«Размышлять о Путине — значит размышлять о России» — такое название носит новая книга лодзинского профессора Мариана Броды (Marian Broda), выдающегося исследователя российской философии и общественно-политической мысли, который тщательно изучил российский менталитет, сформировавшийся на основе религиозной традиции, идеологических споров об идентичности России и выборе пути ее цивилизационного развития.
Это одна из немногих изданных в Польше за последние годы книг, которая содержит объективный анализ современной России, а не бескомпромиссную критику или столь модное сегодня отрицание. Читателям предлагается захватывающий рассказ о невероятном мобилизационном потенциале нынешнего российского лидера, которому удалось после «крупнейшей геополитической катастрофы XX века» и периода упадка вернуть своим соотечественникам веру в государство и самоуправляемость публичной власти, дать им надежду на возвращение к нормальной жизни, наметить направления дальнейшего движения.
Интеллектуальным фоном размышлений выступают попытки понять попадавшую в идеологические хитросплетения Россию, которым мешает восприятие ее как государства, над которым весит необъяснимый рок, заставляющий ее постоянно возвращаться к авторитарно-имперским образцам. Одна из предыдущих работ Броды («Понять Россию? О российской загадке») была как раз посвящена этой проблематике. Встающие вновь и вновь вопросы об идентичности россиян и их государства неизменно затрагивают тему отношений между властью и обществом, восприятия своего места в историческом процессе, цивилизационного своеобразия и стремления управлять другими.
Путинской России посвящены тысячи книг и статей, но вопрос, до какой степени Путин свой личностью определил ее облик, остается открытым. Впрочем, речь идет не только о роли стоящей во главе российского государства личности, но и об образе некоего «коллективного лидерства», на который мир смотрит через призму фигуры Владимира Путина.
Мариан Брода старается понять феномен безусловного приятия Путина, который вот уже более 20 лет руководит Россией. При этом профессор доказывает, что, разгадывая путинскую загадку, мы узнаем больше не о нем самом, а о современных россиянах: их менталитете, сознании, восприятии, привязанности к традициям и способности критически мыслить. В процессе анализа российской властной системы вскрываются разнообразные конфликты, парадоксы и противоречия.
Обращение к истории российского государства позволяет объяснить их при помощи аналогий, обращения к прежним методам легитимизации и функционирования власти. Брода приводит разнообразные мнения политологов, экономистов, журналистов и политиков. Одни называют правление Путина антиреформаторским, авторитарным, нацеленным на то, чтобы консолидировать и укрепить государство в опоре на прежние образцы, другие — харизматичным, способствующим в дальнейшей перспективе формированию демократических стандартов, консолидирующим и спасающим Россию от распада.
Сравнение Путина с Александром III выступает в книге лишь риторическим приемом: параллель выразительная, но объяснить что-либо с ее помощью сложно. Автор указывает также на существование определенного «духа монархизма», ссылаясь на то, что «царь Борис», то есть Борис Ельцин, назначил своего преемника, Путина, а тому пришлось сохранять некоторую лояльность своему предшественнику. Однако это тоже лишь гипербола, выразительная по форме, но не слишком содержательная по своей сути.
Путин — не царь, не деспот («новый Сталин»), не российский де Голль и не Пиночет. Появление множества эвфемизмов, ярлыков и прозвищ свидетельствует, скорее, об интеллектуальном бессилии и эмоциональности оценок, а не о высоких мыслительных способностях его критиков и оппонентов. Путин — просто политический лидер со всей своей сложностью, в которой следует разбираться «без гнева и пристрастия», не навешивая ярлыков и не выставляя категорических оценок, демонстрирующих чаще всего не объективное отношение, а неверное восприятие реальности.
Следует, кстати, задуматься о феномене исследовательских подходов к политической системе России. Ни одна другая страна не склоняет ученых так углубляться в историю и историософию для объяснения современных явлений и процессов. В свою очередь, использование «эсхатологических ключей» при изучении России стало обыденным явлением, так что любой царь выступает примером для подтверждения тезиса о самовластии Путина.
Такой подход, сформировавшийся не только в самой России, но и на Западе, освобождает наблюдателей от необходимости прилагать серьезные мыслительные усилия. Он ведет к однобокости научного взгляда и вере в некий исторический детерминизм, которая не дает возможность увидеть новые перспективы и самобытные возможности развития. В соответствии с этой концепцией, Россия оказывается обреченной вновь сталкиваться со всеми проблемами и катастрофами прошлого. Между тем новая российская государственность существует вот уже 30 лет, и можно было бы ожидать объективной оценки успешных реформ, подведения неких итогов, учитывающего достижения и результаты глубокой переоценки ценностей. Всему этому мешают критические и даже негативные установки, созданные по большей части профессиональными русофобами.
Размышления о России, принадлежащие опытному исследователю, заставляют задаться вопросом об объективности взгляда на нее. Возможно, прав был упоминаемый в книге Александр Солженицын, который считал, что среди западных «приспешников» Ельцина больше тех, кого радует катастрофа российского государства, а не его возрождение, поскольку это соответствует их эгоистичным атавистическим интересам. В этом смысле Путин со своими достижениями и популярностью представляет опасность не только для своих, но и для многих зарубежных политиков. Это успешный игрок, который умеет демонстрировать решимость и силу, отстаивая «красные линии» в отношениях с Западом и защищая жизненные интересы своего государства. Его «деятельное проявление силы, способность преодолеть хаос, поправить позицию на мировой арене, вызвать у других страх и уважение, лидерские качества» лишают сна многих его яростных критиков. Он положительным образом выделяется на фоне других политических фигур, а его эффективность вызывает уважение, даже если его ценности не вызывают симпатии.
Слабое место разнообразных диагнозов, выносимых режиму Путина, это критика его советского образования, работы в КГБ или авторитарных склонностей, будто бы в постсоветской России были иные реальные источники формирования политических элит на основе плюрализма и конкуренции. Джордж Буш — старший также имел за плечами деятельность в ЦРУ, но это не бросало на него тень как на президента, и мало кто ему это припоминал, хотя репутация указанной организации небезупречна.
Такой же наивной выглядит звучащая в высказываниях цитируемых экспертов по российской тематике мысль, что в России можно было привить демократию западного образца, но Путин упустил шанс на это. В свете всех историй с продвижением демократии в мире было бы странным считать, что именно там существовали условия для быстрого внедрения демократических порядков. Каждый, кто знаком с российской политической культурой, понимает, что ментальный груз автократической традиции, тяготеющий над миллионами россиян, не может исчезнуть в одночасье, он остается в глубине «русской души».
Зная об этом, современные российские руководители довольно четко наметили направление движения в сторону демократии и правового государства, но осознавали, что путь к цели будет долгим и извилистым, что он потребует терпения, мудрости и просветительской работы. России слишком дорого обошлись государственные эксперименты XX века, чтобы теперь можно было, «срезая углы», внедрять зарекомендовавшие себя в других местах схемы. Россия должна сама дозреть до этих ценностей, что, возможно, произойдет лишь через несколько поколений.
Пока мы имеем дело с гибридным государственным устройством квазидемократическим в сфере ритуалов и автократическим на практике. Жителей страны такое положение дел по большей части вполне устраивает, а предметом тревог оно становится лишь для сторонних наблюдателей. Профессор Брода объясняет, почему так происходит.
История недвусмысленно показывает, что огромную роль в сохранении стабильности многонациональной и огромной по площади империи всегда играл бюрократический госаппарат, а патернализм власти и социальные функции государства ценятся сейчас больше, чем демократические практики. «Сила, творящая историю, — пишет Брода, — традиционно ассоциируют там с действующей или потенциальной центральной властью. Ее существование, мощь и деятельность — это не только гарантии, но и основа, а также источник общественного порядка, средоточие высшей правды».
Профессор Брода показывает, что консолидация власти в России была реакцией на расшатывание государственной системы и появление центробежных тенденций. Источник легитимизации власти Путина кроется не только в успешном обновлении государства и экономики, но и в переосмыслении основы общественного послушания, которое базируется на «органичной связи властителя и народа».
Обнаруживая эту специфику, автор получает возможность показать, как важно учитывать царское и имперское наследие для описания сегодняшней России и ее лидера. Весь процесс ее самоидентификации основывается на сформировавшихся за многие века способах концептуализации общественно-политических реалий, уважении к власти и ее роли, отчужденности от других культур и цивилизаций. Если сравнить польскую и российскую историю государственности начиная с XVI-XVII веков, можно отчетливо увидеть, что концептуализация и консолидация государства вознесла Россию на великодержавную вершину, а Речь Посполитую неумелое управление привело к краху.
Мариан Брода уделяет много внимания (немного иронизируя) силе политической самопрезентации Путина, сознательной стилизации образа «просвещенного правителя», а также продуманным социотехническим приемам, которые заслоняют собой то, что кроется за фасадом российской действительности. Иностранные наблюдатели часто принимают разнообразные иллюзии за правду, что ведет к созданию неверного образа России. Следует, правда, отметить, что основа для недопонимания на почве демократизации и внедрения рыночной экономики была заложена уже при Ельцине, когда на самом деле сформировалась олигархическая система, а страна оказалась на краю пропасти.
Отсюда в российском обществе взялись огромные надежды на то, что «демократическо-европеизационные» обещания будут наконец исполнены при Путине. За излишним оптимизмом следовали общественные разочарования, но ему удалось создать относительно стройную концепцию развития, которая несмотря на все российские проблемы позволяет ему оставаться у власти вот уже 20 лет.
Какова будет дальнейшая судьба его правления, сказать сложно, но ясно одно: несмотря на всю непоследовательность, противоречия и парадоксы он выступает в современной России единственным политиком с собственной командой, который гарантирует политическую и экономическую стабильность, хотя, возможно, не дает надежд на лучшее завтра (особенно в западном его понимании).
Вне зависимости от степени вовлеченности в глобализационные процессы Россия прочно занимает свое место в иерархии влиятельных государств, а стабильная и предсказуемая власть лишь укрепляет ее международную позицию. Критики говорят об авторитаризме Путина, ссылаясь на российское «самовластье», однако, вряд ли в огромной Российской империи, представляющей собой мозаику различных культур и народов, могла бы работать какая-то иная система правления, кроме консолидированной. Альтернативные варианты возможны, но гипотезы и предположения на тему другого пути России проверить сложно. Историческая и религиозная основа формирования сильной власти и коллективистского духа обусловили возникновение патернализма и сакрализацию государственных руководителей. В этом плане Россию невозможно сравнивать с другими большими странами, как США и Канада, поскольку те имеют свои опыт и традицию.
Российская государственность, пережившая много драматических событий, держится не на общественном договоре между властью и гражданами, а на централизации власти и контроле общества. Это может кому-то не понравиться, но с сегодняшней точки зрения сложно положительно оценить свершения Горбачева и Ельцина в сфере демократизации, поскольку они привели страну на край пропасти («второе смутное время»). Большего уважения, как бы там ни было, заслуживают достижения Путина, даже если Россия еще долго останется предметом волнений и ее сторонников, и ее противников.
Брода не вдается в критические размышления на тему детерминизма «русской идеи» и национального мистического культа, который наложил сильный отпечаток на политические системы России. Это, конечно, не единственные факторы, определяющие международную позицию этого государства, его статус, репутацию, самосознание. Можно было бы ожидать, что россияне более решительно расправятся с безумными концепциями, которые появились на почве мучающих их столетиями комплексов и парадоксальных навязчивых идей, родившихся из идеологического или религиозного дурмана. Неужели это и правда некий непознаваемый механизм «воспроизведения/продолжения», причудливая «колея истории», о которой с такой страстью любят писать сами россияне и сторонние наблюдатели? А, может быть,это просто обусловленное объективными обстоятельствами бегство в загадочную метафизику, поиск легких путей для объяснения сложных явлений?
Книга Броды имеет, по сути, пессимистическое звучание. Профессор не оставляет никаких надежд на то, что в России возможны какие-либо системные преобразования, которые позволили бы ей освободиться от рока авторитарно-имперской традиции государства и власти. «Вероятность того, что в обозримом будущем принципиально иная политико-идеологическая и экономическая программа (в особенности либерализм западного образца) станет в России альтернативной основой для консолидации и общественных преобразований, крайне мала», — пишет он.
Хотелось бы, чтобы у нас было больше таких авторов, как Брода или скончавшийся год назад Анджей Валицкий (Andrzej Walicki), которые бы показывали на примере других государств, насколько глубоко уходят корни ментально-культурной обусловленности существования современных систем управления, откуда берутся в больших державах идеи об их исторической и цивилизационной миссии, а в итоге — о концентрации потенциала и противопоставлении друг другу центров сил. Это касается также Польши, где национальная мегаломания и идеи прометеизма с кризисом демократических форм осуществления власти появились отнюдь не из-за дефективности наших политических элит. Они проистекают из давних привычек игнорировать закон и превращать его в инструмент, неспособности к компромиссам, анархичного индивидуализма, продажности властителей, эгоизма мелких клик, низкопоклонничества перед чужаками, безответственности, а одновременно убежденности в собственной исключительности, героизме, особых заслугах перед соседями, Европой и миром.
Великолепная с точки зрения содержания, а одновременно непростая по форме книга Мариана Броды — это интеллектуальный вызов как для знатоков российской тематики, так и для дилетантов. В Польше, правда, почти каждый имеет сформировавшееся мнение на счет России и ее лидера, но это не значит, что он понимает глубокую историческую, культурную и психологическую основу российских событий и явлений. Многие, в особенности политики, считают затасканные аргументы об имперской, агрессивной и авторитарной России достаточными для обоснования своего негативного отношения к ней и, руководствуясь зачастую конъюнктурными соображениями, причисляют себя к группе решительных противников восточной державы. Книга достигнет своей цели, если доберется хотя бы до узкого круга читателей, которые осознают многообразие факторов, обусловливающих и формирующих специфическое самосознание России и россиян в многоликом международном окружении.
