Если у каждого народа, как и у каждого языка, есть своя грамматическая система, какова же грамматика, которая может помочь нам понять современную Россию?

Даже наименее наблюдательные из иностранцев, побывавших в сегодняшней России, наверняка быстро откроют первое правило этой метафорической грамматики: единство противоположностей. С одной стороны, мы видим Россию, которая почти одержима своей «инаковостью». С другой стороны, мы видим Россию, которая стремится к «тождественности» остальным членам семьи западных государств.

Для русской истории этот дуализм «инаковости-тождественности» — не в новинку.

Первоначально Россия выстраивала свою идентичность вокруг претензий на «инаковость», называя себя «Третьим Римом», преемницей Рима и Константинополя, последнего поборника Христа в быстро дехристианизированной Европе. Два столетия войн против мусульманских держав того времени, особенно Османской империи и Ирана, расширили христианский мир более чем на 12 миллионов квадратных километров, когда самодержавная Империя распространилась на Среднюю Азию, Сибирь, Каспийский бассейн и Кавказ.

Очутившись между Европой, казавшейся дехристианизированной, и исламом, казавшимся реваншистски настроенным, некоторые русские писатели, поэты и философы разработали ставшее национальной идеологией славянофильство, в соответствии с которым славянские народы представляют собой отдельную и слегка превосходящую остальные часть человечества. Истоком этой идеологии стал отказ Василия Темного в 1439 году ввести Россию в лоно европейских народов под эгидой римско-католической церкви. Постепенно такие философы, как Алексей Хомяков и Константин Аксаков, и такие писатели, как Николай Гоголь, выразили эту идеологию в светской форме.

Со временем славянофильство как государственную идеологию отвергли и раскритиковали различные деятели, включая Бориса Годунова, Петра Великого, Петра Чаадаева, Александра Краевского и Александра Герцена, которые культивировали идею альтернативной идентичности для формирующейся нации. Их стали называть «западниками», потому что они рассматривали Россию как модернизирующееся европейское государство, а не как «святую Русь» славянофилов, которые вели себя так, будто время остановилось в XV веке.

Владимир Путин символизирует эту двойственность на самом высоком уровне российской политики. Он ведет себя как славянофил, когда ему нужно оправдать свой авторитарный по сравнению с современными европейскими демократиями стиль правления. Он часто любит повторять: Россия — не такая, как все!

Путину удалось заручиться поддержкой Русской Православной Церкви, убедив ее иерархов, что его режим — опора и защита Церкви от безбожия, вмешательства западных церквей и американских движений, покушающихся на Библию. Путин гордится воспоминаниями о своем паломничестве в Святую Землю, где он, поговаривают, пережил мистический опыт, и поддерживает свою репутацию коллекционера икон и реликвий.

В то же время, однако, Путин хочет представить себя западником по образцу Петра Великого, потому что знает: быстро растущий российский средний класс с банковскими счетами в Лондоне и Цюрихе больше заинтересован в поездках на Французскую Ривьеру, чем на Святую Землю, предмет споров между Израилем и Палестиной.

После того, как Европейский Союз ввел санкции против России в наказание за аннексию Крымского полуострова, Путин попытался убедить россиян проводить свой отпуск в Турции и Исламской Республике Иран, которые согласились ввести безвизовый режим для россиян. Спустя два года число россиян, воспользовавшихся такой возможностью, остается незначительным. По последним оценкам, около 100 тысяч россиян посещают Турцию, в то время как в Иран по-прежнему отправляется менее 5 тысяч человек. Для сравнения, в 2018 году Франция привлекла 3,2 миллиона российских туристов.

Геополитические гуру на Западе могут пытаться убедить всех в том, что Путин с Реджепом Тайипом Эрдоганом и Али Хаменеи — одна команда. Однако на самом деле и сам Путин, и тем более его избирательная база жаждут наладить более тесные связи с такими людьми, как Эммануэль Макрон и Дональдом Трампом.

Россия может произносить славянофильские речи, но в глубине души мечтает, чтобы ее снова приняли в Западный лагерь. Это видно по тому, как русские одеваются, что они едят, какие напитки пьют, какую музыку слушают, какие каналы и фильмы смотрят, какие книги читают. Очереди перед ресторанами «Макдональдс», возможно, банальный признак надвигающейся вестернизации. Более того, тот факт, что миллионы россиян имеют банковские счета на Западе, в том числе на Кипре или даже в ненадежной Греции, нельзя списывать на простую эксцентричность.

Беседуя с российскими интеллектуалами, иностранный гость быстро заметит их обеспокоенность тем, что Россия может оказаться изолированной перед лицом растущей экономической и военной мощи Китая с одной стороны, и исламистского экстремизма, возглавляемого Ираном и Турцией — с другой.

Объявленные на прошлой неделе результаты муниципальных выборов, состоявшихся в этом месяце, демонстрируют явный провал славянофильской версии путинского режима. Президентская партия «Единая Россия» потеряла более трети своих мест в Москве, которая, как и в других странах, ориентирующихся на столицу, задавала тон в государственной политике, по крайней мере, с 1920-х годов.

Россия мечтает вернуться к западной составляющей своей идентичности. Некоторые аналитики на Западе утверждают, что это притворные мечты; Путин хочет обмануть западные демократии, чтобы они помогли ему пережить трудные времена, прежде чем он вернется к своим старым махинациям. Призыв президента Макрона вернуть Россию в саммит «Большой семерки» в прошлом месяце был отклонен другими участниками еще до того, как вошел в повестку дня. Другие аналитики, впрочем, утверждают, что даже если рассуждать о России после Путина, эти рассуждения должны начаться до того, как пройдет срок царя Владимира.

При Путине Россия словно вышла из-под контроля и подбрасывала неприятные сюрпризы, не говоря уже о мистификациях, не только Западу, но и Китаю, и другим странам. Таким образом, стабилизация России путем определения ее надлежащего места в формирующемся мировом порядке, или, если хотите, в мировом хаосе, должна стать главной заботой для политиков и стратегов во всех главных мировых столицах. То, что такое новое определение не может быть достигнуто исключительно через анафему и запрет на церковное общение, или их современную версию, которая представляет собой экономические и дипломатические санкции, сегодня столь же очевидно, как это было во Флорентийском Совете XV века.

Эмир Таэри (Amir Taheri) — главный редактор иранской газеты «Кайхан» с 1972 по 1979 год. Он работал в целом ряде изданий или писал для них, опубликовал одиннадцать книг, с 1987 года является обозревателем газеты «Аш-Шарк Аль-Аусат».