В течение последних двух лет американская гегемония пришла к концу. Эра господства США была короткой и бурной, длилась около трех десятилетий и была отмечена двумя, можно сказать, переломными моментами. Она началась с падения берлинской стены в 1989 году. Началом ее конца стало другое крушение — Ирак 2003 года, за которым последовал медленный упадок. Но потеряли ли Соединенные Штаты особый статус под влиянием внешних причин, или сам Вашингтон ускорил свое падение плохими привычками и поведением? Этот вопрос предстоит решить историкам в будущем. А пока, в это время и с этой точки зрения, можно делать лишь предварительные выводы.
Как и в случае с другими смертями, к этой привело множество факторов. В международной системе действовали глубокие структурные силы, которые неумолимо подточили бы господство любого государства, которое сосредоточило в себе такую власть. В случае с Америкой, однако, смерть наступила в результате политики Вашингтона, который — со своей беспрецедентной позиции — неверно распоряжался своим превосходством и злоупотреблял властью, теряя союзников и ободряя врагов. А теперь, при администрации Трампа, Соединенные Штаты, похоже, утратили интерес ко всему и веру в идеи и цели, вдохновлявшие их на международной арене целых три четверти века.
Рождение звезды
Гегемония США после холодной войны была таким явлением, которое мир не видел со времен Римской империи. Обычно принято считать, что «американский век» начался в 1945 году, вскоре после того, как этот термин ввел в обращение издатель Генри Люс (Henry Luce). Однако мир после Второй мировой войны сильно отличался от эпохи после 1989 года. Даже после 1945 года Франция и Великобритания формально оставались империями и потому сохраняли большое влияние. Вскоре в качестве соперника сверхдержавы выступил Советский Союз, оспаривая влияние Вашингтона во всех уголках планеты.
Достаточно вспомнить, что выражение «третий мир» появилось в результате деления земного шара на три зоны, причем первым миром считались США и Западная Европа, а вторым — коммунистические страны. К третьему относились все остальные, и каждой стране нужно было выбирать, попадет ли она под влияние США или СССР. Для огромной части мирового населения, от Польши до Китая, этот век вряд ли был американским.
Поначалу превосходство Соединенных Штатов после холодной войны было трудно заметить. Как я отмечал в журнале «Нью-Йоркер» (New-Yorker) в 2002 году, большинство действующих лиц его не осознавали. В 1990 году премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер утверждала, что мир делится на три политические сферы, в которых доминируют доллар, иена и немецкая марка. Книга Генри Киссинджера 1994 года «Дипломатия» (Diplomacy) предсказывала рассвет новой, многополярной эпохи. Конечно, в Соединенных Штатах было мало веры в собственное превосходство. Президентская кампания 1992 года была отмечена чувством слабости и усталости. «Холодная война окончена; Япония и Германия победили», — вновь и вновь повторял кандидат от демократов Пол Цонгас (Paul Tsongas). Американские знатоки Азии уже начали поговаривать о «тихоокеанском веке».
В этой аналитике было только одно исключение — пророческое эссе консервативного комментатора Чарльза Краутхаммера (Charles Krauthammer) «Однополярный момент», опубликованное на страницах нашего журнала в 1990 году. Даже столь оптимистичное мнение все равно было сдержанным, как видно из названия статьи. «Однополярный момент будет недолгим», — признался Краутхаммер, предсказывая в колонке газеты «Вашингтон пост» (Washington Post), что через очень короткое время Германия и Япония, две новые «региональные сверхдержавы», будут проводить внешнюю политику независимо от Соединенных Штатов.
Политические деятели приветствовали ослабление однополярности, которое, по их мнению, было неизбежно. В 1991 году, когда начались Балканские войны, Жак Поос (Jacques Poos), президент Совета Европейского союза, заявил: «Настал час Европы». И пояснил: «Если европейцы и могут решить какую-то проблему, то это проблема Югославии. Это европейская страна, и американцы тут ни при чем». Оказалось, впрочем, что только Соединенные Штаты обладают достаточной силой и влиянием, чтобы вмешаться и эффективно разрешить этот кризис.
Точно так же, когда ближе концу 1990-х годов ряд экономических волнений вогнал экономику восточноазиатских стран в штопор, только Соединенные Штаты смогли стабилизировать мировую финансовую систему. Они организовали международную финансовую помощь в размере 120 миллиардов долларов для наиболее пострадавших стран, что позволило разрешить кризис. Журнал «Тайм» (Time) поместил трех американцев, министра финансов Роберта Рубина (Robert Rubin), председателя Федеральной резервной системы Алана Гринспена (Alan Greenspan) и заместителя министра финансов Лоуренса Саммерса (Lawrence Summers) на обложку под заголовком «Комитет по спасению мира».
Начало конца
Подобно тому, как превосходство Америки незаметно для всех росло в начале 1990-х годов, так и в конце 1990-х нарастали силы, которые могли бы его подорвать, даже когда люди начали называть Соединенные Штаты «незаменимой нацией» и «единственной в мире сверхдержавой». Прежде всего, начался подъем Китая. Если оглянуться назад, кажется ясным, что Пекин в перспективе должен был стать единственным серьезным соперником Вашингтона, но четверть века назад это было не так очевидно. Хотя Китай начал быстро расти еще с 1980-х годов, базовый уровень был крайне низок. Лишь немногие страны оказались способны удерживать темпы роста более двух десятилетий. Странная смесь капитализма и ленинизма в Китае выглядела хрупкой, особенно после восстания на площади Тяньаньмэнь.
Но рост Китая продолжался, и страна стала новой великой державой в этом блоке, обладающей достаточной мощью и амбициями, чтобы противостоять Соединенным Штатам. Россия, со своей стороны, превратилась из слабой и незаметной страны начала 1990-х в реваншистскую державу, «третьего лишнего», достаточно хитрого и способного, чтобы вести подрывную деятельность. Теперь, когда появились два крупных мировых игрока, вышедших за пределы созданной США международной системы, мир вступил в постамериканскую фазу. Сегодня Соединенные Штаты по-прежнему являются самой могущественной страной на планете, но они существуют в мире глобальных и региональных держав, которые могут сопротивляться — и часто так и делают.
Именно Ирак стал поворотным пунктом. Соединенные Штаты начали войну из принципа, несмотря на опасения, которые высказывал остальной мир. Они пытались заставить ООН одобрить миссию, и когда с этим возникли сложности, решили обойтись без поддержки этой организации. Они проигнорировали доктрину Пауэлла, — провозглашенную генералом Колином Пауэллом, председателем Объединенного комитета начальников штабов во время войны в Персидском заливе, идею о том, что в войну стоит вступать, только если на карту поставлены жизненно важные национальные интересы и гарантирована полная победа. Администрация Буша настаивала на том, что обширная задача по оккупации Ирака может быть решена с помощью небольшого количества войск и мягкого подхода. Говорили, что Ирак окупит себя. И вот, оказавшись в Багдаде, Вашингтон решил уничтожить иракское государство, расформировав армию и зачистив бюрократию, а в результате это породило хаос и помогло разжечь повстанческое движение. Любую из этих ошибок можно было исправить. Но вместе они означали, что операция в Ираке стала дорогостоящим провалом.
После 11 сентября Вашингтон принял важные, последовательные решения, которые продолжают оказывать на него влияние, но они были приняты поспешно и в страхе. Казалось, ему грозит смертельная опасность: нужно было сделать все возможное, чтобы защитить себя — от вторжения в Ирак до непомерного увеличения расходов на внутреннюю безопасность и применения пыток. Остальной мир видел страну, которая столкнулась с терроризмом, с которым другие жили многие годы, но заметалась, словно раненый лев, нарушая международные договоренности и нормы. За первые два года администрация Джорджа Буша вышла из большего количества международных соглашений, чем любая предыдущая администрация. (Несомненно, этот рекорд был побит при президенте Дональде Трампе.) Поведение Америки за границей во время администрации Буша подорвало моральный и политический авторитет Соединенных Штатов, поскольку давние союзники, такие как Канада и Франция, совершенно не готовы были принять сущность, внутреннее содержание и стиль их внешней политики.
Мяч в свои ворота
Так что же подорвало господство Америки — появление новых претендентов или усталость империи? Как это бывает с любым большим и сложным историческим явлением, вероятно, все вместе. Подъем Китая был одним из тех тектонических сдвигов в жизни международного сообщества, которые подорвали бы неоспоримое превосходство любого гегемона, какой бы искусной ни была его дипломатия. С возвращением России, однако, дело обстояло сложнее. Сегодня уже не все помнят, что в начале 1990-х годов российские лидеры были полны решимости превратить свою страну в либеральную демократию, европейское государство и своего рода союзника Запада. Эдуард Шеварднадзе, который был министром иностранных дел в последние годы существования Советского Союза, поддержал войну Соединенных Штатов против Ирака в 1990-1991 годах. А после распада Советского Союза первый министр иностранных дел России Андрей Козырев стал еще более горячим либералом, интернационалистом и энергичным сторонником прав человека.
Кто упустил Россию — вопрос для отдельной статьи. Однако стоит отметить, что, хотя Вашингтон и дал Москве возможность пользоваться определенным статусом и уважением, — например, расширив «семерку» до «восьмерки», — он никогда по-настоящему серьезно не относился к проблемам безопасности России. Америка пошла на резкое и быстрое расширение НАТО, — возможно, сам этот процесс был необходим для таких стран, как Польша, которым исторически могла угрожать Россия, но он все продолжался и продолжался, бездумно, практически без оглядки на уязвимость России, а теперь даже распространяется на Македонию. Сегодня агрессивное поведение российского президента Владимира Путина заставляет считать оправданными все действия, предпринимаемые против его страны, но стоит задаться вопросом: какие силы в первую очередь способствовали подъему Путина и его внешней политики? Несомненно, в основном эти силы были внутренними по отношению к России, но в той мере, в какой действия США в принципе могли оказать влияние на ситуацию, они действовали скорее во вред, подогревая настроения реваншизма в России.
Самая большая ошибка США за время «однополярного момента» в отношениях с Россией, да и с остальным миром, заключалась в том, что им просто ни до чего не было дела. После распада Советского Союза американцы хотели вернуться домой, и они это сделали. Во время холодной войны Соединенные Штаты по-настоящему интересовались событиями в Центральной Америке, Юго-Восточной Азии, Тайваньском проливе и даже в Анголе и Намибии. К середине 1990-х годов они потеряли всякий интерес к миру. Эфиры из зарубежных подразделений «Эн-би-си» (NBC) сократились с 1013 минут в 1988 году до 327 минут в 1996 году. (Сегодня три основных новостных канала вместе взятые выделяют примерно столько же времени для сюжетов из-за рубежа, сколько каждый отдельный канал выделял в 1988 году.) Как Белый дом, так и Конгресс при администрации Джорджа Буша-старшего не жаждали предпринимать усилия по преобразованию России, не были заинтересованы в развертывании новой версии плана Маршалла или в активном участии в стране. Даже в условиях внешнеэкономических кризисов, обрушившихся во время администрации Клинтона, политикам США приходилось выкручиваться и импровизировать, зная, что Конгресс не выделит никаких средств для спасения Мексики, Таиланда или Индонезии. Они предлагали советы, большинство из которых не предполагали помощи со стороны Вашингтона, но в их отношении чувствовалось отстраненное пожелание всех благ, а не настоящее участие сверхдержавы.
После окончания Первой мировой войны Соединенные Штаты стремились изменить мир. В 1990-х это казалось более возможным, чем когда-либо прежде. Страны по всей планете двигались по американскому пути. Война в Персидском заливе, казалось, ознаменовала новую веху в мировом порядке, поскольку ее целью было установление норм, ограниченных по своему масштабу, одобренных крупными державами и узаконенных международным правом. Но как раз во время всех этих позитивных событий Соединенные Штаты утратили ко всему интерес. В 1990-е годы политики США все еще хотели изменить мир, но малой кровью. У них не было политического капитала или ресурсов, чтобы на самом деле выкладываться. Это была одна из причин, по которой Вашингтон всегда давал один и тот же совет зарубежным странам: шоковая терапия экономики и мгновенная демократия. Что-то более сложное или постепенное, — иными словами, что-то похожее на то, как сам Запад либерализовал свою экономику и демократизировал свою политику, — объявлялось неприемлемым. До 11 сентября американская тактика поведения в случае угрозы заключалась в основном в том, чтобы атаковать издалека, используя двойной подход: экономические санкции и точные воздушные удары. Оба способа, как писал политолог Элиот Коэн (Eliot Cohen) об авиации, походили на современные ухаживания: «удовольствие без обязательств».
Конечно, несмотря на ограниченную готовность Соединенных Штатов вкладывать средства и нести бремя, их риторика не менялась, поэтому в эссе для журнала «Нью-Йорк таймс мэгэзин» (The New YorkTimes Magazine) в 1998 году я указал, что внешняя политика США определяется «риторикой преобразований, но реальностью приспособления». Результатом, как я написал, была «пустая гегемония». Эта пустота сохраняется с тех пор.
Финальный свисток
Администрация Трампа еще сильнее выхолостила внешнюю политику США. Повадки Трампа напоминают президента Джексона, поскольку он в основном не интересуется миром, за исключением того, что считает, будто большинство стран хотят испортить жизнь Соединенным Штатам. Он националист, протекционист и популист, решивший, что «Америка прежде всего». Но, по правде говоря, самое главное, что он сделал — ретировался с поля боя. При Трампе Соединенные Штаты вышли из Транстихоокеанского партнерства и более широкого взаимодействия с Азией. Они не считаются с 70-летним партнерством с Европой. Если они вспоминают о Латинской Америке, то только в контексте сдерживания потока иммигрантов или когда нужны голоса жителей Флориды. Им удалось оттолкнуть даже канадцев (а это не так-то просто сделать). В результате ближневосточная политика перешла в руки Израиля и Саудовской Аравии. За некоторыми исключениями, такими как попытки Трампа заключить мир с Северной Кореей, чтобы в порыве нарциссизма заполучить Нобелевскую премию мира, главная черта внешней политики Трампа — это ее отсутствие.
Когда в свое время сверхдержавой была Великобритания, ее гегемонию ослабляли многие мощные структурные силы: подъем Германии, Соединенных Штатов и Советского Союза. Но она также потеряла контроль над своей властью из-за чрезмерного перенапряжения усилий и самонадеянности. В 1900 году, когда четвертая часть населения мира находилась под британским правлением, большинство главных колоний Соединенного Королевства требовали лишь ограниченной автономии — «статуса доминиона» или «домашнего правления», если говорить словами той эпохи. Если бы страна быстро дала это всем своим колониям, кто знает, может, жизнеспособность империи продлилась бы на долгие десятилетия? Но она так не поступила, продолжая настаивать на своем узком, корыстном интересе вместо того, чтобы приспособиться к интересам более широкой империи.
Здесь можно провести аналогию с Соединенными Штатами. Если бы страна более последовательно преследовала более широкий круг интересов и идей, она могла бы продлить свое влияние на десятилетия вперед (пусть и в другой форме). Правило расширения либеральной гегемонии кажется простым: быть более либеральным и менее властным. Но слишком часто и слишком очевидным образом Вашингтон преследовал собственные узкие интересы, отталкивая союзников и распаляя противников. В отличие от Соединенного Королевства в конце его господства, Соединенные Штаты не обанкротились и не превратились в чрезмерно раздутую империю. Они остаются единственной в своем роде, самой могущественной страной на планете. Они будут продолжать оказывать огромное влияние на мир, больше, чем любая другая страна. Но они больше не будут доминировать в международной системе, как это было в течение почти трех десятилетий.
Таким образом, остается одно — американская идеология. Соединенные Штаты были уникальным гегемоном в том смысле, что расширили свое влияние, установив новый мировой порядок, о котором мечтал президент Вудро Вильсон, и который наиболее полно воплощал президент Франклин Рузвельт. Это мир, который был наполовину выстроен после 1945 года, иногда называемый «либеральным международным порядком», из которого Советский Союз вскоре вышел, чтобы построить свою собственную сферу влияния. Но либеральный мир сохранялся в период холодной войны, а после 1991 года расширился и охватил большую часть земного шара. Идеи, лежащие в его основе, за последние три четверти века создали стабильность и процветание. Возникает вопрос: выстоит ли международная система, которую американская власть, по ее словам, спонсирует, — с ее правилами, нормами и ценностями? Или Америка еще и станет свидетелем упадка своей империи идей?
