Atlantico: Что значат звучащие в России заявления о «священной войне»?

Александр дель Валль: Сегодня в путинской России наблюдается стратегическая и оценочная переориентация в сторону панславянского неонационализма и выраженного православного самосознания.

В традиционной риторике православных неонационалистов Москва представляется «Третьим Римом», который пришел на смену Константинополю (Византийская империя была завоевана турками-османами в 1453 году). Россия считает себя наследницей Византии или «Западной Римской империи», а православные до сих пор сокрушаются о потере Константинополя и «Святой Софии».

Прошлое перекликается с настоящим. С некоторых точек зрения сегодня Турция является экзистенциональным и геополитическим врагом России (воспоминания о Византийском империи, контроль проливов, доступ к теплым морям, территории в Средней Азии, на Черном море и Кавказе). Риторику о священной войне следует рассматривать через призму русского самосознания, которое считает Москву столицей православного христианства со времен взятия Константинополя, где до сих пор заседает Вселенский патриархат. Не стоит забывать, что в царские времена Российская империя, как и французская монархия, старшая дочь церкви (она защищала католиков), была покровительницей восточных христиан, которых хватало в арабском мире, Османской империи, на Балканах и Кавказе. Таким образом, риторика священной войны дает религиозное оправдание российскому вмешательству в Сирии, демонстрирует, что речь идет не только о противостоянии с американцами, защите военных и морских баз и нефтяных интересов.

С точки зрения информационной войны и пропаганды тут идет в ход нравственное измерение, уходящее корнями в историю православной церкви и православного христианства, которое конфликтовало с мусульманскими султанатами и халифатами. Такова извечная миссия Святой Руси, которая должна защитить восточных христиан и не дать другим странам допустить ошибки. В речах православных интеллектуалов и патриархов Россия представляется тем, кто исправляет несправедливость. Начав в Сирии вмешательство, священную войну, четко обозначив врага и открыто заявив о своих христианских корнях, Святая Русь, оплот «настоящего» христианства, противопоставляет себя католическо-протестантскому Западу, который давно отрекся от своих христианских корней. По словам Путина и православных иерархов, он потерял свое истинное самосознание в глобалистической магме и через считанные годы может капитулировать перед радикальным исламом в силу бесконтрольных миграционных потоков. Огромный успех в России написанной в 2005 году политической фантастики "Мечеть Парижской Богоматери" Елены Чудиновой прекрасно отражает российский взгляд на лишившийся корней и «происламистский» Запад. По отношению к нему Россия воплощает в себе «выживание христианства».

— Эта риторика священной войны напоминает рассуждения Джорджа Буша об оси зла после терактов 11 сентября. О чем говорит такое подражание со стороны России?

— Осторожнее со словами! Они вовсе не обязательно означают одно и то же в разных случаях. Поэтому не стоит равнять неоконсервативную риторику правительства Буша с заявлениями Путина и православных патриархов. В США «крестовый поход» может означать любую борьбу, даже никак не связанную с религией. Например, противодействие уклонению от уплаты налогов. Это понятие широко используется в обиходе без религиозной коннотации. И хотя Буш был близок к протестантским кругам, он никогда не представлял себя героем борьбы христиан с мусульманами, что бы ни говорили об этом европейские и арабские СМИ.

У нас забывают, что режим Саддама Хусейна придерживался одного из самых жестких антиисламистских курсов, и что в 2006 году Джордж Буш продлил на 60 лет союзническое соглашение с ваххабитской Саудовской Аравией… Посткоммунистическая Россия в свою очередь укрепляет православное самосознание и считает себя «спасительницей христианства» на фоне пошедшей по пути исламизации Европы.

— Раз Россия говорит о священной войне, то есть пользуется той же риторикой, что и исламисты, не подкрепляет ли это некотором образом их кровавую идеологию?

— Если Россия играет на руку исламистам, то и исламисты играют на руку «Святой Руси». С одной стороны, перекликаясь с исламистской пропагандой, российская риторика все же придает значимости их тоталитарной и кровавой идеологии. Но с другой стороны, исламистский терроризм становится прекрасным предлогом для православных националистов-неомонархистов, потому что оправдывает «неоимперскую» геостратегическую переориентацию России, которая отстаивает свои интересы в Средиземном (Тартус) и Черном море (Крым). Эта стратегия напоминает царскую риторику о защите восточных христиан и призыв к Западу о формирования широко антиисламистского фронта, который приводит в смятение членов и аналитиков НАТО…

— Как вам кажется, может ли такое религиозное одобрение военного вмешательства вызывать напряженность среди российских мусульман и привести к путанице между салафизмом и умеренным исламом?

— Мне так не кажется. В России к религиям относятся с большим уважением, несмотря на сложившиеся у нас представления и звучащие из Москвы отповеди по поводу «исламизации Европы». Обвинения в исламофобии в данном случае совершенно беспочвенны. Напомню, что карикатуры на пророка Мухаммеда были запрещены в России с той же жесткостью, с какой было принято наказание за кощунственное поведение Pussy Riot в православном храме. Кроме того, у России прекрасные отношения с мусульманскими и в первую очередь шиитскими странами, такими, как Иран и Ирак, а татары, крупнейший в стране мусульманский народ, исповедуют суфизм, который совершенно не похож на саудовский салафизм (или ваххабизм).

Путин поступил очень умно, когда привлек все остальные религии на самом высоком уровне к борьбе с радикальным ваххабизмом в Чечне, Средней Азии и по всей России. В сентябре он присутствовал на открытии крупнейшей в Европе Московской соборной мечети. Великий муфтий России полностью поддерживает антиваххабитскую ближневосточную политику президента. И даже сделал весьма резкие заявления в адрес салафизма и его покровителей из Персидского залива. В России всегда вовлекали представителей мусульманского сообщества и отстаивали свободу российского ислама, подчеркивая его отличия от салафизма. Российское правительство не побоялось назвать врага: не только ИГ, но и радикальный исламизм, в заигрывании с которым иногда обвиняют Запад… Россия ведет войну вовсе не с исламом, потому что является наблюдателем во Всемирной исламской лиге, а с ваххабитским просаудовским исламизмом. А это уже нечто совершенно иное. Наконец, напомню, что самую активную борьбу с ваххабизмом в России проводит лидер крупной мусульманской группы имам-президент Чечни Кадыров.

— Быть может, это политический маневр, чтобы отвлечь внимание российского населения от украинского кризиса?

— Да, в том числе, но не только. Путин — прекрасный стратег. Вмешательство в Сирии служит и для отвлечения внимания, заставляет людей позабыть о напряженности вокруг Украины и Крыма, которые становятся вторичным вопросом. С этой точки зрения его замысел удался: о Крыме и конфликте на Востоке Украины сейчас уже почти не слышно… В отличие от западных стран, Россия ставит себя в долгосрочную перспективу, руководствуется холодными интересами, а не сиюминутными порывами, как это делают наши западные политики, заложники общественного мнения и опросов. Наша концепция «либеральной» демократии является антиподом «авторитарной» или «суверенной» модели России и других стран, например, той же Турции Эрдогана. Эта дихотомия является одним из главных камней преткновения в мире, который после холодной войны пошел по пути многополярности.