Даже сейчас, когда строгие меры все больше смягчаются, каждый новый день говорит нам о том, что после коронавирусного кризиса мир радикально изменится. К лучшему или к худшему? Давайте рассмотрим две противоположные перспективы: мир во всем мире или мировую войну. Начнем с оптимистичного сценария.
Все страны мира одновременно столкнулись с одной и той же проблемой. Это факт. Судя по всему, сейчас ни одно государство не может похвастаться столь сильной позицией, которая позволила бы ему воспользоваться слабостью другого или других для достижения собственных целей. Это аргумент в пользу мира во всем мире или, по крайней мере, примирения. В связи с этим можно сказать, что даже «хорошо», что больше всех пострадала самая большая военная держава мира (хотя в общечеловеческом смысле это, разумеется, трагедия). Если развивать эту мысль, то также можно сказать, что «хорошо», что коронавирус вернулся и в Китай, поскольку снова восстановилось «равновесие».
Разумеется, было бы наивно (и даже преступно) ожидать, что смертоносная пандемия дарует миру равновесие во всем. Этого не случится. Кое-кто сейчас всерьез задается вопросом, насколько еще США должны ослабнуть от этой пандемии, чтобы Китай решился на военный захват Тайваня. Исключить такое развитие событий нельзя, если вспомнить, что десятилетия мира между Китаем и Тайванем — заслуга американского военного присутствия в Тайваньском проливе.
С другой стороны, ни одно правительство не может проигнорировать эту пандемию (разве что белорусское). Войны не начинаются при «социальной дистанции», но могут ею заканчиваться (вспомним, испанку в конце Первой мировой войны). Также мы видим, как во время текущей пандемии ослабли некоторые конфликты. Саудовская Аравия в спешном порядке завершает свою военную агрессию против Йемена (конечно, в том, что авантюра Мухаммеда ибн Салмана провалилась, виноват не только коронавирус). Обстановка в Сирии самая спокойная за последнее время. Да, была странная попытка, организованная американскими наемниками (а вероятно, и руководством США), вторгнуться в Венесуэлу. Но скорее это событие было вызвано желанием «воспользоваться хаосом» и напоминанием о том, что администрация Трампа не откажется от идеи сменить режим в Каракасе (особенно в год президентских выборов в США). Речи о войне, по крайней мере мировой, тут не идет.
Сложилась беспрецедентная ситуация. Весь мир столкнулся с одним и тем же вызовом, и нетрудно себе представить некий сценарий, при котором мир сплотится и вступит в коллективную борьбу с общей проблемой (правда, начало пандемии этого не предвещало, и даже наоборот, победил принцип «каждый сам за себя»).
Также известно, что эта пандемия повлечет за собой неминуемый тяжелый экономический кризис, а он, как нам известно из прошлого, имеет тенденцию выливаться в войну. Не всегда, разумеется. С момента основания Соединенные Штаты пережили более 40 рецессий и вели «всего» 20 войн за своими границами. Однако шансов на то, что во время глубокого кризиса, начнется война, конечно, больше.
Почему? Одна из теорий, это объясняющих, касается так называемого «военного кейнсианства». О чем речь? О допущении, что война активизирует экономику, резко повышает спрос, и иногда это может вывести страны из глубокой экономической депрессии. Это подтверждает история США в первой половине прошлого века. Соединенные Штаты выбрались из Великой депрессии только после вступления во Вторую мировую войну. Кроме того, есть еще и так называемый военно-промышленный комплекс, производители оружия и всего, что с ним связано. Нетрудно себе представить, что некоторые страны, оказавшись в очень тяжелом экономическом положении, задумаются о войне как о возможном «средстве» для выхода из этой ситуации.
Оставим в стороне аргументы, которые подбрасываются массам пропагандой. Зачем на самом деле ведутся войны? Одни полагают, что все дело в безопасности, а не экономической выгоде. Конечно, эти два понятия могут легко слиться в одно. После разрушительной иракско-иранской войны в 80-е годы Ирак оказался в тяжелом экономическом положении и вторгся в Кувейт. Так он попытался компенсировать ущерб, который иракцам в каком-то смысле нанесли США.
В кризисные моменты захватывать территории не лучшая идея. Вспомним хотя бы упомянутые Китай и Тайвань. Не секрет, что китайская политическая доктрина предполагает возвращение «блудной китайской провинции» обратно в состав Народной Республики. Вероятно, Китай попытался бы это сделать, если бы не американские войска, которые встали между ним и Тайванем. Но представим, что ситуация в США ухудшилась настолько, что они больше не в состоянии обеспечивать «безопасность» своим союзникам, особенно в Азии (Тайвань, Южная Корея, Япония…). И тем не менее это все равно не означает, что Китай набросится на Тайвань, поскольку если присоединить его сейчас, то что с ним делать? Этот регион может превратиться в еще большую проблему для Китая, чем сейчас!
Кстати, именно поэтому Владимир Путин не спешил и не спешит присоединять Донецк и Луганск к Российской Федерации, ведь с ними Россия получила бы больше проблем, чем преимуществ.
Конечно, на все можно посмотреть с противоположной точки зрения… Донбасс, Тайвань, Идлиб и другие — все они могут стать горячими точками, потому что кто-то решит действовать по принципу «сейчас или никогда». И опять-таки все связано с текущим положением США. Факт в том, что Соединенные Штаты больше всех в мире пострадали от коронавируса. В ближайшее время проблемы в США могут обостриться настолько, что ожидать, что они параллельно будут вести военные операции, будет просто невозможно. Однако это продлится относительно недолго, несколько месяцев, но и в таком коротком промежутке кто-нибудь может разглядеть для себя «шанс, который упускать нельзя».
Правда, все это сценарии, которые опираются на существующий порядок, и, быть может, говоря о войне и мире в период после коронавирусного кризиса, мы совершаем главную ошибку. При всех хорошо известных очагах напряженности, взаимных обвинениях, угрозах сейчас в мире нет настолько воинственной силы, о которой мы могли бы сказать: она только и ждет, чтобы повести войска в бой. Даже Трамп, который так любит грозиться, во время своего первого мандата зарекомендовал себя большим миротворцем, чем его предшественник Обама (но все еще может измениться!). Опасность для мира кроется уже в ближайшем будущем и в событиях, которые будут разворачиваться на фоне мощнейших экономических потрясений.
В Европе и других уголках мира заметен постепенный подъем радикальных правых. Каждый новый кризис (финансовый, миграционный) они используют как очередную ступеньку на пути к власти. Нынешняя пандемия может привести к разрушению экономики, и они могут воспользоваться этим как трамплином, перескочить несколько ступенек и взять власть в свои руки.
Тогда нас легко может отбросить лет на сто назад — во времена Муссолини и Гитлера, а подобные политические силы любят войну. Для них война уже не является механизмом безопасности и экономики. Для них война — это своего рода «чистка», период перехода к фашистской «утопии». Возможно, именно с ними связана самая большая опасность для мира, намного большая, чем китайское нападение на Тайвань, вторжение Трампа в Венесуэлу или аннексия Путиным Донбасса.
Гитлеровская экономическая политика, конечно, обладала элементами «военного кейнсианства» (хотя его трудно было бы назвать «кейнсианцем»). Если государство использует фискальную политику для стимуляции экономики — это де-факто кейнсианская экономика. Если в качестве «фискальной политики» выступает война, то мы получаем военное кейнсианство. Реализовывать его будут не «кейнсианцы», но название не так важно. Важно, что они уверены: их война ведет к решению экономического вопроса.
Пережить экономический кризис 2008 года было трудно. Он уже навсегда изменил политическую арену Европы. Однако по сравнению с тем, что нам предстоит, 2008 год может показаться «цветочками», и в такой ситуации радикальная политика получит огромную поддержку даже со стороны тех, кто все еще любит называть себя умеренными. Мало того, сто лет назад полюса сближались: у ультраправых и ультралевых были почти одинаковые шансы на приход к власти в разных частях мира (в Германии и России так и случилось). А видит ли сегодня кто-то ультралевых на горизонте? Нет. Грета Тунберг и борцы за социальную справедливость не в счет.
