Они договорились, что она может заниматься сексом на стороне при условии, что он не будет об этом знать. А потом она влюбилась.
Два парня на заднем дворе гремят стройматериалами — строят мастерскую. Один из них худощавый и темноволосый; другой — коренастый с коротким седым бобриком. Сквозь шум воздушного компрессора гвоздевого пистолета до меня доносится их смех. Стены медленно покрываются обшивкой.
Они приступили к этой работе более года назад. Большинство домовладельцев были бы не довольны такими темпами. Но я нет. Они строят бесплатно. Они строят это для меня.
Я приношу им воды. Одного я целую на ночь, другого — нет. Один из них — мой парень, с которым мы встречаемся уже десять лет. Другой — мой муж. На самом деле мы с мужем считаем себя в разводе, но никаких официальных документов никогда не подписывали. Мы все еще любим друг друга, только не романтической любовью. Все эти годы мы живем вместе под одной крышей, хотя и спим в разных спальнях.
А произошло вот что: однажды 15 лет назад я проснулась среди ночи, разбудила мужа и сказала ему: «Мне нужно, чтобы ты разрешил мне любовную связь на стороне».
К тому моменту наш двухлетний сын только что перебрался из родительской постели в собственную кроватку. Мы с мужем вновь остались наедине друг с другом, однако на том месте, где должна быть страсть, зияла пустота. Мы пытались вернуть былое чувство, обращаясь за консультацией к специалистам, мы прибегали к помощи сексуальной терапии и нижнего белья. Мне нужен был танец колен под столом. Мне нужны были беззастенчивые жадные поцелуи. В итоге мы пришли к соглашению.
«Я не хочу ничего об этом знать, — сказал он. — Все должно оставаться за пределами этого дома». Это продолжалось в течение нескольких лет. Я встречалась с мужчинами в отелях и у них дома на холмах Сан-Франциско.
До тех пор, пока я не встретила нового парня в одном баре в Мишен Дистрикт (Mission District) — идеальное место встречи для людей, которые ищут партнера на одну ночь. Только вот в тот самый момент, когда он протянул мне красную герберу, я без памяти в него влюбилась. Влюбилась в расщелинку между его зубами. Я дотронулась до его руки, делая вид, будто хочу рассмотреть кольцо, которое он сделал из велосипедной спицы. Нам нравилась одна и та же альтернативная музыка.
Несколько дней спустя мы вальсировали на пирсе Беркли, а мои перчатки торчали из его нагрудного кармана, изображая платок. Из швабры для мытья окон и полотенца он соорудил кролика, и я не могла удержаться от хохота, когда он выделывал свои трюки.
В тот день, когда я решила рассказать обо всем мужу, наша желтая кухня была залита солнечным светом. Сын играл в своей комнате в конструктор с героями Хогвартса.
«Мы так не договаривались», — сказал он. Беседа проходила в спокойной обстановке. Кто-то из нас упомянул о разводе. Потом кто-то сказал: «Тогда нам нужно разъехаться?» И снова повисла долгая пауза.
Мои родители развелись, когда я была еще ребенком. Приходя из школы, я никого не заставала дома. Моя мама работала в часе езды от дома и возвращалась не раньше шести.
Иногда по воскресеньям я виделась с отцом. Он возил нас на автомобильные шоу или покупал рыбок для аквариума. Не думаю, чтобы он вообще хотел иметь детей. Ему было неинтересно обсуждать со мной книги или чирлидинг. Как-то раз он в шутку скинул меня за борт лодки, сказав: «Вот так учатся плавать!»
Мои брат и сестра были сумасбродами, которые тайком убегали из дома на вечеринки в лесу. По сути я росла в одиночестве. И мечтала о семье, с которой можно было бы путешествовать или перебрасываться шутками за ужином.
Теперь у меня была семья. Мы строили города из лего, играли на музыкальных инструментах, пели мимо нот. Когда мы ездили в Сан-Диего навещать моих родственников, мы останавливались, чтобы перекусить блинчиками со смеющимися рожицами. В самолете мы занимали целый ряд кресел, создавая наш собственный счастливый мирок с перекусами, мультиками и разными сюрпризами, которые готовили для сына.
Я не могла представить себе, что просыпаюсь в доме, где нет моего ребенка, что мне нужно возить его к отцу, что не смогу каждый вечер целовать его сонные щечки. Мне нужна была моя семья. И мне нужен был мой возлюбленный.
Когда я предложила мужу жить всем вместе в разных комнатах, он не стал возражать. Я ухватилась за эту идею как за спасательный плот. Мы заказали еще одну кровать и сделали из кабинета мужа вторую спальню. Я не была уверена в том, что можно создать новый тип семьи, но, подобно ребенку, который испытывает границы дозволенного, я хотела попробовать.
Несколько месяцев спустя я сказала: «Я хочу представить его нашему сыну». «Если ты кого-то сюда приведешь, — сказал мой муж, — нам придется разъехаться. Я не хочу с ним встречаться».
Я уже не помню, с кем ехала на эту встречу: с мужем или с моим парнем. Но я отчетливо помню, как мы сидели в пивной на открытом воздухе, и у меня на лбу проступали капельки пота.
Мы образовали небольшой треугольник: мой муж сидел неподвижно, а мой парень откинулся назад, как будто желая дать нам больше пространства. Я присела на шатающийся стул. С тем же успехом мы могли сидеть в кабинете адвоката и оформлять документы.
Встал вопрос о ребенке. Мы говорили о том, кем мы являемся для этого мальчика. Кем мы будем для него и друг для друга? Какова степень нашего взаимного доверия?
Мы договорились встретиться на детской площадке на следующей неделе. Мы, трое взрослых, все тщательно спланировали. Я буду играть с сыном на турнике. В этот момент подойдет мой парень, и я представлю его как своего друга.
Когда он появился, в руках у него было старое радио и кое-какие инструменты. По нашим разговорам он помнил, что мой сын любит разбирать электронику.
Мой бойфренд прожонглировал двумя отвертками и гаечным ключом, и сын засмеялся. Он улыбнулся в ответ и сказал: «Эй, приятель, хочешь разобрать со мной эту штуку?»
Когда все начиналось, мы еще жили в большой квартире в районе Мишен; в те ночи, когда у меня оставался мой парень, нам было, где уединиться. Поначалу все чувствовали себя неловко, но прошли годы, и мы все больше времени проводили вчетвером — готовили, играли в настольные игры.
Два раза в год мы все вместе, в том числе с родителями мужа, ездили к моей матери в Огайо и проводили там две суматошные недели, играя в карты, кидаясь водяными бомбочками и устраивая продолжительные застолья.
Потом хозяин нашей квартиры решил ее продать и предложил нам огромную сумму, чтобы выкупить наш срок аренды. В большинстве мест этих денег было бы достаточно, чтобы купить дом. Однако в районе залива их не хватило бы и на первый взнос. Единственное, что мы могли себе позволить, это квартиру, в половину меньше предыдущей. Там не было места ни для домашнего офиса, ни для большей части нашей мебели, ни для моего парня.
В новом доме мой бойфренд устроил специальную платформу, чтобы я могла хранить матрас под рабочим столом, но я никогда не чувствовала себя там уютно. Вовсе не прикольно было спать с ним под кучей бумаг и при свете экранной заставки компьютера.
Однажды, когда мы лежали на нашей импровизированной кровати, уставившись на беспорядочное сплетение шнуров, он сказал: «А давай-ка построим тебе студию». Но у меня не было денег.
«Мы могли бы подсобрать все, что нужно, — сказал он. — Может быть, если мы начнем с фундамента, со временем все наладится, даже если сейчас нам сложно представить, как это будет».
Когда он начал раскапывать задний двор, тот представлял собой грязное месиво с кучей разбитых бутылок и ржавого металлолома. Он терпеливо принялся его расчищать. Как-то раз мой муж надел рабочие перчатки и тоже прыгнул туда. Когда у нас закончились собранные стройматериалы, муж не поскупился и купил новые.
На протяжении многих месяцев, пока возводился каркас, наши воскресенья проходили под бой молотка, звуки музыки и смех, которые сливались в единый шум. Мой муж учил меня пользоваться пистолетом для ввинчивания шурупов. Мой парень фотографировал меня, когда я прибивала наружную обшивку цвета авокадо. У меня есть селфи, где мы втроем стоим в пылезащитных масках покрытые клочками стекловолокна и улыбаемся — в тот день мы прокладывали стены изоляционным материалом.
Двое мужчин старательно укладывали слои гипсокартона, вновь и вновь вытягивая руки к потолку. Прежде чем они закрыли последний участок, я спрятала рядом с выступом золотые долларовые монеты и фотографию трех поколений людей, которые связаны друг с другом так, что это невозможно описать словами.
Они оставили незакрытой одну массивную потолочную балку. Когда вы входите в мастерскую и любуетесь медовым светом и теплыми дубовыми полами, эта перекладина сразу бросается в глаза. Каждый раз она напоминает мне о нашей любви к сыну.
Мы хотели, чтобы наш ребенок рос в счастливой семье. И этот каркас символизирует нашу верность собственным представлениям. Это похоже на сон, к которому я возвращалась бесчисленное количество раз: будто я обнаруживаю у себя дома комнату, о существовании которой не знала.
Теперь это наша жизнь. Мы строим семью без предварительного плана.
