Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

Воспоминания о войне: у Грузии тоже есть судьбоносные восьмерки. 08.08.2008 она подверглась российскому вторжению

© РИА Новости Михаил Фомичев / Перейти в фотобанкБоевая техника российских военнослужащих у Рокского тоннеля. 13 августа 2008 года
Боевая техника российских военнослужащих у Рокского тоннеля. 13 августа 2008 года
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
«Нельзя обвинять жертв», — отвечает Саакашвили на замечание о том, что он отреагировал слишком поспешно и глупо. Но действительно ли Грузия — только жертва, а Россия — только агрессор? Не совсем. Войну начали грузины. Однако русские спровоцировали Грузию. Но как русские могли так поступить? Грузины не понимают, как русские могли забрать кусок их страны, отрезав кусок сердца, единого и неделимого.

Это история войны, о которой после Донбасса и Крыма несправедливо забыли. Во время множества поездок в Закавказье я видел вариации одной и той же истории Империи.

У нас очень много схожего и даже общего с грузинами. Размеры страны, численность населения, цивилизационные корни (вместе с Арменией Грузия была первым христианским государством в мире, которое возникло в 4 веке). Также нас связывает опыт столкновения с российскими, а прежде советскими оккупационными танками.

Однако опыт Грузии, в отличие от нашего, недавний и продолжает накапливаться до сих пор.

Ночь с президентом

21 августа 2008 года. Душная ночь. Я не сплю. Такси везет меня и моего коллегу через весь Тбилиси к президентскому дворцу. За окном автомобиля на Проспекте Руставели мелькают спящие бездомные. «Во втором часу утра, — думаю я, — я еще никогда не брал интервью ни у одного президента». Однако занятой Михаил Саакашвили нашел для нас только это время. Из-за драматичных параллелей с августом 1968 года это понятно. Российские танки остановились в 60 километрах от Тбилиси.

Сторонники и противники прозападного президента называли его фамильярно Мишей. На самый верх его вознесла в 2003 году Революция роз (на постсоветском пространстве названия многих попыток избавиться от влияния Империи связаны с названиями растений или культур). Он учился на Украине, где овладел украинским языком, а также в Соединенных Штатах, где также хорошо выучил английский. Женился Саакашвили на голландке. Ясно, что президент не справлялся с ситуацией. Он позволил провокациям (стрельбе по грузинским поселениям) достичь их цели и отдал приказ о начале военной операции в сепаратистском регионе Южная Осетия.

Вместе с Абхазией она отделилась после того, как в 1993 году Грузия провозгласила независимость. Саакашвили аргументировал свои действия «установлением конституционного порядка», но он не догадался, что на северной стороне Кавказа, перед Рокским тоннелем, этого только и ждут уже готовые российские соединения. А они намного сильнее, чем грузинская армия.

Буквально культовой стала фотография, на которой нервничающий Миша жует свой красный галстук. С тех пор Кремль распространяет слухи, что Саакашвили принимает наркотики. Улучшению отношений с Москвой определенно не поспособствовали и его остроты, когда он не раз назвал российского президента «лили-Путиным». Тем самым он хотел подчеркнуть свое могучее телосложение. «Я сплю по четыре часа в день. Перед вами тут были корреспонденты «Би-Би-Си» (ВВС) и «Уолл Стрит Джонел» (Wall Street Journal), а после придут из «Файненшл Таймс» (Financial Times), — сказал нам президент под утро на безукоризненном английском. Он выглядел бодрым.

«Нельзя обвинять жертв», — отвечает Саакашвили на наши слова о том, что он отреагировал слишком поспешно и даже глупо. Но действительно ли Грузия — только жертва, а Россия — только агрессор? Не совсем. Согласно докладу международной следственной комиссии от сентября 2009 года, который опубликовал ЕС, пятидневную войну, унесшую жизни сотен человек, начали грузины, когда седьмого августа вторглись в южноосетинскую столицу Цхинвал. Однако русские спровоцировали Грузию.

К подобным выводам пришли и журналисты немецкого издания «Шпигель» (Der Spiegel), а также американского «Уолл Стрит Джонел» (Wall Street Journal). Международное право нарушили обе стороны.

Ничья земля и Гори

Август 2008 года. Выжженный национальный парк Боржоми, разрушенные города, деревни, дороги, мосты — все это и многое другое оставили после себя российские солдаты. Разумеется, еще и тысячи беженцев. Они живут в ужасающих условиях в школах и временных центрах размещения. Обычное дело на любой войне. Но на родине Сталина в Гори, городе, который с грузинской стороны пострадал больше всего, кое-что отличается: это сюрреалистически ничья земля.

«Это что такое?» — спрашивают с неудовольствием российские журналисты, когда их привозят в кузовах армейских автомобилей. Они замечают нас, возмущенных иностранных корреспондентов, которые в тени сосен ожидают разрешения войти в разрушенный город. У них есть привилегия: их «трип» организовала российская армия, а мы, отвечая каждый за себя, лишь пытаемся узнать, что там происходит. Российские коллеги на минуту спускаются, мы закуриваем, а затем они опять садятся в грузовики и отправляются в Цхинвал. Они возвращаются в город, куда с грузинской стороны нам не попасть.

На следующий день российский командир сжалился и дал нам разрешение войти в Гори. Город почти обезлюдел (осталась едва ли пятая часть от 60-тысячного населения), окна кафе и баров разбиты выстрелами, памятник Сталину не пострадал. Нет воды, электричества и газа. В школьном спортзале находятся люди, которые протягивают руки через брешь в стене, как через окно, чтобы получить гуманитарную помощь. Женщины отдельно, мужчины отдельно. Чуть поодаль, в парке, жалобы местных жителей выслушивает министр иностранных дел Финляндии, занимающий пост главы ОБСЕ. Люди рассказывают ему, что больше российских офицеров и солдат («они ходят к нам мыться, а мы их пускаем») они боятся банд мародерствующих и убивающих казаков и осетин. А они преследуют повсюду.

Возле разрушенных казарм в не менее разрушенном доме мы находим Катину Киговашвили. Старушка плачет, указывая на кровь на стенах и дверях. Это ее кровь. «Русские бомбардировали 12 августа, и, кроме окон, сломалась еще и входная дверь. Ее невозможно было открыть, поэтому я проделала дыру и хожу через нее», — она приседает и демонстрирует, как это делает.

Как они могли с нами так поступить?

Известный польский репортер Рышард Капущинский в своей книге «Империя» (1993) анализирует Советский Союз на основе собственного богатого опыта, накопленного с 1939 года. Разумеется, репортер не обошел вниманием и колоритный Кавказ. Он пишет о тирании стереотипов: «Здесь все устоялось и определилось уже во времена, которые теряются в сумраке истории. Никто не может убедительно ответить на вопрос, почему армяне и азербайджанцы так люто ненавидят друг друга. Просто ненавидят и все тут! Каждый это знает, каждый всосал это с молоком матери. Неизменности отношений способствовала и взаимная изоляция (горы), а также тот факт, что территория Кавказа примыкала к очень отсталым государствам: Персии, России и Османской империи. Контактировать с либеральным и демократическим Западом было невозможно».

Любое обобщение ошибочно, но когда Капущинский пишет об определенном эмоциональном разладе, быстрой смене настроений (в том числе у грузин), он прав. Грузия была с начала 19 века под защитой «матушки-Руси». Но порой она, честно говоря, даже перебарщивала. Тем больше в моих поездках меня удивляет то, что повсюду: в ресторанах, по телевидению и даже в популярных маршрутках (переполненные микроавтобусы, курсирующие между городами) играет… да что там играет — гремит российская поп-музыка, а на сценах выступают звезды российской эстрады. У восхищения языком и культурой оккупантов, какого не увидишь нигде в мире (попробуйте-ка в албанских регионах Косово включить громко сербские песни), есть свои понятные причины.

«Пушкина, Гоголя и Аллу Пугачеву мы считаем своими. Но как русские могли с нами так поступить?» — с ужасом, но без ненависти спрашивают грузины, которые не понимают, как русские могли забрать кусок их страны, словно отрезав кусок сердца, единого и неделимого.

Глубже в эти отношения я смог вникнуть в 2009 году в селе Дици на границе (извините, административной линии) между Грузией и Южной Осетией. Вчера была свадьба. Музыканты играли так громко, что звуки доносились до Цхинвала. Ночью в дом новобрачных пришли любопытные российские бойцы. «Видите? Вот как близко с ними мы живем. Они ходят к нам каждый день», — говорит хозяин праздника. В конце его огорода начинается Южная Осетия. Странный уголок мира.

Многие жители Дици вспоминают, что когда в августе прошлого года пришли русские, они собирали в садах фрукты прямо с танков. А еще они срезали виноград и деревья, чтобы те засохли. Они сделали там тренировочный полигон, перерыли плодородную почву гусеницами, как стадо дикарей. Такие истории рассказывают и в семье Георгия Сосиашвили. Поднимаются громкие тосты за родителей, за бабушку, за усопших, за все и за всех. Шестую пьют за маленьких детей, потому что они, бедные, теперь боятся играть в футбол около школы. Если мяч у них улетит за забор, то окажется на территории «так называемой Южной Осетии» (акцент делается на «так называемую»). Один из гостей рассказывает, что его дочь успокаивает своих детей такими словами: «Не бойся, русские скоро уйдут».

Все больше алкоголя добавляет эмоций. Постсоветские народы я различаю, в том числе, по тому, что они пьют: водка вызывает агрессию, а вино, наоборот, добродушную сонливость. Для грузин характерно, скорее, второе. Певцы со слезами на глазах воспроизводят уникальную грузинскую полифонию. Их гостеприимство просто убийственно. Не помогает даже тост, который я поднимаю за дружбу наших народов.

В восьмом часу все встают из-за стола и начинают мощными голосами петь грузинский гимн. «Чтобы российские солдаты в конце села нас услышали и поняли, что мы не боимся», — шепнули мне заговорщицки. И снова я не вижу в них ненависти, а скорее — гордость.

Мир через Google Maps

«Чтоб они сдохли!» — вырывается весной 2018 года из пожилой женщины, которая с трудом поднимается по темной лестнице к своей квартире. Все происходит на бывшем сталинском курорте Цхалтубо. «Кто?» — спрашиваю я несмело. «Они. Все эти политики. Для них мы не существуем».

Цхалтубо — бывший роскошный бальнеологический курорт в центре страны, куда с 30-х годов 20 века из Москвы регулярно ходили поезда. Среди сосен и озер там возвели десятки комплексов с лечебными ваннами (некоторые даже из мрамора). Но в начале 90-х годов прошлого века волна конфликтов, начавшихся после распада Советского Союза, докатилась и до Цхалтубо. Город разграбили, а затем власти переселили в него тысячи переселенцев из сепаратистской Абхазии.

Я регулярно навещаю переселенцев из Абхазии и Южной Осетии, что даже странно, ведь Цхалтубо я еще не посмотрел. Мне показал его один из них — друг Зура Цахнагия. Вместе с супругой, двумя детьми и отцом он проживает в небольшом доме в прежде еврейском квартале второго по величине грузинского города Кутаиси. После моего последнего визита в 2011 году произошли перемены: многочисленные салоны красоты теперь называют не по-русски «салонами красоты», а по-английски — «Бьюти салон» (beauty salon). Зура лаконично добавляет на русском: «Салон есть, а красоты нет».

Так же, как в Зугдиди на абхазской административной линии, в Цхалтубо я вижу бездомных. Забытые с 1993 года всеми — миром и своим правительством, эти люди уже давно умерли бы (от государства они получают в пересчете по десять евро в месяц), если хотя бы один мужчина из каждой семьи не ездил бы на заработки в Тбилиси или через Кавказ в Россию и не отправлял домой деньги. Именно там, на западе Грузии, девять лет назад переселенцы сказали мне самую точную вещь: «Мы живем хуже мертвых».

Их надежды на то, что когда-нибудь они вернутся домой, в оккупированную россиянами Абхазию, ничтожны. Растет уже второе и даже третье поколение без родины.

Дела у Зуры идут лучше: он работает на мобильного оператора. Он ездит на машине по окрестностям, продает SIM-карты и смартфоны. Подомовая продажа чего угодно там очень популярна. Когда после работы он уставшим приходит домой, то привычно включает вместе с отцом компьютер. Через Google Maps со спутника они рассматривают (немного с мазохизмом, а немного с ностальгией) свой дом в Сухуме, откуда их выгнали много лет назад. Свой…собственный…дом!

Они показывают мне его: «Видишь? Теперь в нашем доме живут абхазы, наши соседи. Во время войны они только наблюдали за бесчинствами сепаратистов и наемных боевиков из России. Это всего в ста километрах отсюда, но, наверное, туда мы уже никогда не вернемся».