Разделение, связанное с окончанием Второй мировой войны, было неслучайным. Когда 25 апреля 1945 года советский и американский авангард объединились в саксонском городке Торгау на берегу Эльбы, они фактически восстановили участок римского лимеса, о котором писал Август в своих «Деяниях» (26,2) как о более или менее приемлемой границе Германии, за которой, по мнению назначенного англо-американской комиссией основателя Западной Германии, выходца из Рейнской области и противника Пруссии Конрада Аденауэра (Konrad Adenauer), начиналась «азиатская степь».
После 1989 года русские вернулись к себе домой с поражением, избавившись от восточноевропейской империи как от балласта, полагая, что таким образом им удастся спасти СССР. Мы же, западные европейцы, разделяли энтузиазм угнетенных народов, спонтанно примкнувших к либерально-демократическим ценностям. Но для людей, которые вынуждены были долго существовать под каблуком Москвы, эти перемены означали не столько обмен коммунизма на свободу, сколько обмен коммунизма на консьюмеризм.
А в первую очередь — смену подчиненного положения по отношению к иностранному государству на независимость. Суверенитет. Если перевести все на язык геополитики, то в первую очередь — НАТО, то есть Соединенные Штаты в Европе, а потом Европейский союз, читаем — европейское финансирование. Американские солдаты и европейские деньги — лучший из мыслимых миров. Восточноевропейские государства воспринимают это как злобное обвинение в неполноценной причастности к европейской культуре со стороны некоторых западных интеллектуалов, которые сегодня клеят ярлыки «популистов» всем, кто не подписывается под их истинами.
Нравится вам это или нет, но таким положение вещей было и таковым оно остается. И напоминают нам об этом в последнее время три значительных события, в которых главную роль играет Польша: вердикт Конституционного суда Польши, где отдельные положения европейских законов признаются несовместимыми с национальным законодательством, утверждая тем самым приоритет внутреннего права над европейским; продление чрезвычайного положения на границе с Белоруссией, где тысячи военных и пограничников останавливают поток бегущих от режима Лукашенко мигрантов (или мигрантов, засланных режимом); письмо, направленное в Европейскую комиссию польским руководством вместе с представителями других одиннадцати стран, преимущественно ранее принадлежавших к советской империи или к СССР (плюс Кипр, Греция и Дания), с обращением к Брюсселю о финансировании строительства стен и барьеров от мигрантов, в том числе от тех, кто обращается с просьбой о предоставлении убежища. В этом отношении показателен ответ комиссара соответствующего ведомства, социал-демократки из Швеции Ильвы Йоханнсон (Ylva Johansson): я вас понимаю, можете поступать как пожелаете, но не на деньги из общих фондов.
Представители Западной Европы — во главе с французами и немцами — отреагировали на это сухо. В Париже говорят о «фактическом Полекзите» (неологизм, означающий выход Польши из состава ЕС, — по аналогии с Брекзитом — прим. перев.), словно Варшава собралась выходить из состава ЕС. В аналогичном тоне высказывается и Берлин, напоминающий Польше об обязательствах, которые она на себя взяла, (но сам не вспоминающий о предостережениях, на которые уже давно указал Конституционный суд Карлсруэ, уточняя, что в основополагающих правах не существует автоматического приоритета европейского права над национальным). Зато возликовали «суверенисты» всех возможных широт. И итальянские — не исключение.
В 1989 году казалось, что западный ветер обратит в свою веру Восточную Европу, которая сама возвела себя в звание Центральной. Сегодня же создается впечатление, что ветер дует в обратном направлении. Принять это во внимание уже означало бы сделать шаг вперед, чтобы понять, в какой же все-таки степени возможна интеграция между теми слишком многочисленными Европами, которые мы называем Европой. Это история, красота!
