоже участвует в нашей беседе в здании местной администрации. Она жила в Манчестере в Англии и несколько лет проработала в органах английской соцзащиты. На нее и возложили ответственность.
«Мы сделали упор на то, что ее место жительства — Швеция», — объясняет Фриман.
Ответ пришел только 22 июня. К тому времени девочка провела в российском учреждении уже полгода. В ответе прямым текстом было сказано: она не поедет назад в Транос.
«Они пишут, что девочка русская, так что удочерение было отозвано».
Это крайне необычный случай, однако соответствующий нормативно-правовой акт существует. МИД ссылается на Гаагскую конвенцию 1996 года.
«Социальная служба той или иной страны может выразить обеспокоенность в сообщении властям другой страны», — написала DN представительница пресс-службы шведского МИД Сибель Миссури (Sibel Missouri).
Гаагская конвенция о защите прав детей 1996 года
Конвенция регулирует юрисдикции, применимое право, признание, исполнение и сотрудничество в отношении родительской ответственности и мер по защите детей. Согласно ей, Швеция может назначать опеку в соответствии с собственным Законом об опеке, даже если ребенок находится за границей.
По Гаагской конвенции, Швеция может назначать опеку в соответствии с собственным Законом об опеке, даже если ребенок находится за границей. Но проблема в том, что Россия трактует положения Конвенции иначе, а МИД не занимается этим делом из принципиальных соображений.
Что делает министерство иностранных дел?
«МИД не занимается делами, связанными с Гаагской конвенцией о защите прав детей, а только выступает в роли посредника между социальными службами в Швеции и властями другой страны», — поясняет Сибель Миссури.
Другими словами, теперь Транос против России.
«Мы бьемся за то, чтобы доказать: дом нашей девочки здесь. Мы считаем, что ее дом в Швеции», — заявляет Аньелика Фриман.
Весной, через несколько дней после решения суда о назначении опеки для девочки, муниципалитет сам сообщил о недостатках своей работы: проверка приемных родителей не была проведена надлежащим образом.
Правовые гарантии при так называемых проверках усыновителей по согласию спорны. Решать, годятся ли желающие усыновить ребенка на роль приемных родителей, приходится муниципальным властям.
В документе Государственного управления Швеции об организации процесса усыновления от января этого года значится, что «компетентность, опыт и методы оценки» в разных районах могут различаться. Если вкратце, то речь идет прежде всего о количестве таких дел: в небольших муниципалитетах их может быть крайне мало. Поэтому Госуправление считает, что они не дают правовых гарантий, и с этим надо что-то делать. Его предложение: передавать проверки потенциальных приемных родителей в ведение ограниченного числа районов.
В Траносе проводится не более двух таких проверок в год, а зачастую не бывает и ни одной. Это делает его уязвимым.
«Приемных родителей действительно плохо проверили», — признает Магнус Нурдгрен.
Сейчас Инспекция здравоохранения и соцзащиты решила взять социальную службу Траноса под надзор. По ее мнению, пока не ясно, делает ли Транос достаточно, чтобы исправить ошибки. Инспекция требует, чтобы муниципалитет предоставил больше информации о деятельности, связанной с усыновлением детей, и о соответствующих делах.
«Я отношусь к этому с пониманием. Совершили ошибку — так отложите в сторону вашу гордость. Признать ошибку — признак силы», — считает Магнус Нурдгрен.
Но факт остается фактом: девочка находится в другой стране, и там считают удочерение недействительным.
Муниципалитет советовался с полицией, но там сказали, что приемные родители не совершили никаких преступлений.
«Если бы ребенка бросили на улице в Швеции, это было бы преступление. А отослать его в детский дом в страну, где он родился, — это почему-то не преступление», — недоумевает Аньелика Фриман.
Юридически главный вопрос сейчас в том, где место жительства девочки. В Траносе? Или в России?
Не знаем, чего ожидать от МИД
МИД дал Траносу совет: обзаведитесь хорошим российским адвокатом. По информации Аньелики Фриман, это дело следует разбирать в российском суде. На вопрос, достаточно ли помощи от внешнеполитического ведомства, она отвечает уклончиво. «Мы не знаем, чего ожидать от МИД, нам не с чем сравнивать. Мы — просто крошечный городок в Смоланде».
Пока Транос запросил у России данные о местонахождении и состоянии девочки. «Но можем ли мы полагаться на их данные?» — задается вопросом Магнус Нурдгрен.
— Можете?
— Нет, никоим образом. А как еще? Конечно, это тревожит и расстраивает.
— Что именно вас беспокоит?
— Что ей там плохо.
