Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Член Палаты представителей Том Мэсси объяснил, почему он требует точных цифр о потерях ВСУ, пишет RS. В Госдепартаменте и разведке боятся: если в конгрессе узнают дурные вести о ходе этой опосредованной войны, то не захотят выделять деньги или даже потребуют ее прекратить.
Аарон Собчак (Aaron Sobczak)
Этим летом член Палаты представителей Томас Мэсси (республиканец от Кентукки) внес поправку в ежегодный законопроект об ассигнованиях на оборону, потребовав “отчета о потерях в живой силе и технике для обеих сторон украинского конфликта”.
Его поправка вошла в законопроект Палаты представителей и ожидает рассмотрения в Сенате.
В интервью Мэсси, которому почти удалось продавить аналогичную поправку к прошлогоднему законопроекту об ассигнованиях на оборону, рассказал о своей мотивации, а также пролил свет на дискуссии об Украине на Капитолийском холме.
Он объяснил, что внести поправку его побудили несколько факторов: а именно что даже спикер Палаты представителей не знал, сколько ВСУ потеряли убитыми и ранеными, и что чиновники Госдепартамента, похоже, знают лишь статистику российских потерь.
Вот полное интервью, слегка отредактированное для ясности:
Responsible Statecraft: Что сподвигло вас на то, чтобы внести эту же поправку и в этом году?
Томас Мэсси: Ну, на секретном брифинге я встал и осведомился, каковы потери с украинской стороны. На той встрече, как я понимаю, присутствовали представители разведки, и они нас информировали. Так вот, все они переводили разговор на российские потери, и на мой вопрос о потерях ВСУ так и не ответили.
И это был брифинг для Конгресса в секретной обстановке. Так что у них действительно не было ни малейшего оправдания — если только что они сами точно не знали, но это кажется вопиющей ложью. И вот несколько месяцев спустя я оказался в кабинете спикера и поинтересовался, знает ли он количество жертв на Украине? Он тоже начал мне рассказывать о потерях русских. Я говорю: “Так вы знаете, сколько потеряли украинцы?”. Он отвечает: “Нет”. Я спрашиваю: “Они вам когда-нибудь говорили?”. Он отвечает: “Нет”. Я говорю: “А вы когда-нибудь спрашивали?”. Он и говорит: “Надо будет спросить”. Так что даже спикер Палаты представителей не знает. И даже если спросить, например, помощника военной разведки, там тоже не скажут. На тот момент разведка выдавала совершенно разные цифры, потому что подбирали все публикации на этот счет. А вообще-то достоверных данных обнародовано не было.
RS: Что вы скажете о поддержке (или, наоборот, ее отсутствии)? Как по-вашему, есть шансы, что поправка будет принята со второго захода?
Мэсси: Это будет зависеть от переговоров с Сенатом, и будет интересно узнать, есть ли там кто-то, кто хотел бы ее удалить, потому что ни о каком реальном сопротивления здесь, в Палате представителей, я не слышал. И, если задуматься, то веских причин ни у кого нет.
RS: С нашей точки зрения, это действенный способ внести в разговор ясность. Кто же возьмется спорить с тем, что у нас должны быть элементарные цифры потерь?
Мэсси: Приведу вам в пример поправку, связанную с моей, от Уоррена Дэвидсона. Она обязывала администрацию обнародовать стратегию и цели конфликта на Украине. Мы боролись еще упорнее, чтобы провести это голосование, но опять же ничего не вышло. И меня просто поражает, что Конгресс берет и говорит: “Нет, нам не нужны четкие цели на Украине, мы просто хотим отправлять деньги и дальше, как ни в чем не бывало”.
RS: Хорошо, вернемся к предыдущему вопросу. Почему, по-вашему, так сложно получить официальные цифры потерь в живой силе и техники? Вы когда-нибудь наблюдали подобное молчание — или отсутствие интереса — в других конфликтах?
Мэсси: На этих секретных брифингах нас просто пичкают пропагандой. И если другие члены Конгресса этого не поняли, когда я задал свой вопрос, то им должно быть стыдно. Одной из причин, почему я спросил в сложившейся обстановке, было желание показать другим конгрессменам, что нас просто агитируют за одну из сторон конфликта, чтобы мы продолжали отправлять ей деньги и оружие. Думаю, совершенно очевидно, что они просто кормят нас пропагандой даже в секретных условиях. Мне даже кажется, что на нее повелся даже сам спикер, раз у него не хватает любопытства для того, чтобы поставить это все под сомнение.
RS: Как по-вашему, для чего они “обрабатывают” вас своей пропагандой?
Мэсси: Главным образом это дело рук Госдепартамента, а уж за ним идет и Конгресс. Хвост виляет собакой. В роли собаки здесь Конгресс, и Госдепартамент считает, что опосредованная война — это один из инструментов государственного управления или дипломатии, они намерены использовать конфликт в своих целях и не хотят, чтобы Конгресс вмешивался. Поэтому, как только она начнется, мы должны распахнуть кошельки — и пусть на них сыплется золотой дождь. Так что они боятся: если мы узнаем дурные вести о ходе этой опосредованной войны, то не захотим выделять деньги или даже потребуем ее прекратить.
RS: Некоторые из ваших коллег возразят, что единственная причина, почему вы подняли этот вопрос, — это чтобы принизить военные усилия и выдвинуть доводы в пользу предотвращения помощи Украине. Что вы на это скажете?
Мэсси: Ну, это явно тот самый случай, когда я против дальнейшей поддержки Украины. Если для продолжения финансирования Украины от нас требуется засунуть голову в песок, то я считаю, что ее пора прекратить. Так что я бы, так сказать, сменил направление. Если они тревожатся, что обнародование потерь отобьет у нас желание финансировать эту опосредованную войну, то это и есть главная причина, почему Конгрессу необходимо узнать эти цифры.
RS Есть ли еще что-нибудь, связанное с поправкой, что вы бы хотели донести до сведения общественности?
Мэсси: Я надеюсь, что она станет законом, и я надеюсь, что они соблюдут букву и дух закона, и у нас появятся цифры. У нас же должны быть вполне точные цифры, и даже если они не могут их обнародовать, они должны сообщить их Конгрессу. В итоге это мы ведь несем ответственность за происходящее и решаем, следует ли выделять на это деньги — и сколько.
Аарон Собчак — репортер журнала Responsible Statecraft и сотрудник Института Мизеса. Имеет степень бакалавра и магистра международных отношений Университета Либерти
