18 октября 1813 года случился поворотный момент в немецкой истории. В битве под Лейпцигом саксонская дивизия внезапно перешла на сторону противника и стала стрелять по своим. Они целились в солдат Наполеона Бонапарта, с которыми вместе шли в бой. И вот теперь они боролись не вместе, а против Франции. Не только Саксония многие годы поддерживала французского короля, но также и Баден, Вюртемберг, Бавария, Вестфалия. А почему бы и нет? Наполеон был просвещенный, прогрессивный, успешный. А Германия? Ее еще не было.

Только многолетнее господство Наполеона над Рейнским союзом, его угнетение Пруссии и десятки тысяч погибших солдат в Русском походе пробудили сопротивление «немцев» и их национальное чувство, подогреваемое стремлением к свободе и самоопределению. Князья раскрыли эти идеи в 1815 году на Венском конгрессе и покончили с ними в ходе революции 1848 года. Бисмарк выдвинул национальные идеи в 1871 году, Вильгельм II начиная с 1890 года превратил их в шовинизм, национал-социалисты трансформировали идею в ее противоположность. Идея свободы и самоопределения все это выстояла и пережила свой расцвет — благодаря США и примирению с европейскими соседями. Национальные объединительные силы были и остаются достаточно сильными, чтобы поддерживать демократическую Германию на протяжении 70 лет — даже пройдя 40-летнее разделение страны. Есть споры между севером и югом, между востоком и западом, но все, в конце концов, чувствуют себя немцами, даже баварцы, которые в свое время маршировали вместе с Наполеоном и еще в 1866 году сражались на стороне Австрии против Пруссии.

Национализм — это история успеха. Да, от него идет линия на самовозвышение, империализм  и самое ужасное, что человек когда-либо причинял другому человеку. Но от него также идет линия на самые жизнестойкие и влиятельнейшие демократии мира, в Германии или США, Франции или Испании, Японии или Южной Корее. Мы должны повторить эту историю успеха — на европейском уровне. Тот, кто посмотрит сегодня на континент, увидит лоскутный ковер, на который была похожа Германия 200 лет назад. Увидит ЕС, сообщество государств, граждане которых однажды убивали друг друга, а теперь пытаются сотрудничать. С несколькими наполовину продуманными институтами, несколькими малодушными символами и мифами. Большая часть людей все еще ощущает большую близость со своими странами, чем с этим ЕС. Так же, как раньше их отдельные немецкие земли значили для них больше, чем немецкая нация.

Это вопрос баланса. Такой европейский национализм не может основываться на расе, этносе или религии, иначе возникнет зародыш новых войн. Его фундаментом должны стать ценности, на которых основываются самые успешные национальные государства — свобода, равенство, разделение властей. ЕС уже основывается на этих принципах, нужно их наконец-то последовательно и уверенно реализовать. Только затем возникнет «чувство единства», которое станет условием для того, чтобы в один прекрасный день можно было честно и мирно говорить о европейских налогах, социальных льготах и политическом единстве.

Основным условием этого чувства единства являются четкие и безопасные границы. Нужно определить, что такое Европа. Это не означает отгороженность. Но необходима управляемая миграция, которая основывается на правах и санкциях. Миграционный хаос прошлых лет по праву вызвал у миллионов людей вопрос о том, в чем заключается преимущество внешних границ ЕС по сравнению с былыми национальными границами. Смелая, самостоятельная Европа должна также четко определить, кто ее друзья и кто ее противники. Формула простая: наши друзья — те нации, которые разделяют наши ценности. Со всеми другими мы ведем профессиональную дипломатию, но отдаем предпочтение союзам и сделкам с нашими партнерами по ценностям.

В Европе зачастую действуют иначе. Россия разрабатывает новые ядерные ракеты среднего радиуса действия, которые представляют для нас угрозу. Но Германия строит газопровод, который укрепляет Россию и ослабляет восточноевропейских друзей. Италия присоединяется к проекту «Шелкового пути» и встает на сторону Китая, соперничающей с Европой диктатуры. Остается надежда, что давление внешних держав сможет пробудить европейский патриотизм — как это произошло во времена Наполеона на национальном уровне.

Кроме того, Европа с равными нациями должна защищать свои ценности и внутри объединения. Необходимо применять жесткие меры к странам, которые хотят сгладить демократические правила в ЕС. В долгосрочной перспективе это приведет не к расколу, а к большему единству. В то же время Европа должна защищать свои ценности и против политического ислама, второго по величине нелиберального течения нашего времени. Нужно защищаться, когда Саудовская Аравия несет свои радикальные религиозные трактовки на Балканы, и не допускать, чтобы мечети в центре Европы финансировались врагами свободы или возникали параллельные общества с собственной правовой системой.

Но пока европейцы рассматривают ЕС как непоследовательный и слабый союз, граждане чувствуют себя более защищенными внутри своих стран. Только когда будут европейская идентичность, европейская «национальная гордость» и европейский патриотизм, люди почувствуют себя европейцами — что, как показывает немецкий федерализм, не исключает параллельные региональные и национальные категории. В настоящий момент это кажется очень маловероятным. Практически так же, как более 200 лет назад было маловероятно для баварца, саксонца или вестфальца почувствовать себя в один прекрасный день немцем.