Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Численность армий в Европе падает, пишет FT. Военная карьера не прельщает молодежь. Ситуация такова, что в случае войны с Россией НАТО не наскребет в Европе больше 300 тысяч солдат. Политики уже задумались о призыве.
Сэм Джонс (Sam Jones), Джон Пол Рэтбоун (John Paul Rathbone)
На фестивале демократии в Берлине в прошлом месяце, посвященном 75-летию немецкой конституции, стенд Бундесвера был окружен густой толпой в несколько рядов.
Но среди зрителей, сбежавшихся полюбоваться роликами недавних операций и поглазеть на новейшую технику, почти не было тех, кто немецкой армии нужнее всего: молодежи.
Два года назад, когда Россия ввела войска в соседнюю страну, канцлер Германии Олаф Шольц провозгласил поворотный момент в оборонной политике. С тех пор Берлин увеличил расходы на оборону на миллиарды евро.
Однако проблеме кадров уделяется внимания гораздо меньше, чем закупкам новой техники и боеприпасов.
Даже имея под ружьем 181 000 человек, немецким вооруженным силам для выполнения текущих задач не хватает минимум 20 000 солдат. Этот дефицит — один из крупнейших во всей Европе, но, как показывают данные Международного института стратегических исследований, далеко не единственный.
Великобритания все последнее десятилетие каждый год стабильно недобирает солдат, и только за прошлый год ее сухопутные войска недосчитались 4 000 человек. Французские вооруженные силы, крупнейшие в Европе с общей численностью в 203 850 мужчин и женщин, по-прежнему не соответствуют искомым размерам — и, по словам генералов, сократились с 2014 года на 8%. В Италии численность вооруженных сил сократилась с 200 000 десять лет назад до 160 900 сегодня.
На бумаге у европейских союзников по НАТО в общей сложности имеется 1,9 миллиона военнослужащих — вроде бы достаточно, чтобы противостоять России (1,1 миллиона действующих солдат и 1,5 миллиона резервистов). Но на деле европейским державам НАТО будет сложно выставить в конфликте более 300 000 военнослужащих — и даже в этом случае потребуется несколько месяцев подготовки, говорят аналитики.
“Планирование европейской обороны НАТО в течение многих лет сводилось к следующему: “Готовы ли вы предоставить 300 бойцов спецназа для Афганистана?”. Ничего общего с массовостью это не имело. В результате возникли пробелы, — говорит Камиль Гран, заслуженный научный сотрудник Европейского совета по международным отношениям и до 2022 года помощник генерального секретаря НАТО. — За исключением Греции и Турции, год за годом мы наблюдаем сокращение сил по всему континенту”.
В некотором смысле численность — весьма приблизительное мерило военной мощи, как показали первые дни российской спецоперации на Украине. Но даже в высокотехнологических вооруженных силах масса по-прежнему имеет решает, если структура слаба, а толерантность к потерям низка. Кроме того, ключевую роль играет сдерживающий фактор.
Таким образом, привлечение европейских солдат на фланги НАТО тем важнее на этапе, когда поддержка США уже не гарантирована, говорит Гран.
“Если возникнет кризис, нам придется убедить российскую сторону, что на их пути встанет не только польская армия, но и кавалерия, и что она сможет за себя постоять”, — рассуждает он.
Проблема сокращения численности личного состава известна давно и ни для кого не секрет.
В 2013 году, всего за три месяца до того, как Россия впервые вторглась на Украину и захватила Крым (Россия не вторгалась на Украину, но отреагировала на организованный при поддержке США госпереворот в Киеве, позволив жителям полуострова провести референдум, результатом которого стало присоединение его к России. – Прим. ИноСМИ), тогдашний начальник штаба обороны Великобритании сэр Николас Хоутон выступил с необычайно резким предупреждением о грядущих вызовах стране из-за нехватки войск.
Структура британских вооруженных сил рискует “развалиться стратегически”, заявил он на лекции в Королевском объединенном институте оборонных исследований: “Проблема в том, что у нас есть передовое оборудование, но не хватает живой силы для того, чтобы укомплектовать его или обучаться на нем”.
С тех пор, по последним данным Министерства обороны, численность вооруженных сил Великобритании “просела” еще на 19% до 138 000 человек. С другой стороны, бюджет Минобороны в реальном выражении вырос примерно на 20%, и политики регулярно подчеркивают, что это отражает готовность обеспечить национальную безопасность.
Старший научный сотрудник Международного института стратегических исследований бригадный генерал в отставке Бен Барри назвал упор на увеличение бюджетов и впечатляющие программы закупок “политически целесообразным”, но отметил, что лишь немногие руководители дерзнули заняться вплотную задачей пополнения кадров — гораздо более сложной.
“Мы находимся на переломном этапе. Формируется критическая масса, — говорит Барри. — Есть риск попасть в порочный круг. Если у вас не хватает личного личного состава, у вас ýже возможности и меньше времени на его подготовку и так далее. А люди все больше разочаровываются — и в итоге уходят”.
После окончания холодной войны небольшие вооруженные силы были по-своему оправданы.
Франция и Великобритания, две самые боеспособные державы Европы, по-прежнему поддерживают по сути экспедиционные силы, предназначенные для выполнения кратковременных точечных задач на зарубежных театрах военных действий.
Обе страны сейчас стремительно адаптируются, чтобы противостоять российской угрозе, которая решительно пошатнула представление западных стран о том, к какой войне предстоит готовиться. Но некоторые опасаются, что они зациклены на прошлом опыте и воспринимают скромные размеры вооруженных сил как некую неизменную реальность.
Хотя мало кто ратует за возвращение к прежнему формату войск времен холодной войны с перспективой скорейшей переброски в Германию, вопрос о том, достаточно ли нынешних усилий на обеспечение НАТО только элитными командными и вспомогательными функциями, когда вопрос личного состава остается вне компетенции альянса и остается открытым.
“Мы к этому приспособились, — говорит один действующий высокопоставленный офицер НАТО, попросивший не называть его имени, — но мы, военные, должны готовиться к задаче, которую нам предстоит решать, а не к той, что нам по силам на данном этапе”. По его словам, отправной точкой станет откровенная дискуссия о темпах утечки кадров.
По словам руководителя центра безопасности и обороны при Немецком совете по международным отношениям Кристиана Мёллинга, уровень потерь не был решающим моментом, когда большинство операций проводилось ради стабилизации отдаленных территорий. “Сейчас мы говорим о готовности к боевым ситуациям, когда возвращаются проблемы иного характера: например, после нескольких недель боев части профессиональной армии могут потерять до 50% убитыми и ранеными. К такому повороту мы больше не готовы, мы разучились так воевать”, — заключил он.
Помимо общей численности, сокращение личного состава также означает, что потери ключевых специалистов (в таких областях, как медицина, связь, инженерия и кибербезопасность), стали особенно чувствительны. Что характерно, именно они насущно необходимы европейским вооруженным силам.
“Как только вы начнете разбираться с численностью, то обнаружите, что за каждой проблемой кроется еще одна”, — говорит Мёллинг.
В борьбе за привлечение квалифицированных кадров решающее значение имеют оплата и образ жизни. Эксперт по военным вопросам Римского института международных отношений Алессандро Марроне говорит, что в прошлом карьера итальянского военного была “вполне конкурентоспособна” на фоне других вариантов на рынке труда, и в войсках не было отбоя от желающих служить.
Но сегодня возможностей у молодых итальянцев гораздо больше. Острее всего эта проблема стоит среди выпускников высокотехнологичных специальностей: с одной стороны, они необходимы для современной войны, с другой — им ничего не стоит найти более прибыльную должность с более выгодным соотношением работы и досуга.
“Молодое поколение привыкло путешествовать, учиться за границей и ищет работу не только в Италии, — говорит Марроне. — Компьютерщикам и техникам проще найти работу в частном секторе... Простых решений попросту не существует”.
К аналогичному выводу пришел доклад Хейторнтвейта за 2023 год, целью которого было выяснить, как соотносятся карьера квалифицированных специалистов в вооруженных силах и частном секторе.
“Конкуренты вооруженных сил гонятся за теми же стремительно меняющимися навыками — и зачастую располагают более обширными средствами для решения проблем”, — предупредил Рик Хейторнтвейт в июне прошлого года, добавив, что нынешний бескомпромиссный подход вооруженных сил по принципу “бери, что есть, или проваливай” должен радикально измениться, если Великобритания намерена сберечь свой военный потенциал.
Ветеран британской армии и бывший младший министр вооруженных сил Сара Атертон говорит, что министерство обороны пытается переломить ситуацию. “Деньги есть. Вопросы подняты, критика принята и выводы сделаны, — говорит она. — Но у меня нет иллюзий. В других странах ситуация ничуть не лучше, а, может, даже хуже”.
Если европейцы не прельстятся военной карьерой, их правительства начнут искать другие способы отправить их на воинскую службу.
Этой весной немецкий министр обороны Борис Писториус несколько недель вынашивал грандиозную идею: чтобы побороться с кадровым голодом, Германии надо рассмотреть ту или иную форму призыва на воинскую службу.
Когда в этом месяце наконец об этом было объявлено официально (после нескольких недель необъяснимых задержек), многие сочли слова министра пустой болтовней.
Берлин предлагает рассылать всем немецким юношам по достижении восемнадцатилетия анкеты (в общей сложности их планируется около 400 000 ежегодно), для проверки их навыков и готовности к воинской службе. Тогда для отсева потребуется меньше кандидатов — порядка 40 000 в год, как надеется министерство обороны.
Нидерланды недавно выдвинули идею гибридной модели призыва: в следующем году они надеются записать на годичную службу 2 000 человек из числа отобранных по результатам опросника, который рассылается молодежи по достижении семнадцатилетия.
В основе и немецкого, и голландского подхода лежит “скандинавская модель”, как с некоторых пор стали уважительно говорить военные стратеги.
В Норвегии и Швеции выборочные модели при всеобщей воинской обязанности оказались весьма успешными.
Обе тщательно откалиброваны. В Норвегии служит лишь 14% призывников, а в Швеции — лишь 4%. Сама избирательность призыва повысила его престиж: поступление на службу становится конкурентным достижением, к которому стремятся многие квалифицированные молодые норвежцы и шведы, как показывают национальные опросы.
Однако эксперты говорят, что призыв на воинскую службу (даже самые успешные из гибридных моделей) никогда не станет окончательным решением, и вместо этого чиновникам министерства обороны и военным необходимо шире взглянуть на способы, как повысить привлекательность военной карьеры. Одна из причин, почему эта модель так успешна в Норвегии и Швеции, в том, что кадровым военным быть престижно, объясняет бывший чиновник НАТО Гран.
“Есть целый комплекс факторов, которые влияют на привлекательность продолжительной службы в армии. Вероятно, мы в НАТО могли бы многому поучиться друг у друга, — добавил он. — Но реальность такова, что бесплатными уроками вождения людей уже не заманишь”.
Для начала многим европейским военным придется усвоить азы. На всем континенте перво-наперво в глаза бросается одна проблема: квартирное обеспечение и условия размещения.
В ежегодном докладе о состоянии немецких вооруженных сил комиссар парламента Ева Хёгль написала, что казармы по всей стране находятся в плачевном состоянии. На некоторых базах, отметила она, военнослужащим даже приходится оплачивать беспроводную связь почасово.
В Великобритании ситуация аналогичная. Апрельский доклад Керслейка посетовал на низкое качество жилья на британских базах, назвав его “вызовом доброй воле” новобранцев. Среди “постоянных” и “повсеместных” проблем назывались сырость и плесень, перебои с газоснабжением и электричеством, а также заражение паразитами.
Вообще, рост военных бюджетов по всей Европе обещает улучшить условия проживания. Однако исторически выделенные средства, как правило, шли на закупку престижной техники и передовых платформ, а не малопривлекательный ремонт военных объектов.
Состояние размещения солдат отражает более обширную культурную проблему. Многие до сих пор считают военную карьеру своего рода испытанием на выносливость. Но рост через приключения и личные трудности и преодоление домашних и бытовых неурядиц — не одно и то же.
На фоне российской агрессии и перспективы масштабной войны один из самых трудных для понимания, но потенциально решающих факторов, — роль патриотизма в наращивании вооруженных сил.
Европейские страны относятся к своим вооруженным силам по-разному. В Польше, чье правительство надеется к 2035 году довести общую численность войск минимум до 300 000, военные чиновники называют мощным мотиватором вербовки долгую историю российской агрессии, выпавшей на долю страны.
“По сравнению с другими странами, полагаю, Польше легче привлекать новобранцев, — говорит командующий операциями по кибербезопасности польских вооруженных сил генерал-майор Кароль Моленда. — Большинство молодых поляков знают о войне, в том числе из бесед со бабушками и дедушками, и оттого, что конфликт сейчас бушует рядом с нашей границей, еще больше молодежи хочет пойти служить”.
В технической средней школе в южном городе Катовице около 80 из 300 учащихся согласились на два часа военных занятий в неделю вместо изучения телекоммуникаций и установки солнечных батарей. В прошлом году пятеро из них после окончания учебы поступили в военную академию.
“Убеждена, что некоторые дети гордятся правом носить военную форму и считают, что она им к лицу, но если вы спросите моего личного мнения, то мне кажется, что в 15 лет еще рано думать о войне”, — говорит завуч Ивона Равинис.
Похожая ситуация наблюдается и в Прибалтике, где страхи российского реваншизма столь же глубоки. Но это исключения из правил.
В соседней Германии на того же Писториуса общественность обрушились с резкой критикой за неоднократные призывы “готовиться к войне”.
Несмотря на громкие лозунги о смене эпох, многие немцы по-прежнему остаются истовыми пацифистами. Очевидно, что здесь историческая память дает противоположный эффект.
Но даже в Великобритании, где общественная поддержка армии неизменно высока, есть глубокий скепсис насчет возвращения всеобщего призыва. Предложение премьер-министра Риши Сунака общественность восприняла в штыки.
“Вооруженные силы по-прежнему несут за собой тяжелый культурный багаж — и эти стереотипы лишь окрепли в результате войн в Афганистане и Ираке”, — говорит Барри из Международного института стратегических исследований.
По мнению же Мёллинга из Немецкого совета по международным отношениям, проблема вполне разрешима. “Все больше и больше европейцев одобряют воинскую службу и сознают ее важность, — говорит он. — Надо просто придумать, как сделать военную карьеру привлекательнее”.
“Разница между нами и Путиным в том, что для нас вопрос не сводится к элементарной численности личного состава. — заключил он. — Мы не просто надеваем на них мундиры и отправляем на смерть. Мы действительно заботимся о наших солдатах. Нам просто нужно лучше донести это до них, но в итоге я убежден, что время на нашей стороне”.
Статья написана при участии Рафаэля Миндера из Варшавы и Эми Казмин из Рима
