Борьба России с климатом
Холодная война была еще и войной с холодом. США и Советский Союз считали, что освоить богатые ресурсами арктические земли — столь же важно, как запустить в космос человека (или собаку). Логично было бы предположить, что у русских здесь естественное преимущество, ведь они решительно обрушивали холод на своих врагов. Когда необычно ранняя русская зима 1941 года вынудила немецких солдат отступить, говорили, что Гитлер не усвоил урок Наполеона. Зимой 1812 года Великая армия покинула Москву, и десятки тысяч французских солдат умерли от переохлаждения и голода. А в разгар Крымской войны Николай I сказал, что Россия не может вечно полагаться на «генералов Января и Февраля». Но у всех есть свои пределы.
Решив расширить свою территорию в Сибирь, элита Российской империи столкнулась с таким холодом, который привел их в ужас и замешательство. Покорить эту промерзшую местность не смогла ни сила воли, ни национальный характер.
При строительстве Транссибирской магистрали в 1880-х годах рабочие, прокладывая путь, то и дело слышали грохот и видели, как из земли бьет гейзер и тут же замерзает, заключая плоды их труда в глыбы льда. Оказалось, что из-за непроходимых слоев мерзлой почвы тающие грунтовые воды текут только вверх. И это всего лишь одна из, казалось, бесконечных проблем, которые это уникальное геологическое образование — почва, не тающая даже летом — поставила перед империей, готовой грызть землю.
Со временем эта мерзлая масса под верхним слоем почвы получила название вечной мерзлоты. Техническое определение — это почва, которая поддерживает температуру ниже 0 градусов по Цельсию в течение минимум двух лет (то есть не тает даже со сменой сезонов). Одной Сибирью эта трудная почва не ограничивается. Ее можно встретить в полярных регионах Северной Америки, в Гренландии и Антарктиде. Но нигде она не занимает столько территории на земле и места в политическом сознании, как в России. «По географической случайности, — пишет историк Пей-И Чу (Pey-Yi Chu), — континентальная империя в Северной Азии занимает десять миллионов квадратных километров навечно промерзшей земли».
В своей книге «Жизнь вечной мерзлоты» Чу описывает, как вечная мерзлота в годы индустриализации стала своего рода внутренним врагом Советов, неодушевленным предателем, который может разрушить надежды на светлое социалистическое будущее ловчее всякого шпиона. В советской художественной литературе, кино и даже в детских книгах ледяные и таежные районы севера, изобилующие вечной мерзлотой, представлялись противниками, которых предстоит победить. Чу отыскала газетную статью 1932 года, где говорится: «Большевистская сила и воля в сочетании с мощью технической мысли победят тайгу». Действительно, один из ведущих советских экспертов по этому вопросу предположил, что вечную мерзлоту можно будет сжечь, оценив при этом, что проблему мерзлой земли удастся решить 1,5 триллионами тонн угля.
Сегодня ученых тревожит, что вечная мерзлота заполнена останками растений и животных, вмерзших в лед тысячелетиями. Если она начнет таять, в процессе разложения высвободятся высвободится углерод в виде углекислого газа и метана, а это грозит стремительно повысить в атмосфере содержание парниковых газов, из-за которых это таяние и началось.
Из-за этого, отмечает Чу, эксперты называли вечную мерзлоту «шальной картой» и, еще ярче, «бомбой замедленного действия». Чу, безусловно, сознает опасность таяния вечной мерзлоты, однако от таких сравнений предостерегает: «Мысль, что вечная мерзлота — бомба замедленного действия, имеет смысл ровно настолько, насколько побуждает общество снизить выбросы парниковых газов и искать альтернативные источники энергии». Но как историк она не может не услышать в этих жутких описаниях отголоски риторики холодной войны и языка завоеваний. Вечная мерзлота все больше кристаллизуется в общественном сознании этаким катализатором катастрофической перемены климата и капсулой времени с древними болезнями, Чу все больше опасается, что мы забудем, кто в этой зимней сказке настоящий злодей. «Чтобы одолеть наше высокомерие, — объясняет она, — надо напомнить самим себе, что на фоне глобального потепления главная угроза благополучию людей — не враждебные силы природы, а сами люди».
В отличие от западноевропейских империй, Россия расширялась не по морю, а по суше. Нехватка портов с незамерзающей акваторией серьезно ограничила имперские амбиции Петра Великого на юге и западе, но тепло или хотя бы просто терпимый холод оказались дефицитным ресурсом даже на Дальнем Востоке России. В 1684 году якутский воевода сообщил, что колодец вырыть «никак не можно» из-за мерзлого грунта. Так у русских промысловиков возникли новые трудности. Без легкого доступа к воде (для питья и сельского хозяйства) не могли выжить даже самые крошечные поселения.
Заморским исследователям в этом регионе повезло не больше. В 1676 году английский капитан Джон Вуд потерпел кораблекрушение на Новой Земле, архипелаге в российской Арктике у Баренцева моря. Когда они с командой попытались выкопать пещеру, попытались укрыться от холода, они наткнулись на твердый слой вечной мерзлоты глубиной в два фута (60 сантиметров), дальше которого продвинуться не смогли. Новую Землю он назвал «самым убогим клочком суши на поверхности Земли».
Мифический образ неуправляемой и непригодной для жизни территории Сибири сохранялся в 18-19 веках, хотя коренные народы — например якуты из нынешней Республики Саха на северо-востоке Сибири — жили здесь столетиями. Якуты научились хранить растаявший лед в кратерах, образовавшихся там, где нарушилась вечная мерзлота.
Оставшись не у дел, пока Западная Европа захватывала земли в Африке и Новом Свете, русские решили, что надо что-то предпринимать. Екатерина Великая однажды заявила, что Сибирь «может стать нашей Индией, Мексикой или Перу». Выгода от огромного массива суши с ее богатствами стала задачей первостепенной. Строительство дорог, торговых путей и военных постов для управления коммерческими интересами империи стало приоритетом, который вечная мерзлота грозила подорвать.
В конце 19 века было решено построить железную дорогу, чтобы соединить новые города и торговые центры. «Пока сквозь всю Сибирь не пройдет железная дорога, — писал один чиновник, — она будет оторвана от общей системы и политической жизни государства». В 1882 году царь Александр III одобрил строительство «Великого сибирского пути», но справиться с вечной мерзлотой было сложно, а временами и вовсе невозможно. Даже полвека спустя, уже в советскую эпоху, поезда после слишком долгих остановок иногда примерзали к рельсам.
Из-за чрезвычайных трудностей, с которыми столкнулись инженеры и поселенцы, претворяя в жизнь имперские чаяния и промышленные устремления государства российского, «царское и коммунистическое правительства не скупились на систематические исследования вечной мерзлоты», пишет Чу. И действительно, позже США будут яростно наверстывать упущенное и приглашать русскоязычных ученых и исследователей переводить советские и царские материалы вековой давности о вечной мерзлоте. В СССР из-за вопроса, кто возглавит исследования вечной мерзлоты, разгорелись разногласия: вышла своего рода советская версия противостояния Вестингауза с Эдисоном, хотя это была война не токов, а почв.
В советское время вечная мерзлота перестала считаться досадной помехой и поднялась до уровня врага государства. Один человек осознал этот сдвиг сполна. Михаил Сумгин всегда бежал навстречу неприятностям и идеально подошел для исследования вечной мерзлоты. Он родился в 1873 году в крестьянской семье, но выучил грамоту и нянчил дворянских детей. Там его полюбили и оплатили ему учебу в университете, где он быстро втянулся в студенческую жизнь. Студенческие ячейки, общепризнанные очаги революции, были под пристальным контролем царских властей. За активное участие Сумгина, не один раз, а дважды ссылали в Сибирь, где он стал участвовать в крестьянских организациях.
Хотя необходимой формальной подготовки у него не было, пишет Чу, «жизнь подтолкнула Сумгина к изучению вечной мерзлоты с конкретной и практической точки зрения». Его работа с крестьянами и местными властями «воспитала в нем стремление использовать свои знания на благо общества». Однако в первую очередь он был радикалом и лишь во вторую ученым: проблему мерзлоты он переосмыслил в терминах марксистской диалектики, определив ее как продукт «борьбы» между замерзшей землей и водой.
Однако другой мерзлотовед, геолог Сергей Пархоменко, некоторые утверждения Сумгина опроверг. Концепцию Сумгина о вечной мерзлоте как о независимом веществе, отделенном от окружающей среды, он нашел ненаучной и бестолковой. Он утверждал, что понять ее удасться, если поместить ее в систему, которая будет учитывать «солнечное излучение», «минералы земли» и «давление и атмосферную влажность». Еще он считал, что неверен сам термин «вечная мерзлота»: в конце концов, два года — это не вечность. Сумгин и его апологеты выступили против, в ответ развернув коммунистическую риторику о доступности массам. «Большевистская культура ратовала за массовое просвещение и науку, — пишет Чу, — и поэтому упрощенное название можно считать народным».
В итоге победила точка зрения Сумгина — не в последнюю очередь потому, что его настойчивое требование считать вечную мерзлоту отдельной субстанцией облегчало роль массового врага в народном сознании. Советские ученые, объясняет Чу, «черпали вдохновение в борьбе с природой, а эта тема занимала видное место в социалистическом реализме — художественном направлении, которое поддерживало государство». Во всех видах искусства, от кинематографа и кинохроники до приключенческих романов, природа изображалась «противником, с которым нужно бороться и побеждать», отмечает Чу.
Ленин любил рассказы Джека Лондона — в частности, как там изображаются выжившие в борьбе со стихиями, особенно снегом и льдом. Его жена, Надежда Крупская, писала о рассказе Лондона «Любовь к жизни», который особенно его восхитил. Там рассказывается, как человек, застрявший в ледяной пустыне, голыми руками убивает напавшего на него волка. «Полуодетый, полубезумный, он достигает своей цели», — пошутила Крупская, добавив: «Ильичу рассказ очень понравился».
Во время сталинских пятилеток и эпоху индустриализации советских граждан, особенно детей, учили видеть в природе препятствие на пути к социализму, которое рано или поздно уступит советской изобретательности и силе характера. В детской книге «Кутерьма: зимняя сказка» зима рисуется не страной чудес, где все гоняют на салазках, а бедствием, от которого закрываются школы и гаснут уличные фонари. Просвещение нового советского гражданина остановилось, как в прямом, так и в переносном смысле, покуда местная власть победоносно не восстановила электричество.
И как же Советский Союз одолел вечную мерзлоту? К счастью, никак. Скорее, они научились — как когда-то якуты — работать с нею заодно, а не против нее. Здания выделяют тепло, от этого почва тает, и возникает вспучивание, поэтому советские инженеры придумали строить дома на сваях, оставляя пространство между землей и первым этажом, чтобы не трогать вечную мерзлоту. Еще вечная мерзлота помогает справиться с размывами: Советы специально замораживали землю, создавая «пояса заморозки», чтобы отвести потоки от строительных площадок и другой важной инфраструктуры. По сути, Советы решили сохранить вечную мерзлоту, а не уничтожать ее — чтобы использовать ее мощь и непоколебимость себе во благо. «Хотя советская пропаганда описывала этот процесс дуалистически, как борьбу человека с природой, — замечает Чу, — сторонний наблюдатель мог увидеть в этом процессе черты адаптации».
В Республике Саха находится заповедник под руководством ученых Сергея и Никиты Зимовых, так называемый Плейстоценовый парк. Зимовы пытаются воссоздать экосистему плейстоцена, последнего ледникового периода, заселяя свой заповедник крупными травоядными (якутскими лошадьми, калмыцкими коровами, северными оленями). Их теория заключается в том, что восстановление этой среды обитания замедлит таяние вечной мерзлоты. Дескать, тяжелые животные копытят снег, открывая почву холодному зимнему воздуху.
Можно ли считать эксперимент Зимовых, своего рода экологический «парк Юрского периода», примером того, о чем говорила Чу, — что подход к вечной мерзлоте меняется от воинственных разговоров о «бомбе замедленного действия» к чему-то менее реактивному и более адаптивному? Такое чувство, что новый подход тоньше и строится не столько на страхе, сколько на интимных и творческих отношениях с природой. Но за более эффективным и, безусловно, проверенным способом перепрограммировать наше отношение к хаотическим и пугающим последствиям перемены климата мы можем обратиться к Австралии. Страну все чаще разоряют лесные пожары, и политики меняют сам подход, приходя к тому, чтобы вышибать клин клином. Позаимствовав метод «остужающего выжигания», известный задолго до прихода европейцев, ученые теперь рекомендуют небольшие встречные пожары, чтобы сохранить биоразнообразие и потушить крупные очаги возгорания.
Преимущества такого подхода — тот же урок, что мы, по мнению Чу, должны выучить из советской истории с вечной мерзлотой: что с природой не обязательно бороться. Можно приспосабливаться, а не владычествовать. В конце концов, кто научит нас этому лучше русских, у которых нет плохой погоды, а есть лишь неправильная одежка?
