Биба Громадова в интервью рассказывает, как обучалась в самом знаменитом российском университете и какие впечатления у нее остались от поездки в Россию.
DenníkN: Как выпускница словацкой гимназии попала в Московский государственный университет?
Биба Громадова: Честно говоря, так получилось чисто случайно из-за переезда моей семьи, связанного с работой. Я решила, правда, без особого энтузиазма, но с определенными ожиданиями, сопровождать своих родных. После вступительных испытаний меня приняли в Московский государственный университет имени Ломоносова. Я планировала проучиться там год — два и вернуться домой, на факультет естественных наук Карлова университета. Но я осталась на девять лет и прошла все три этапа получения высшего образования. Думаю, что я остаюсь одной из немногих словацких студенток, кому удалось проучиться в МГУ с первого курса вплоть до защиты диссертации. У меня осталось всего два седых волоса и море замечательных воспоминаний. Мой необычный выбор вуза принципиально повлиял на мою жизнь, профессиональный путь и круг общения.
— Вы тогда владели русским языком? Обучение проходило на русском, или у вас была возможность выбрать другой язык?
— Когда я приехала в Россию, я знала русский в пределах программы начальной школы. Я знала алфавит и участвовала в нескольких олимпиадах русского языка. Но своим друзьям на факультете я об этом никогда не рассказывала. Я очень быстро поняла, что я ничего не могу сказать, хотя читаю, как первоклассница, знаю правила и умею писать. Мне удалось сдать экзамены на русском языке, но очень скоро я столкнулась с суровой реальностью.
— Что вы имеете в виду?
— Дело в том, что учебный план не был адаптирован, учебная программа была одна для всех и полностью на русском. Первым моим занятием был древнерусский язык, и я испытала буквально шок. Мои сокурсники понимали его по интуиции, а я не могла найти в тексте даже числительные. Сейчас по-прежнему нельзя учиться на другом языке. Получается, ты изучаешь иностранный язык на другом иностранном языке. Всю первую сессию я проплакала, переводя учебники слово в слово, один за другим. А обязательной литературы было море! Каждый курс лекций сопровождали семинары, и для каждого семинара еженедельно нужно читать целый список литературы, который потом мы разбирали очень подробно. Студенты-гуманитарии все вечера и выходные проводят в библиотеках.
— То есть вам приходилось очень быстро ориентироваться, чтобы успевать за остальными…
— Мне очень помогли сокурсники, кафедра и курс русского языка на филологическом факультете, где нам с огромным терпением преподавали основы академического языка. Два раза в год на русском языке нужно было писать большую семинарскую работу по строгим критериям. Нельзя превышать количество страниц, а для этого необходимо емко выражать свои мысли в ограниченном или заданном формате. Благодаря этому я научилась лучше писать на русском языке, как на родном. Также семинарскую работу нужно было защитить перед сокурсниками, двое из которых назначались рецензентами, а остальные потом оценивали наш труд. Таким образом, все вместе прорабатывали одну тему. На биологии мы постоянно делали лабораторные работы, одну за другой. Летом мы проходили практику в разных регионах России, где я столкнулась с новыми диалектами и даже языками.
— В Москве, наверное, учатся много людей разных национальностей и культур со всего бывшего Советского Союза?
— Россия — страна с множеством культур и религий, которая все еще учится жить вместе с этими культурами и доктринами. Я столкнулась с массой народностей и культур, о существовании которых мы в Словакии даже не подозреваем. В России проживает более 190 народов; основных религии четыре, если считать шаманизм, который в регионах часто переплетается с другими религиями.
На Урале, в Поволжье и на Кавказе есть исключительно мусульманские республики, сильные и богатые, живущие до сих пор по законам шариата, поэтому девушки оттуда в университете должны носить хиджаб. На севере проживают малые коренные народы (от карел до коми и чукчей). Правда, их особый статус дает им некоторые привилегии при приеме в вуз. Тем не менее очень немногие из них, к сожалению, попадают в научные институты.
В Словакии закрепилось представление о славянской православной России, но реальность очень далека от этих представлений, и Российская Федерация по-своему выигрывает от этого. Для каждой части страны предназначено свое. Например, в Азии ставка делается на сильное буддистское сообщество, евразийство и культурное родство народов Сибири.
— Сказывается ли это разнообразие на студентах и педагогах университета?
— В университете есть свой православный храм, и также есть мусульманские молельни и даже молельня для буддистов. Студенты празднуют свои праздники и по особым дням даже освобождаются от занятий. Россия очень тесно связана с Закавказьем и Средней Азией, и там работают пять университетских филиала (в Казахстане, Узбекистане, Таджикистане, Азербайджане и Армении). Университет также поддерживает тесные связи и обменивается студентами с крупными зарубежными университетами. При МГУ работает самостоятельный филиал Пекинского университета.
— Встречали ли вы других студентов из наших краев?
— Студентов из Европейского Союза меньше всего. На курсе я была одна, и меня воспринимали буквально как экзотику (что очень неожиданно для меня). Если не считать сокурсников из постсоветских стран, для которых русский был вторым родным, то за все годы учебы я встретилась еще с двумя представителями иностранного («западного») сообщества на факультете. Это были студенты из Венгрии и Японии. Все остальные приезжали только на временные стажировки. В основном у них были русские корни или какие-то связи в России.
— Как учителя и сокурсники относились к тому, что вы из Словакии?
— Это мне очень хорошо известно, так как мы часто говорили об этом. Они воспринимали меня как иностранку. Как девушку из Европы. После первой рюмки и первого тоста часто заходит разговор о братском народе, и у нас действительно очень много общего. Но потом быстро понимаешь, что наш менталитет и культурно-историческая и географическая основа очень различаются. Словакам зачастую трудно понять ход мыслей русских. У них другой исторический опыт, другой темперамент. По словам моих друзей, по прошествии девяти лет я вполне ассимилировалась. Теперь в России я чувствую себя, как дома, там уже часть моей души, и, уезжая, я чувствую классическую «тоску» (нечто вроде ностальгии — прим. авт.), но я ощущаю себя европейкой и на самом деле благодарна за то, как у нас тут все устроено.
— Получается, переезд в Москву стал для вас культурным шоком?
— Шокирующего было много, и, прежде всего, потому что реальный образ России совершенно не отвечал моим ожиданиям. Трудно описать все в одном предложении. Меня шокировала география: я поняла, что живу в огромной стране, которая граничит с Северной Кореей и где есть собственный Еврейский автономный округ. На карте все выглядит иначе. А вот когда начинаешь жить в такой стране, смотреть новости, праздновать Новый год 11 раз… Также меня шокировало, что до какого-нибудь красивого места приходится иногда добираться по несколько дней и платить немалые деньги.
Меня как студентку приятно удивило поведение старшего поколения преподавателей, возможность участвовать в регулярных заседаниях Академии наук (научные организации организуют довольно много таких регулярных еженедельных мероприятий). Я могла не только присутствовать там, но и презентовать свою тему, обсуждать ее с опытными учеными как с равными. Лично мне не встретился ни один ученый или член-корреспондент, кто высокомерно общался бы со студентами. Кроме того, студенческими работами никто не злоупотреблял. Это всегда было небольшое самостоятельное исследование.
— Насколько вообще высшее образование в Москве специфично и отличается от нашего?
— Учеба в университете другая, она труднее. Речь не только о языке или бюрократии, но и, прежде всего, о подготовке и мотивации моих однокурсников. Они действительно были на высшем уровне. Российские студенты привыкли к шестидневной рабочей неделе и плотному расписанию, но для меня это было в новинку. Кроме того, там существует своя концепция формирования мнения, исключительно устные экзамены, бесконечная работа над письменными семинарскими работами и длинные семинары, на которых студенты обсуждают подготовленные темы и выступают оппонентами друг для друга.
На нашем факультете акцент делался на критическом мышлении: критике источников, создании научной гипотезы на базе критики и в конечном счете — политическая и историческая критика. В российской академической среде все это в порядке вещей. В существующей политической реальности это немыслимо. Сегодня историки отвечают за свои критические решения в худших случаях перед судом.
— Мы в Словакии часто жалуемся на излишнюю и ненужную бюрократию. А как с этим в России?
— В России нужно невообразимое для словаков количество бумажек. Там такая бюрократия. Например, женщина в каком-нибудь кабинете должна сидеть по три часа в день два раза в неделю, но на самом деле она там бывает не более получаса, и когда приходишь к ней, то, скорее всего, сначала выслушаешь массу претензий лично к тебе или жалобы на то, что вот сейчас она пьет чай. Все там зависит от бумажек, как правило рукописных, к которым прилагается еще по две копии и тоже от руки. А бывало и так, что порядок в очереди в тот или иной кабинет писали на бумажке и крепили к двери.
Лично я как-то три дня простояла перед ректоратом, но очередь до меня так и не дошла. ВСЕГДА в последний момент появлялся какой-нибудь человек, который вытаскивал из косяка длиннющий список, тыкал в свое имя (нередко на китайском, узбекском, казахском языке), говорил, что подошла его очередь, которую он занял еще во вторник, после него приходили еще двое. Разговор начинался со слов «так не пойдет», и при правильном выборе стратегии и успешном делегировании проблемы другому лицу дело почти всегда заканчивалось формулой «нет проблем». Знание законов и правил там помогает мало. Все зависело от конкретного человека и его собственной интерпретации.
— Какая у университета репутация на Западе? Как на тебя, выпускницу российского университета, смотрят в мире?
— В мире мой университет пользуется отличной репутацией. Я, словацкий исследователь, пришла туда трепеща, но университет вознаградил меня престижным брендом МГУ. Особенно он звучит в Англии.
— Существует ли в России что-то вроде «Эразмуса» (программа обмена студентами в ЕС — прим. перев.)? Принято ли там отправлять студентов на зарубежные стажировки?
— Нет, но существует ограниченное количество особых зарубежных стипендий, предназначенных для российских студентов. С российской стороны их финансирование поддерживается билатеральными договорами, но «Эразмус» — это европейский эксклюзив. Тем не менее факультеты и Академия наук активно контактируют с зарубежными коллегами. Так, несколько лет назад я получила и воспользовалась предложением стажироваться во Франции, в университетах и в рамках CNRS.
— Почему вы решили изучать археологию? Вы всегда мечтали об этом, или к этому решению вас подтолкнула именно Россия?
— Археологией занималась вся наша семья, и хотя изначально я не хотела ей себя посвящать, все закончилось иначе. Свою роль сыграло то, что естественные факультеты МГУ на тот момент практически не принимали иностранцев, и поступить туда было невозможно. В итоге я училась на историческом факультете Московского государственного университета имени Ломоносова, но сохранила верность естественным наукам, которыми хотела заниматься с самого начала. В рамках возможностей университета я смогла получить на биологическом факультете дополнительную специализацию «зоология позвоночных».
— И тем не менее биология не очаровала вас так же, как археология?
— Я обожаю естественные науки и геологию, и я многое из них черпаю. Это часть моей специализации. Мой русский научный руководитель подметила эту мою естественно-научную «склонность» и выбрала подходящую тему. В конечном счете я довольна своим выбором факультета. Он дал мне хорошую базу. Наши историки размещались в одном здании вместе с филологами, философами и юристами. Это был особый круг московских интеллектуалов, будущие потомственные ученые и журналисты, невероятно воодушевленные и мудрые студенты, которые очень гордятся своим местом на классическом факультете. Этот дух факультета и университетского «братства» остался со мной и дома. Кроме того, я ощущала его в нашем сообществе МГУ в Оксфорде, Париже и Вене, и сегодня я знаю, что «наших» я найду в любом крупном университете за рубежом. Что парадоксально, именно университет, широта полученного образования подвели многих моих сокурсников к тому, что свою специализацию, так же как и я, они дополнили в другом вузе за рубежом или во время многочисленных зарубежных стажировок.
