Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Польша, Чехия и страны Прибалтики сейчас являются лидерами, которые образуют "засечную черту" ЕС с Россией, заявила в интервью iROZHLAS эксперт по безопасности Юстина Готковска. Они все больше влияют на политику в отношении Москвы, стараясь провести четкую границу, где заканчивается Европа и начинается Россия.
Анна Урбанова (Anna Urbanová)
С началом вооруженного конфликта на Украине реализовались черные сценарии, о которых представители Восточной Европы предупреждали многие годы, но их западноевропейские коллеги особого риска не видели. Такие государства, как Польша, Чешская Республика и страны Прибалтики, сейчас являются лидерами, которые образуют "засечную черту" с Россией, как говорит в интервью iROZHLAS Юстина Готковска, эксперт по безопасности и оборонной политике. "Мы не можем позволить себе оставить в этом делении серые зоны", — предупреждает она.
iROZHLAS: С начала российской спецоперации на Украине мы видим, что к государствам Восточной Европы стали намного чаще прислушиваться. Можно ли говорить о том, что полномочия в принятии главных решений переходят от западноевропейских государств к восточным?
Юстина Готковска: На мой взгляд, учитывая авторитет стран Восточной Европы, так и есть. Причина, в частности, заключается в том, что большинство государств Центральной и Восточной Европы предупреждали: к России следует относиться как к угрозе, потому что у нее агрессивные цели, и она проводит неоимпериалистическую политику. Однако к этим предупреждениям в НАТО и ЕС не прислушались.
Я уже не говорю о том, что западноевропейские государства определяли их энергетическую политику строительством газопровода "Северный поток — 2". А в рамках Североатлантического альянса остальные государства-члены не хотели размещать или увеличивать численность подразделений на восточном крыле.
После начала вооруженного конфликта на Украине восточные государства призвали к расширению военной поддержки, и по прошествии времени уже ясно, что они были правы, и что требовалось именно это. Важно отметить, что государства давно продвигали эту политику. Но сейчас просто все вышло на поверхность, и их оценки и стратегии в отношении России соответствовали реальности. Поэтому сейчас к их мнению прислушиваются чаще, чем раньше.
— Западноевропейские государства не сумели правильно просчитать российские шаги, и поэтому теряют полномочия на обсуждение решений?
— Мы, безусловно, видим перераспределение власти. После начала вооруженного конфликта мнение, которого придерживались страны Прибалтики, Польша и другие государства "Вышеградской четверки", в целом признано верным как в Североатлантическом альянсе, так и в Европейском Союзе. С тех пор у них больше возможностей направлять общую политику.
Их устремления приносят реальные плоды. Например, НАТО расширил свое присутствие на восточном крыле, а на уровне ЕС им удается влиять на санкционную политику и вообще политику в отношении России. Определенное перераспределение сил действительно заметно, но не полное, поскольку такие государства, как Германия или Франция, просто априори сильнее ввиду их демографии и экономики. Тем не менее восточное крыло, несомненно, окрепло, что обеспечило ему более устойчивые позиции для дальнейших обсуждений.
Ведущая роль востока
— Как восточноевропейские государства восприняли эту перемену?
— На примере Польши мы видим, что это отразилось на немедленном повышении расходов на оборону и вооружения. Это сказывается на ситуации в регионе и отношениях с союзниками. Благодаря этому Польша может играть более значимую роль в рамках восточного крыла в целом. Она показала себя верным партнером прибалтийских государств и подала пример соседям из "Вышеградской четверки", чтобы те поступили так же. Это меняет военную динамику в Североатлантическом альянсе.
Также ведется дискуссия о том, что Украина должна стать членом ЕС. Несомненно, подобные планы — большой вызов для государств-членов, но вместе с тем это еще и шанс на расширение сотрудничества с Украиной, и в будущем, если Украина войдет в состав Европейского Союза, мы увидим перераспределение власти еще и в ЕС.
Вооруженный конфликт будет иметь долгосрочные последствия и изменит определенную динамику внутри Североатлантического альянса и, разумеется, в Евросоюзе. Уже сейчас это очень заметно в альянсе, но со временем это проявится и в ЕС, как только мы подойдем к этапу расширения. На мой взгляд, позицию восточноевропейского региона еще больше укрепят планы на восстановление Украины, которые появятся в ближайшие годы.
— На каком этапе перехода власти от Западной Европы к Восточной мы находимся? Процесс уже завершается, или мы только стоим на старте?
— С моей точки зрения, на самом деле мы стоим в самом начале. Мне кажется, что подходы изменились, и что мы наблюдаем изменение региона. Этот процесс охватывает Центральную и Восточную Европу. К центру силы приближаются, прежде всего, Польша, страны Прибалтики, а благодаря расширению Североатлантического альянса еще и Финляндия, как и, пожалуй, Швеция. Изменения в общественном пространстве уже произошли, и люди поняли, что Чешская Республика, Словакия, Польша и скандинавские страны могут играть роль локомотивов прежде западной политики.
Но долгосрочные последствия этих перемен проявят себя со временем, ведь нужно, чтобы они закрепились в политических кругах, что и нужно этим государствам в первую очередь. Только так они смогут эффективно определять дальнейший курс.
Но государства этого региона не должны довольствоваться текущей ситуацией. Пришло время укреплять свои позиции и идти в ногу с западными государствами. Сейчас над этим необходим усердно работать.
Понимание угрозы
— Но что конкретно привело к этим изменениям? Дело в ясном понимании некоторыми восточноевропейскими странами российской политики еще до вооруженного конфликта и их предупреждениях, которые не были услышаны? Или больше в абсолютном непонимании российских намерений и весьма прагматичном подходе Германии и Франции?
— Отчасти. Разницу мы видим и в сплоченности. У восточноевропейских государств ясные и одинаковые воззрения, а вот позиции западноевропейских стран зачастую расходятся. Они не могут прийти к консенсусу по разным сложным проблемам, связанным с вооруженным конфликтом на Украине. и совершенно не понимают, что стратегическая цель — провести четкую границу, где заканчивается Европа и начинается Россия.
Мы не можем себе позволить в этом разделении какие-то серые зоны, то есть оставить страны, которые стоят на полпути между государствами Североатлантического альянса или Европейского Союза и Россией. Так было раньше и привело к вооруженному конфликту на Украинеу.
— Все эти изменения мы преподносим как соперничество за то, кто будет играть первую скрипку в Европе: западные государства или восточные. Но стоит ли продолжать прочерчивать эти границы? Раньше это разделение отражало положение дел: восточноевропейские государства высвобождались из советской кабалы и догоняли более развитые западноевропейские государства. Но зачем это разделение теперь?
— По-моему, все это чистая география. Иногда нам нужно разделять страны в зависимости от площади или региона, к которому они относятся. Поэтому я употребляют такие понятия, как Центральная и Восточная Европа, восточное крыло и так далее. Но я бы предложила более точную формулировку — "северо-восточное крыло". Тогда мы охватим еще и скандинавские страны, а значит, освободимся от прежнего восприятия.
Эти государства разделяют общие цели, и у них свой взгляд на то, куда направлять европейскую политику, как обращаться с Россией (как с угрозой), и они в больше мере поддерживают идею о скорейшем вступлении Украины в Европейский Союз.
— Это политическое группирование?
— Политическое объединение — это "Вышеградская четверка", которая, однако, в последние годы функционирует в скорректированном формате. Отношения между государствами институционализированы, и они встречаются на регулярных мероприятиях. Но мы также можем назвать ассоциацию стран Прибалтики или "Бухарестскую девятку", которая проведет встречу накануне саммита Североатлантического альянса. Все это примеры политических объединения, но то, что мы называем восточным крылом, это чисто географическое обозначение.
Охрана восточного крыла
— Каковы текущие вызовы для безопасности, которым противостоят страны восточного крыла Североатлантического альянса? Использованы ли все инструменты для защиты границы с Россией?
— НАТО расширяет свое присутствие у границ с 2014 года, а особенно после 2016 года. Речь идет не только о системах вооружений, но и о физическом присутствии войск. Кроме того, отмечаются и структурные изменения.
Скоро нам предстоит саммит в Вильнюсе, где будут снова обсуждать общую концепцию обороны и реформу коллективной обороны, структуры Североатлантического альянса, а также вероятный ответ на ядерные угрозы. Разумеется, речь пойдет и о повышении расходов на оборону внутри альянса. Также, вероятно, участники саммита обсудят расширение военного присутствия как раз на восточном крыле.
— О каких планах вы конкретно говорите?
— Об обязательстве выделять два процента ВВП, которое действует сейчас, а в будущем возможно процентное повышение. Это обязательство на самом деле и образует ядро коллективной обороны Североатлантического альянса. После выполнения региональных планов, которые представляет каждая страна по отдельности, повышение будет необходимо. Сейчас этот вопрос обсуждается, и когда страны-члены придут к решению, они приступят к реализации.
Все действительно зависит от каждой страны в отдельности, от того, как она отнесется к угрозе, которую представляет Россия, и пожелает ли предпринять какие-то меры, инвестировать в оборону. Государства восточного крыла все это хорошо понимают, и многие из них уже сегодня выделяют на оборону более двух процентов ВВП.
Главным после саммита будет, смогут ли западноевропейские государства воспринять этот риск как свой и повысят ли процент на коллективную оборону, что распределит нагрузку между членами Североатлантического альянса. Однако для этого требуется упомянутая реформа.
— Какими, по-вашему, будут результаты саммита НАТО в Вильнюсе?
— Результаты будут оцениваться по трем критериям. Первый касается региональных планов, которые должны подготовить государства-члены. Общественность не увидит конкретных проектов, поскольку они засекречены, но, вероятно, мы получим информацию о них в общих чертах и об их общей направленности. В любом случае позднее мы узнаем, о чем стороны договорились. В зависимости от этого я дам оценку, продвигается ли НАТО вперед, и если да, то в каком направлении.
Во-вторых, речь идет о военном присутствии на северном и восточном крыле. Посмотрим, решатся ли государства Североатлантического альянса пойти дальше того, о чем договорились на последнем саммите в Мадриде. Я имею в виду, решат ли они расширить бригады в странах Прибалтики и Польше. Кроме того, возможно размещение подразделений в Финляндии. Вопрос — каких.
Третий аспект я считаю самым главным, учитывая продолжающийся вооруженный конфликт. Речь о том, как Североатлантический альянс планирует в будущем выстраивать свои отношения с Украиной. Есть вариант, при котором Украине предложат план действий для вступления, хотя я этого и не ожидаю. Но движение в этом направлении возможно. Всякое другое половинчатое решение станет для меня разочарованием.
Шведская заявка
— Любопытно, что в свои критерии оценки вы не включили обсуждение вступления Швеции в Североатлантический альянс…
— Да, вы правы, и это тоже важно. Я надеюсь, что это произойдет. Но, как мне думается, уже достигнуто согласие насчет того, что это рано или поздно произойдет, и в каком-то смысле это вопрос решенный.
Швеция — уже своеобразный член наполовину, потому что ее кандидатуру одобрили уже почти все государства-члены, за исключением двух. Шведы уже участвуют в неформальных переговорах, и идет процесс вступления.
Трудно себе представить, что если бы сейчас Россия напала на Швецию, НАТО не отреагировал бы. Тем не менее ратификация — очень важный шаг, хотя в принципе уже и формальность.
Однако я смотрю на это как на свершившийся факт, и, пожалуй, поэтому я не включила этот аспект. Хотя в принципе можно считать, что есть три критерия плюс один.
— Для принятия Швеции в Североатлантический альянс нужны две подписи: Венгрии и Турции. В Турции в выходные состоялись президентские выборы, на которых, однако, победитель определен не был, и пройдет второй тур. Однако, как ожидается, кто бы ни победил: Реджеп Тайип Эрдоган или Кемаль Кылычдароглу, добро на вступление Швеции в НАТО будет получено. Так чего же они ждут?
— Помимо президента Турции, выбирали еще и парламент, и, на мой взгляд, хорошая новость заключается в том, что состав там будет стабильным. "Партия справедливости и развития" Эрдогана хоть и потеряла какое-то количество голосов, но по-прежнему располагает большинством. То есть нестабильность ему не угрожает, и парламент будет функционировать. Это главная новость и результат, который не был гарантирован.
Как вы правильно сказали, я тоже не думаю, что на принятие Швеции повлияет, кто в итоге станет президентом Турции. Это может сказаться на многих других вопросах и сферах, но с точки зрения Североатлантического альянса, вероятно, ничего не изменит.
Юстина Готковска — заместитель директора Центра восточных исследований в Варшаве. Занимается оборонной политикой и политикой в области безопасности Североатлантического альянса и Европейского Союза. Кроме того, в круг ее интересов входит военное сотрудничество в Центральной и Северной Европе. В Прагу она прилетела на конференцию "Мультилатеральная Чехия", которую проводит Институт международных отношений.
