Когда Си Цзиньпин вступил в должность Председателя КНР в 2012 году, я возлагала большие надежды на Китай. Являясь профессором известной партийной школы, готовящей руководящие кадры для Коммунистической партии Китая, я обладала достаточными знаниями истории. Это позволяло мне понять, что Китаю уже пора создать свою политическую систему. После более десяти лет застоя Коммунистическая партия нуждалась в реформировании больше, чем когда-либо, и Си Цзиньпин, который обладал стремлением к переменам, казался тем, кто сможет претворить их в жизнь.
В то время пошел уже десятый год, как я находилась в напряженных поисках официальной идеологии Китая, хотя в мои рабочие обязанности как раз и входила идеологическая обработка чиновников. Раньше я была фанатичной марксисткой, но в то время я все дальше уходила от марксистской идеологии и все чаще обращала свой взор на западные академические идеи в поисках решений проблем Китая. Будучи когда-то гордой защитницей официальной политики, в то время я начала выступать за либерализацию. Раньше я была преданным членом Коммунистической партии, но тогда стала сомневаться в истинности убеждений партии и ее приверженности китайскому народу.
Именно поэтому я не удивилась, когда выяснилось, что Си Цзиньпин вовсе не реформатор. За время его пребывания в должности лидера страны коммунистический режим еще больше опустился до политической олигархии, стремящейся удержать власть крайне жестоким и беспощадным образом. Масштабы угнетения и диктатуры росли день ото дня. Си Цзиньпин был окутан атмосферой культа личности, еще более усиливающего контроль партии над идеологией и искореняющего то малое пространство, которое оставалось для политических высказываний и гражданского общества. Люди, которые не жили в материковом Китае в течение последних восьми лет, вряд ли смогут понять, насколько жестоким стал режим, и сколько тихих трагедий было им порождено. После того, как я открыто выступила против этой системы, то поняла, что жить в Китае стало небезопасно.
Коммунистическое воспитание
Я родилась в семье военных коммунистов. В 1928 году, в начале гражданской войны между Гоминьданом и Коммунистической партией, мой дед принял участие в крестьянском восстании под руководством Мао Цзэдуна. Во время Второй мировой войны, когда Гоминьдан и Коммунистическая партия прекратили борьбу, мои родители и несколько членов семьи по материнской линии присоединились к армии, возглавляемой Коммунистической партией, и посвятили себя войне сопротивления японским захватчикам.
После победы коммунистов в 1949 году жизнь таких революционных семей, как наша, была прекрасна. Мой отец был командующим воинской частью в районе Нанкина, а мать — занимала руководящую должность в администрации того города, где располагалась часть моего отца. Родители не позволяли мне и двум моим сестрам пользоваться привилегиями их должностей, чтобы мы не стали «буржуазными девицами». Мы не могли ездить в служебной машине отца, а его охранники не выполняли семейных поручений. Тем не менее я все равно пользовалась статусом родителей, совершенно не беспокоясь о своей жизни. Я никогда не испытывала тех трудностей, которые пережили многие китайцы в эпоху Мао, и уже тем более не знала о том, что во время «Большого скачка» десятки миллионов людей умерли от голода.
То, что я видела перед глазами, — это светлое будущее социализма. Моя книжная полка ломилась от марксистско-ленинской литературы, такой как «Избранные сочинения Сталина» и «Обязательно к прочтению руководящих кадров». Помню, в подростковом возрасте я читала эти книги для внеклассного чтения. Когда открывала их, меня наполнял благоговейный трепет. Хотя я не понимала сложных рассуждений, описанных в этих книгах, мне была ясна моя жизненная миссия: я должна любить свою Родину, унаследовать революционные традиции моего отца и построить коммунистическое общество, свободное от эксплуатации и угнетения. Я по-настоящему в это верила.
Вступив в армию в 17 лет, а это было в 1969 году, у меня появилось более глубокое понимание коммунистических идей. В разгар культурной революции Мао Цзэдун потребовал, чтобы все прочли шесть трудов Карла Маркса и Фридриха Энгельса, включая «Манифест Коммунистической партии». Часть книги, описывающая идеальное общество, произвела на меня неизгладимое впечатление: «На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». Хотя в то время я не совсем понимала значение понятия свободы, эти слова витали у меня в голове.
В армии меня определили на работу в военно-медицинский университет. Моей обязанностью также было заведование литературой. В ее число входило множество «реакционных» произведений, большинство из которых были переводами западных литературных и политических теорий. Эти «книги в серых обложках» были предназначены только для людей системы в целях ознакомления с идеологическими противниками Китая, но я тоже читала их тайком. Особое впечатление на меня произвела книга под названием «Взлет и падение Третьего Рейха» американского журналиста Уильяма Ширера и некоторые советские сборники. Я осознавала, что за пределами марксистской классики существует и другая идеология, но по-прежнему верила, что марксизм — это единственная истина.
В 1978 году я уволилась из армии и пошла работать на государственный завод удобрений на окраине города Сучжоу, где служила членом профсоюза и партийного комитета. К тому времени скончался Мао Цзэдун, и культурная революция закончилась. Преемник Мао, Дэн Сяопин, начал политику реформ и открытости. В рамках этой реформы он набрал молодое поколение реформаторски настроенных кадров, которые могли бы руководить партией в будущем. Каждая местная партийная организация должна была выбрать несколько членов, которые вступят в ряды этих кадровых работников, в результате партийная организация города Сучжоу выбрала меня. Меня отправили учиться в партийную школу города Сучжоу на два года. Там мы с однопартийцами изучали марксистскую теорию и историю Коммунистической партии Китая. Мы также прочли несколько классических китайских произведений, но из-за перерыва в обучении в период Культурной революции нам не хватало культурных знаний.
Я дважды прочла «Капитал» и изучила все тонкости марксистской теории. Больше всего меня привлекли идеи Маркса о труде и стоимости, а именно тот факт, что капиталисты накапливают богатство, эксплуатируя рабочих. На меня также произвел сильное впечатление философский подход Маркса и диалектический материализм, который позволил ему увидеть политическую, правовую, культурную и моральную системы капитализма, построенные на основе экономической эксплуатации.
Когда я окончила партийную школу в 1986 году, в местной школе не хватало кадров, поэтому меня пригласили стать преподавателем. Я с удовольствием согласилась, что разочаровало руководство города, так как они видели во мне перспективного партийного работника. Однако новая работа помогла мне построить академическую карьеру в системе идеологической индоктринации Коммунистической партии.
Из ученика в учителя
На вершине системы партийных школ Коммунистической партии находилась Центральная партийная школа в Пекине. С момента своего создания в 1933 году Центральная партийная школа подготовила несколько поколений высокопоставленных кадровых работников партии, которые занимают руководящие места в бюрократическом аппарате по всей стране на муниципальном уровне и выше. Центральная партийная школа тесно связана с партийной элитой и всегда контролировалась членом Политбюро (с 2007 по 2012 год директором школы был Си Цзиньпин).
В июне 1989 года правительство подавило демократические протесты на площади Тяньаньмэнь, жертвами которых стали сотни людей. Для меня эти события стали настоящим потрясением: Народно-освободительная армия Китая открыла огонь по студентам. Это кардинально противоречило идее о том, что армия должна защищать народ, которую с детства мне внушали. Считалось, что только японские черти (прозвище японцев в Китае, сохранившееся со времен войны, прим. пер.) и гоминьдановские реакционеры могли совершать такие зверства. Эти протесты и крах коммунистической партии в Восточной Европе встревожили высшее руководство Коммунистической партии Китая. В результате был сделан вывод о том, что необходимо противостоять идеологической распущенности. Центральный Комитет партии потребовал, чтобы местные партийные школы направили учителей в Центральную партийную школу для укрепления партийной идеологии. Партийная школа города Сучжоу, где я работала, выбрала меня. Недолгое пребывание в Центральной партийной школе вдохновило меня на дальнейшее обучение там. Потратив год на подготовку к вступительным экзаменам, я поступила в магистратуру теоретического отделения Центральной партийной школы. В то время я так увлеклась компартией, что за спиной однопартийцы в шутку называли меня «госпожа Маркс». В 1998 году я получила докторскую степень, после чего пополнила ряды преподавательского состава школы.
Преподавать в Центральной партийной школе оказалось делом нелегким. Лекции, которые мы вели, записывались на видеокамеры и просматривались ответственным лицом. Мы должны были доходчиво донести содержание дисциплины ученикам, которые занимали высокое положение и имели богатый жизненный опыт, но при этом глубоко не вдаваясь в подробности и не привлекая внимание к «слабым местам» теории. В целом, нам необходимо было давать мудрые ответы на щекотливые вопросы чиновников.
Большинство вопросов были связаны с недоумением, вызванным внутренними противоречиями официальной идеологии, а идеология Коммунистической партии как раз и состоит в том, чтобы дать разумное объяснение фактической политике, реализуемой партией. Например, в поправке к Конституции Китая 2004 года говорилось, что правительство защищает права человека и частную собственность, но как объяснить точку зрения Маркса о том, что коммунистический строй отменяет частную собственность? Дэн Сяопин выдвинул идею «пусть некоторые люди богатеют», чтобы стимулировать людей и повысить производительность. Но согласуется ли это с обещанием Маркса о распределении по потребностям?
Да, я все еще была верна Коммунистической партии, но сомневалась в своих убеждениях. В 1980-х годах в академических кругах Китая активно обсуждался «марксистский гуманизм» — направление марксистского мышления, заостряющее внимание на всестороннем развитии человеческой личности. Некоторые ученые продолжали эту дискуссию и в 1990-е годы, даже когда пространство для политических высказываний сузилось. Я изучила «Экономико-философские рукописи» Маркса 1844 года, в которых говорилось, что целью социализма является освобождение личности. Я разделяла точку зрения марксистских философов, которые делали упор на свободе, в особенности Антонио Грамши и Герберта Маркузе.
В своей магистерской диссертации я раскритиковала идею о том, что люди всегда должны жертвовать своими личными интересами ради служения партии. В докторской диссертации я попыталась оспорить традиционную концепцию Китая «богатая страна и сильная армия». По моему мнению, Китай будет сильным только в том случае, если партия позволит простому народу становиться богаче. Сегодня я также делаю шаги вперед в этом направлении: в своих статьях и выступлениях я обращаю внимание на то, что государственные предприятия занимают слишком доминирующее положение в экономике Китая, поэтому необходимы дальнейшие реформы, чтобы дать возможность частным предприятиям участвовать в конкуренции. Я также считаю, что коррупцию следует рассматривать не как моральное разложение отдельных кадров, а как системную проблему, вызванную в результате контроля государства над экономикой.
Теория и практика
Мои взгляды совпадали с идеями Цзян Цзэминя, преемника Дэн Сяопина. Цзян Цзэминь был полон решимости развивать экономику Китая, проводить политику стимулирования развития частных предприятий и стремиться к тому, чтобы Китай вступил во Всемирную торговую организацию. Однако эта политика противоречила теории плановой экономики и национальной самодостаточности, которую на протяжении длительного времени отстаивает Коммунистическая партия. Поскольку идеи Маркса, Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина не могли разрешить эти противоречия, Цзян Цзэминь был вынужден выдвинуть новую концепцию под названием «три представительства».
Как и другие, я впервые услышала об этой новой теории, когда вечером 25 февраля 2000 года по Центральному телевидению Китая транслировался репортаж о «трех представительствах». Цзян Цзэминь заявил, что Коммунистическая партия должна представлять «потребности развития передовых производительных сил Китая», передовую культуру Китая и интересы подавляющего большинства китайского народа. Будучи профессором Центральной партийной школы, я сразу поняла, что эта теория предвещает серьезные изменения в идеологии Коммунистической партии. В частности, первое из «трех представительств» означало, что Цзян Цзэминь отказывается от основной идеи марксизма, а именно от того, что капиталисты являются эксплуататорской социальной группой. Вместо этого, Цзян Цзэминь причислил партию в их ряды. Я приветствовала это решение.
Организацией, ответственной за идеологическую работу Коммунистической партии, является отдел пропаганды Центрального Комитета, который и отвечал за пропаганду новой теории Цзян Цзэминя. Однако возникла неприятная проблема: «три представительства» подверглись резкой критике крайне левых. По их мнению, Цзян Цзэминь зашел слишком далеко в улучшении условий частного предпринимательства. Чтобы избежать споров, отдел пропаганды решил смягчить эту теорию. «Жэньминь жибао» опубликовала статью на целую страницу, в которой доказывали правильность «трех представительств», сопровождая ее перекрестными ссылками на труды Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина.
Мне это показалось неубедительным. Зачем вообще выдвигать «три представительства» если можно просто переформулировать существующую идеологию? Поверхностные методы пропагандистского органа партии вызывают у меня отвращение. Я была полна решимости раскрыть истинный смысл «трех представительств». В результате это привело меня к конфликту с глубоко укоренившейся бюрократией Коммунистической партии.
Невежественная элита
В начале 2001 года у меня появилась возможность продвинуть правильное понимание «трех представительств». Тогда сотрудники Центрального телевидения Китая узнали, что у меня есть особый интерес к новой теории Цзян Цзэминя, и пригласили меня написать сценарий для телепрограммы, посвященной «трем представительствам». У меня ушло шесть месяцев на исследования и написание сценария к документальному фильму, а также на детальные обсуждения с продюсерами. В сценарии подчеркивалась необходимость новаторской политики для решения проблем новой эры. Особый упор был сделан на утверждении Цзян Цзэминя: правительство должно сократить свое вмешательство в экономику, роль партии заключается не в том, чтобы совершить насильственную революцию против капиталистов-эксплуататоров, а в том, чтобы стимулировать создание богатств и сбалансировать интересы всех слоев общества.
Во второй половине дня 16 июня четыре заместителя директора Центрального телевидения Китая собрались в рабочей студии в штаб-квартире Центрального телевидения, чтобы просмотреть три эпизода документального фильма продолжительностью каждый по 30 минут. Во время просмотра их лица помрачнели. В конце первого эпизода один из заместителей сказал: «Давайте здесь остановимся».
«Профессор Цай, вы знаете, почему вас пригласили сделать программу о „трех представительствах"», — спросил он.
Я ответила: «Партия выдвинула новую идеологическую теорию, и мы должны хорошо ее обнародовать».
Служащий невозмутимо продолжил: «О ваших исследованиях и нововведениях можно говорить в аудиториях партийной школы, но никак не по телевизору. По телевизору все должно быть очень безопасно». В то время никто не мог быть уверен, каков был окончательный смысл «трех представительств». Он беспокоился, что мой текст мог не соответствовать взглядам Отдела пропаганды. «Если обнаружится какое-либо несоответствие, последствия могут быть слишком велики».
Другой заместитель добавил: «В этом году исполняется 80 лет со дня рождения Коммунистический партии, 80 лет со дня рождения КПК!» — громко сказал он. Такие юбилеи нужны не для обсуждения стоящих перед партией задач, а для празднования ее великих достижений. В тот момент я поняла, что сотрудников Центрального телевидения не интересует истинный смысл идеологии. Они просто хотели сделать яркое красивое представление для партии, и, тем самым, выделиться перед вышестоящим руководством.
В течение следующих десяти дней мы были заняты созданием нового документального фильма. Мы убирали все потенциально оскорбительные слова, работая день и ночь. Мой сценарий несколько раз проходил проверку на политическую цензуру в различных бюрократических ведомствах. Наконец, настал день, когда более десяти официальных лиц собрались на заключительный просмотр фильма. В этот раз я увидела лицемерие Коммунистической партии. На заседании выступил один из высокопоставленных членов Комитета по обзору. Во втором эпизоде документального фильма я процитировала знаменитое высказывание Дэн Сяопина: «Бедность — это не социализм, только в развитии непреложная истина».
Услышав эту фразу, чиновник спросил: «Бедность — это не социализм? А что же тогда такое социализм?— Он продолжал порицать, все сильнее повышая голос. — Только в развитии непреложная истина? Как эти два предложения могут быть связаны? Объясните мне».
Я была потрясена. Это были дословные слова Дэн Сяопина. Как такое может не знать руководитель Государственного управления по делам радио, кино и телевидения и высокопоставленный чиновник, ответственной за надзор за всеми вещательными средствами массовой информации? Я тут же вспомнила критику Мао Цзэдуна в адрес бюрократов во время Культурной революции: «Они не читают книги и газеты».
Пустая идеология
В 2001 году в целях популяризации теории Цзян Цзэминя Отдел пропаганды Центрального Комитета Коммунистической партии приступил к разработке плана исследования «трех представительств», который будет выпущен для изучения и реализации партией в качестве документа Центрального Комитета. Возможно, потому что я участвовала в программах Центрального телевидения и высказывала свое мнение о «трех представительствах» на научных конференциях, меня пригласили помочь.
Вместе с другими учеными и 18 сотрудниками Отдела пропаганды меня направили в учебно-подготовительный центр Отдела пропаганды Центрального Комитета Коммунистической партии, находящегося вблизи горы Сишань в Пекине. Отдел пропаганды определил общие рамки учебной программы, наша работа состояла в том, чтобы наполнить эти рамки содержанием. Моей задачей являлось написать раздел о формировании партии.
Подготовка документов для Центрального Комитета носила строго конфиденциальный характер. Мне и моим коллегам не разрешалось покидать место работы и проживания, а также принимать гостей. Тем, кто не был приглашен на заседание, созванное Отделом пропаганды, спрашивать об этом заседании запрещалось. Нам было можно есть и гулять вместе, но при этом было запрещено обсуждать рабочие дела. Я была единственной женщиной в группе. За ужином мужчины болтали и рассказывали анекдоты. Пошловатые подпитываемые алкоголем разговоры казались мне вульгарными, поэтому я всегда спешно покидала эту компанию. Однажды один из участников отозвал меня в сторону и объяснил, что разговоры только о работе навлекут на нас неприятности. Поэтому безопаснее уводить разговор в другую, более приятную, сторону.
Помощь в написании «учебной программы» стала самой важной писательской задачей в моей жизни, но и самой абсурдной. Моя работа состояла в том, чтобы прочесть множество документов, содержащих мысли Цзян Цзэминя, включая конфиденциальные беседы и служебную документацию. После этого я извлекала цитаты, помещала их под различные подзаголовки и указывала источник. Я не могла добавлять или убирать части текста, но могла заменить точку на запятую или объединить одну цитату с другой. Я была удивлена тем, что одна из самых важных идеологических кампаний Коммунистической партии в пост-маоистскую эпоху заключалась в том, чтобы просто вырезать и вставлять кусочки текста.
Поскольку задача была настолько простой, я проводила огромное количество времени в праздном ожидании, пока мою работу проверяют. Однажды я задала вопрос профессору Китайского народного университета, занимающегося редакторской работой: «Разве мы не создаем видоизмененную версию „Цитат Мао Цзэдуна"»? (я имела в виду маленькую красную книжечку, где были собраны афоризмы Мао Цзэдуна, которые были широко распространены в период Культурной революции) Он огляделся и ответил, хитро улыбаясь: «Не беспокойтесь об этом. Где еще найти такое живописное место, в котором можно наслаждаться вкусной едой и прекрасными пейзажами? Все, что от нас требуется, — это читать и не опаздывать на собрания».
В июне 2003 года в Доме народных собраний в Пекине состоялась пресс-конференция, на которой была представлена «Учебная программа важных идей „трех представительств"». Были приглашены все, кто помогал составлять эту программу. Доклад представил Лю Юньшань, который в то время являлся членом Политбюро Центрального Комитета Коммунистической партии и начальником Отдела пропаганды. Слушая эти пустые разговоры чиновников, у меня возникло чувство отчаяния. Мое понимание «трех представительств» как ключевого пункта идеологии правящей партии было полностью удалено из документа и заменено некоторыми клише. Вспомнив непристойные шуточки, которые повторялись за обеденным столом каждый вечер, я впервые поняла, что система, которую я долгое время считала священной, слишком абсурдна, и я не в состоянии это терпеть.
Идеи на продажу
Мой опыт составления «учебной программы» показал, что так называемая священная теория, пропагандируемая Коммунистической партией, на самом деле является корыстным инструментом для обмана китайского народа. Вскоре я узнала, что это также является способом зарабатывания денег. Один знакомый чиновник из Главного управления по делам печати и издательств, которое контролирует издание книг и журналов, рассказал мне об одном тревожном факте, касающемся борьбы внутри Коммунистической партии за доходы от издательской деятельности.
На протяжении многих лет издательство «Красное знамя» являлось одной из трех организаций, ответственных за издание учебной литературы для Коммунистической партии. В 2005 году издательство готовило к выпуску очередную книгу по партийному образованию, когда в дело вмешался чиновник из Организационного отдела Центрального комитета (органа, ответственного за кадровые решения Коммунистической партии) и настоял на том, что только данный орган имеет право издавать эту книгу. Он потребовал от Главного управления по делам печати и издательств запретить публикацию книги. Однако основная работа издательства «Красное знамя» как раз и заключалась в выпуске идеологической литературы. Для того, чтобы разрешить эту ситуацию, Главное управление по делам печати и издательств пересмотрело книгу, надеясь найти предлог, чтобы запретить ее публикацию. Однако придраться было не к чему.
Почему Организационный отдел Коммунистической партии посчитал, что издание книг является их компетенцией? Все сводилось к деньгам. Многие органы имели свои секретные фонды, которые использовались для расточительства высших должностных лиц и распределения между сотрудниками органов в качестве «социальных субсидий». Самым простым способом пополнить эти фонды являлось издание книг. В то время насчитывалось более 3,6 миллиона низовых организаций, каждая из которых должна была прибрести новое издание. Если стоимость одной книги составляла 10 юаней, это означает, что объем продаж был равен как минимум 36 миллионов юаней, что на сегодняшний день эквивалентно более 5 миллионам долларов. Поскольку деньги поступали из государственного бюджета местной партийной ячейки, схема фактически представляла собой принуждение местных партийных и административных органов покупать книги на государственные средства, что приносило огромную прибыль высшим партийным учреждениям. Теперь понятно, почему Организационный отдел Центрального комитета Коммунистической партии каждый год продвигал новую тему политического воспитания, а почти все организации в составе партии имели свои издательские отделы. Почти каждый орган изобретал новые способы зарабатывания денег, в результате коррупция захватила систему Коммунистической партии.
Хотя я все больше разочаровывалась в системе, но не могла отказаться от партии. Как и многие ученые, я все еще надеялась, что Коммунистическая партия сможет вступить на путь реформ и развиваться в демократическом направлении. В более поздние годы эпохи Цзян Цзэминя партия начала терпимее относиться к свободным дискуссиям по чувствительным вопросам внутри партии, но эти дискуссии никогда не становились публичными. В Центральной партийной школе мы с коллегами между собой свободно обсуждали глубокие проблемы политической системы Китая. Мы говорили о том, чтобы снизить роль партийных чиновников в административных делах правительства. Мы обсуждали идею независимости судебной власти, которая была прописана в Конституции, но так и не была реализована на практике.
К нашей радости, Коммунистическая партия фактически попробовала внедрить демократию в свою собственную деятельность и низовое общество. Я видела во всем этом обнадеживающие признаки прогресса. Но последовавшие за этим события только усилили мое разочарование.
Другой путь
Одним из ключевых поворотных моментов стал 2008 год, когда я совершила короткую, но судьбоносную поездку в Испанию. Посетив страну в рамках академического обмена, я смогла получить представление о том, как Испания смогла перейти от автократии к демократии после смерти диктатора Франсиско Франко в 1975 году. Я не могла не сравнить опыт Испании с опытом Китая. Мао Цзэдун умер всего через 10 месяцев после смерти Франко, и в последующие три десятилетия обе страны пережили большие перемены. Однако Испания быстро и мирно сделала скачок к демократии, достигнув социальной стабильности и экономического процветания, в то время как Китай совершил лишь частичный переход от плановой экономики к смешанной, но не реализовал политическую свободу. Чему Испания могла бы научить Китай?
Я пришла к пессимистическому выводу, который состоит в том, что Коммунистическая партия Китая вряд ли будет осуществлять политическое реформирование. С одной стороны, трансформация Испании была инициирована реформистскими силами в рамках постфранкоистского режима, такими как король Хуан Карлос I, который ставил национальные интересы выше личных. Коммунистическая партия захватила власть насильственным путем в 1949 году и была одержима идеей постоянной монополии на политическую власть. История Коммунистической партии Китая, в особенности подавление протестов на площади Тяньаньмэнь, говорит о том, что партия не откажется от этой монополии мирным путем. Ни у кого из лидеров после Дэн Сяопина не хватило смелости продвигать политические реформы. Они просто хотели переложить ответственность на будущих лидеров.
Я также узнала, что после смерти Франко Испания быстро создала благоприятные условия для проведения реформ, укрепила независимость судебной системы, расширила свободу прессы и даже включила оппозиционные силы в процесс преобразований. Коммунистическая партия Китая, напротив, рассматривала требования социальной и экономической справедливости как угрозу своей власти, подавляя гражданское общество и жестко ограничивая свободу людей. На протяжении десятилетий китайский коммунистический режим и народ находились в конфронтации, поэтому примирение является немыслимым.
Новое понимание демократических преобразований в Испании, наряду с тем, что я узнала в процессе изучения правящих кругов бывшего Советского Союза, привело меня к фундаментальному отказу от марксистской идеологии, которой я когда-то была привержена. Я пришла к пониманию того, что теории, выдвинутые Марксом в XIX веке, были ограничены не только его личным интеллектом, но и исторической средой его времени. Кроме того, я также поняла, что высокоцентрализованный и деспотичный марксизм, пропагандируемый Коммунистической партией, исходил больше от Сталина, чем от самого Маркса. Эта идеология была создана для служения корыстной диктатуре. Поэтому в своих статьях и лекциях я стала намекать на то, что марксизм не следует рассматривать как абсолютную истину, а Китай должен вступить на путь демократии. В 2010 году, когда несколько либеральных ученых опубликовали сборник «К конституционализму», я написала статью, в которой описала испанский опыт.
Мое видение, разделяемое другими либеральными учеными, состояло в том, что Китай начнет с внедрения внутрипартийной демократии, что впоследствии приведет к конституционной демократии. В Китае будет парламент и даже настоящая оппозиционная партия. В глубине души я опасалась, что Коммунистическая партия будет яростно сопротивляться такой трансформации, но оставила эти мысли при себе. Напротив, в беседах с коллегами и студентами я подчеркивала, что эта трансформация была бы выгодна Китаю и даже самой партии, и что партия могла бы укрепить свою легитимность, сделав себя более подотчетной народу. Многие из чиновников, которые были моими учениками, признавали проблемы, стоящие перед Коммунистической партией, но сами не могли этого сказать. Вместо этого они осторожно убеждали меня убедить вышестоящие инстанции.
Разочарование в Си Цзиньпине
Проблема состояла в том, что в то время преемник Цзян Цзэминя, Ху Цзиньтао, двигался в противоположном направлении. В 2003 году на замену «трех представительств» Цзян Цзэминя Ху Цзиньтао выдвинул «научную концепцию развития». Эта концепция была еще одной попыткой доказать легитимность смешанной модели развития Китая под тонким покровом марксистской идеологии, избегая фундаментальных проблем, стоящих перед страной. На самом деле стремительное развитие Китая порождало социальные конфликты, такие как захват и освоение земель фермеров, вытеснение рабочих фабриками для получения большей прибыли. Число петиционеров, обращающихся к правительству за возмещением ущерба, резко возросло, и в конечном итоге число демонстраций по всей стране превысило сто тысяч в год. На мой взгляд, эти недовольства показывают, что Китаю становится все труднее развивать свою экономику в условиях отсутствия политической свободы.
Однако Ху Цзиньтао так не считал. «Не будем повторять одно и то же», — сказал он в 2008 году на церемонии, посвященной 30-летию политики реформ и открытости. Как я поняла, данное высказывание означает, что экономические, политические и идеологические реформы, проводимые Коммунистической партией до настоящего времени, могут быть сохранены, но не будут продвигаться вперед. Ху Цзиньтао фактически защищался от обвинений с обеих сторон: консерваторов, считавших, что реформа зашла слишком далеко, и либералов, придерживавшихся противоположного мнения. Поэтому под покровительством Ху Цзиньтао Китай вступил в период политической стагнации, упадка, подобного тому, что пережил бывший Советский Союз при Брежневе.
Поэтому я с оптимизмом смотрела на Си Цзиньпина, когда стало ясно, что он встанет во главе страны. Все простые реформы были осуществлены 30 лет назад. Пришло время решать сложные проблемы. Учитывая склонность к либерализму, которую имел отец Си Цзиньпина среди старшего поколения лидеров, а также некоторую гибкость, которую сам Си Цзиньпин демонстрировал на предыдущих постах, я и другие сторонники реформ надеялись, что у нового лидера хватит смелости провести кардинальные изменения в политической системе Китая. Но не все были так уверены в Си Цзиньпине. Скептики, которых я лично знала, поделились на две группы, и в результате их предсказания сбылись.
Первую группу людей, которые не признавали Си Цзиньпина, составляли лица из так называемой «фракции принцев», то есть потомки основателей Коммунистической партии. Конечно, Си Цзиньпин также был представителем этой фракции, как и энергичный секретарь комитета партии города Чунцин Бо Силай. Си Цзиньпин и Бо Силай почти одновременно поднялись на высокие посты провинциального и министерского уровня. Они оба должны были войти в высший политический орган Коммунистической партии, Постоянный комитет Политбюро, и считались главными претендентами на должность лидера страны. Однако в начале 2012 года Бо Силай выбыл из борьбы за лидерскую должность, когда был замешан в убийстве жены британского бизнесмена, в результате высокопоставленные политические деятели партии поддержали Си Цзиньпина. Некоторые из «принцев», которых я знала, были хорошо осведомлены о жестокости Си Цзиньпина и предсказывали, что борьба на этом не закончится. Как и ожидалось, после вступления Си Цзиньпина в должность Председателя КНР Бо Силай был осужден за коррупцию, лишен всех своих активов и приговорен к пожизненному заключению.
В другую группу скептиков входили некоторые ученые, которые находились внутри этой системы. Более чем за месяц до 18-го съезда партии в ноябре 2012 года, когда Си Цзиньпин должен был официально вступить в должность нового генерального секретаря Коммунистической партии, я сопровождала старшего журналиста ведущего китайского журнала, чтобы взять интервью у известного профессора нашей школы, который наблюдал за профессиональной карьерой Си Цзиньпина в течение многих лет. Беседа была легкой и непринужденной. По окончанию интервью перед своим уходом журналист невзначай спросил: «Я слышал, что Си Цзиньпин некоторое время жил в Центральной партийной школе. И вот-вот он станет генеральным секретарем партии. Что вы о нем думаете?» Губы профессора скривились, и он с презрением ответил, что Си Цзиньпину «не хватает знаний». Журналист и я были шокированы таким прямым ответом.
Несмотря на эти негативные убеждения, я охотно отбросила сомнения и возложила большие надежды на Си Цзиньпина. Но вскоре после его вступления в должность я начала сомневаться. Речь, произнесенная Си Цзиньпином в декабре 2012 года, была наполнена настроениями реформ и прогресса, но в других его высказываниях слышался возврат к дореформенной эпохе. Так все же Си Цзиньпин относится к левым или правым? В то время я как раз ушла из Центральной партийной школы на пенсию, но все еще поддерживала отношения с бывшими коллегами. Однажды мы обсуждали некоторые планы Си Цзиньпина. Один из коллег сказал: «Вопрос не в том, к кому относится Си Цзиньпин — к левым или правым — а в том, что ему не хватает элементарной рассудительности, и речи его не имеют логики». После этих слов все замолчали. У меня по спине пробежал холодок. Как мы могли вообще ожидать, что, обладая такими недостатками, Си Цзиньпин сможет продвигать политические реформы?
Я быстро пришла к выводу, что на него, скорее всего, рассчитывать нельзя. После того, как в конце 2013 года Си Цзиньпин опубликовал план всесторонних реформ, коммерческие и научные круги воодушевленно предполагали, что он будет продвигать крупные реформы. Мои мысли были прямо противоположными. В плане не были оговорены ключевые вопросы политической реформы. Коренная причина коррупции, которая долгое время существует в Китае, огромных долгов и убытков государственных предприятий заключается в том, что партийные чиновники имеют право вмешиваться в принятие экономических решений без контроля общественности. Попытки либерализации экономики с одной стороны и ужесточение политического контроля — с другой, противоречили друг другу. Тем не менее Си Цзиньпин запустил крупномасштабную со времен смерти Мао Цзэдуна идеологическую кампанию для того, чтобы возродить правление в стиле Мао. План предусматривал усиление социального контроля и подавление свободы слова. Запрет на любое обсуждение конституционной демократии и общечеловеческих ценностей нагло пропагандировался под лозунгом «управление, контроль, служение и закон».
Эта тенденция продолжилась с принятием в 2014 году пакета правовых реформ, которые еще больше выявили намерение партии использовать закон в качестве инструмента поддержания тоталитарного правления. В этот момент стал очевиден замысел Си Цзиньпина и политический регресс Коммунистической партии. Если еще совсем недавно у меня была смутная надежда на Си Цзиньпина и партию, то теперь мои иллюзии разбиты вдребезги. Последующие события могут только подтвердить, что с точки зрения самих реформ Си Цзиньпин ведет Китай от стагнации к регрессу. В 2015 году Коммунистическая партия арестовала сотни правозащитников. В следующем году была начата кампания в стиле культурной революции против откровенного магната недвижимости. Именно из-за своей реакции на этот фарс я попала в тяжелое положение.
Последняя капля
Конфликт между олигархом Жэнь Чжицяном и Си Цзиньпином нарастал. Жэнь Цжицян критиковал Си Цзиньпина за цензуру китайских СМИ. В феврале 2016 года на сайте Коммунистической партии Жэнь Чжицян был назван «антипартийным». Я не знала Жэнь Цжицяна лично, но его случай показался мне особенно тревожным, потому что я долгое время верила в принцип, что внутри Коммунистической партии нам было разрешено и даже поощрялось свободно говорить, чтобы помочь партии исправить свои ошибки. Давнего члена партии демонизировали именно за это. Пережив Культурную революцию, я знала, что людей с ярлыком «антипартийные» лишали прав и жестоко притесняли. Поскольку статьи, оправдывающие Жэнь Цжицяна, запрещалось публиковать в цензурных СМИ, я написала статью и отправила ее в одну группу WeChat, надеясь, что мои друзья поделятся ей со своими контактами. В результате моя статья стала вирусной.
Хотя большую часть статьи составляли цитаты устава и кодекса поведения партии, дисциплинарная комиссия Центральной партийной школы обвинила меня в серьезных ошибках. Я прошла ряд устрашающих допросов, в ходе которых следователи оказывали на меня психологическое давление и расставляли словесные ловушки, чтобы я признала себя виновной в так называемых незаконных действиях. Мне было тяжело, но я поняла, что это психологическое состязание. Если я не покажу своего страха, они уже проиграют половину битвы. Дело зашло в тупик: я продолжала публиковать статьи, а власти продолжали вызывать меня на допросы. Вскоре я пришла к выводу, что служба безопасности слушает мои телефонные разговоры, читает мои сообщения, отслеживает, куда я иду и с кем встречаюсь. Вышедшим на пенсию профессорам из Центральной партийной школы для поездки в Гонконг или за границу обычно требовалось только разрешение школы. Но мне дали понять, что я смогу выехать за границу только с разрешения органов государственной безопасности.
В апреле 2016 года произошло следующее: текст моей речи, произнесенной несколькими месяцами ранее в Университете Цинхуа, в которой я утверждала, что если идеология нарушает здравый смысл, то она становится ложью, был опубликован на влиятельном веб-сайте в Гонконге. Это случилось не вовремя: Си Цзиньпин как раз заявил, что некоторые свободные исследования в Центральной партийной школе зашли слишком далеко, и призвал усилить надзор за профессорами. В начале мая дисциплинарная комиссия снова вызвала меня на допрос и обвинила в противодействии Си Цзиньпину. После этого Коммунистическая партия запретила публиковать мои статьи в китайских СМИ, включая бумажные носители, веб-сайты и аудиовизуальные экраны. Даже на мое имя был наложен запрет. Однажды июльским вечером меня снова вызвали в Центральную партийную школу на совещание. Член дисциплинарной комиссии положил на стол передо мной стопку документов высотой около 30 сантиметров. «Столько материала на вас собрано, подумайте об этом», — сказал он. Было ясно, то они предупреждали меня, чтобы я молчала, и если бы я снова написала что-нибудь в интернете, то получила бы дисциплинарное взыскание, включая уменьшение пенсионного пособия. Я была возмущена тем, что со мной так обходятся, но знала, что с другими обращались еще более жестоко.
За все годы, что я была членом Коммунистической партии, я ни разу не нарушала закон и дисциплину, и мне никогда не делали выговор. Но теперь меня часто вызывают на допросы партийные чиновники. Дисциплинарная комиссия Центральной партийной школы неоднократно угрожала мне, что может провести масштабное открытое собрание, где меня публично унизят и официально объявят наказание. В конце каждого такого разговора они просили меня держать это в секрете. Все это было в стиле преступной группировки и не выставлялось напоказ.
Затем последовало прикрытие полицейской жестокости, которое окончательно привело к разрыву отношений с Си Цзиньпином и партией. Ранее в мае 2016 года один ученый-эколог по имени Лэй Ян направлялся в аэропорт, чтобы встретить свою тещу, но был задержан пекинской полицией по неизвестным причинам и впоследствии скончался. Чтобы избежать ответственности, полиция организовала заговор против Лей Яна, обвинив его в использовании услуг проституток. Коллеги Лэй Яна были возмущены этой клеветой и объединились, чтобы помочь семье Лэй Яна восстановить справедливость. Инцидент вызвал большой резонанс по всей стране. Для того, чтобы подавить гнев, высшее руководство Коммунистической партии приказало провести расследование. Обвинение согласилось на независимое вскрытие, после чего было назначено судебное разбирательство.
Однако случилось странное: местные власти поместили родителей, жену и детей Лэй Яна под «домашний арест» и предложили им огромную компенсацию в размере около миллиона долларов, требуя, чтобы они прекратили поиски истины. Когда семья Лэй Яна отказалась, сумма компенсации возросла до трех миллионов долларов, позже еще добавился дом за три миллиона долларов. Несмотря на это, жена Лэй Яна настаивала на том, чтобы очистить имя своего покойного мужа. Властям удалось надавить на родителей Лэй Яна, которые опустились на колени перед своей невесткой и умоляли ее отказаться от этого дела. В декабре того же года прокуроры объявили, что не будут никого обвинять в смерти Лэй Яна, а адвокат семьи покойного сообщил, что он был вынужден прекратить ведение этого дела.
Узнав об этом, я всю ночь просидела за письменным столом, охваченная печалью и гневом. Очевидно, что смерть Лэй Яна была вызвана незаконным поведением полиции. Вместо того, чтобы наказать виновников, вышестоящие инстанции решили использовать огромную сумму налогов, с трудом заработанных народом, чтобы добиться урегулирования вопроса во внесудебном порядке. Чиновники скорее смыкали ряды, чем служили народу. Тогда я спросила себя: если партийные чиновники способны совершать такие подлые действия, то как доверять партии? И самое главное, смогу ли я оставаться частью этой системы?
После 20 лет колебаний, смятения и страданий я решила выйти из темноты и разорвать отношения с Коммунистической партией. Регрессивная политика Си Цзиньпина вскоре не оставила мне другого выбора. В 2018 году Си Цзиньпин отменил ограничения, касающиеся срока пребывания генерального секретаря на своем посту, сделав возможным то, что мне придется бесконечно жить под неосталинистским правлением. Следующим летом я смогла поехать в Соединенные Штаты по туристической визе. Находясь там, я получила сообщение от друга, в котором говорилось, что власти Китая обвиняют меня в «антикитайской» деятельности и арестуют меня, если я вернусь в Пекин. Я решила продлить срок своего визита, пока все не успокоится. Затем разразилась пандемия covid-19, и рейсы в Китай были отменены, так что мне пришлось ждать еще. В то же время я испытывала отвращение к тому, какие меры принимает Си Цзиньпин в борьбе с пандемией. Я подписала петицию в поддержку уханьского офтальмолога Ли Вэньляна, которого преследовала полиция за то, что он предупредил своих друзей о новом заболевании, и в результате он умер от него. Мне позвонили из соответствующих отделов Центральной партийной школы и потребовали срочно вернуться домой.
Но атмосфера в Китае становилась все мрачнее. В марте пропал без везти политический диссидент и магнат недвижимости Жэнь Чжицян, вскоре он был исключен из партии и приговорен к 18 годам тюремного заключения. Наряду с этим мои отношения с властями обострялись из-за того, что запись моего личного разговора с небольшой группой друзей была опубликована в интернете без моего согласия. В этой частной беседе я назвала Коммунистическую партию «политическим трупом» и сказала, что Си Цзиньпин должен уйти в отставку. Короткое сообщение, отправленное моим друзьям, в котором я осуждала применение Си Цзиньпином нового репрессивного закона о национальной безопасности в Гонконге, также просочилось наружу.
Я знала, что у меня будут неприятности. Вскоре меня исключили из партии, школа лишила меня пенсии, а мой банковский счет заморозили. Я попросила руководство Центральной партийной школы гарантировать мою личную безопасность по возращении домой, но чиновники уклонились от ответа на этот вопрос. Вместо этого они посылали невнятные угрозы моей дочери в Китае и ее маленькому сыну. Именно в этот момент я была вынуждена принять суровую правду о том, что пути назад у меня нет.
