Сегодня нарушения границ подводными лодками — это часть операций влияния, так что нарушения могут быть демонстративными.

В том, что информация о появлении подводных лодок вызывает чувство растерянности, нет ничего странного — вообще-то главная функция подводных лодок состоит как раз в том, чтобы действовать скрытно. Их не должно быть легко обнаружить и опознать. Даже когда есть фотографии и видео, вроде приведенных в материале «Дагенс нюхетер» (Dagens Nyheter) о подводной лодке, которую якобы видели неподалеку от Лидингё, остается обширное поле для спекуляций и возражений.

Если подводная лодка была видна целых 20 минут, почему тогда ее не снимали на видео и дальше? Почему ролики не распространились в социальных сетях? Почему фото такие нерезкие? И если вооруженные силы знали об инциденте, почему никто не рассказал о нем членам комитета обороны?

Что именно на самом деле случилось (если вообще что-то случилось), могут выяснить лишь вооруженные силы страны. Зато несложно понять, как инциденты с подводными лодками-нарушителями можно использовать в качестве инструмента политического давления в этой новой конфликтной атмосфере и какого типа подготовки это требует. Если подобные обнаружения подводных лодок во время холодной войны воспринимались русскими как прокол, а происшествие с севшей на мель С-363 — и вовсе как полное фиаско, то сегодня нетрудно разглядеть в них демонстративные действия.

Общее наблюдение состоит в том, что взгляды России на войны и конфликты в философском отношении гораздо более продвинутые, чем у Запада.

Постмодернизм достиг своего апогея. Пропаганда не должна побеждать противника, чтобы достигнуть цели, она должна лишь сеять сомнения. Войны ведутся не для того, чтобы добиться окончательной победы, они должны постоянно тлеть в какой-то серой зоне. Сам переход от мира к войне истирается. Все мыслимые методы используются в разнообразных комбинациях. Говорят о «нелинейных военных действиях» и «гибридной войне». Это мир, где, как писал российско-британский журналист Петр Померанцев, «ничто не истинно и все возможно».

Поэтому совершенно бессмысленно объединять сегодняшние возможные случаи нарушения границ российскими подводными лодками с инцидентами 1980-х годов.

Скорее уж интереснее было бы связать нынешние инциденты с подлодками с тем, что происходит в других областях: в сфере шпионажа, информационных кампаний, кибервойн, больших учений, нарушений воздушных границ. Необходимо осознать, что у Швеции есть страна-соседка, чье поведение все больше отличается от поведения остальных. И это осознание затем должно лечь в основу размышлений, какого потенциала это требует от Швеции.

Остается лишь надеяться, что все молодые люди в том лагере парусного спорта (неподалеку от которого недавно видели подводную лодку — прим. перев.) просто обознались и что на их фото и видео никакая не подводная лодка. И даже если подводная лодка действительно проникла так далеко в шхеры, не факт, что шведы располагают возможностями ее оттуда выгнать. С тех пор как вертолеты «Хеликоптер-4» (Helikopter 4) были выведены из эксплуатации, у Швеции нет средств для выслеживания подводных лодок с помощью вертолетов. Лишь сейчас этот потенциал постепенно восстанавливается благодаря «Хеликоптер-14Ф» (Helikopter 14F), которых у Швеции со временем будет девять штук.

Это осознание также должно играть определенную роль во время формирования правительства.

В последнее время говорилось слишком много «нет» и мало внимания уделялось тому, что именно требуется новому правительству, кроме помощи с математикой для сведения концов с концами в расчетах мандатов. Правительство, которое не может объединиться в мощную силу по вопросу такой основополагающей государственной задачи, как защита территории, — это слабое правительство, даже если оно сможет проводить проекты бюджета и его будет терпеть парламент.