Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

О Крыме, феномене Зеленского и Путине: эксклюзивное интервью с Людмилой Улицкой (Обозреватель, Украина)

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Россия должна извиниться перед Украиной, но в ближайшее время этого не будет, сказала в интервью «Обозревателю» Людмила Улицкая. Кроме того, по мнению российской писательницы, каждая власть на Крымском полуострове одинаково плохо относилась к этой земле. И она приводит примеры такого отношения.

Обозреватель: Когда в последний раз были в Крыму?

Людмила Улицкая: В 2014 году. Но тот мой последний приезд был такой мучительный. Забетонировали речку, которую я с детства помню, просто покрыли бетоном.

— Какой это регион?

— Судак. Понимаете, эта набережная, которую я помню с детства. Она напоминает турецкий базар и меня это не радует. Дом, в котором я ночевала, когда еще была жива Мария Степановна Волошина, стоит как зуб, мне за него страшно. Вокруг огромные гостиницы, а это в общем-то священное место для русской литературы. Я очень радовалась, когда первые татары стали возвращаться. Помню, как стояла на автобусной остановке и первый раз услышала татарскую речь, начала плакать. Бабушки мне рассказывали, как их выселяли, я знала эту историю.

А потом прошли какие-то годы и я увидела, как татары застроили долину речки. Им не давали землю, и они взяли ее самозахватом и начали строить там, где не надо было. В конце концов речку забетонировали и сейчас там стоят бетонные дворцы мусульманского облика. Реку убили. Там ни одного дерева. Теснота такая, что единственные деревья, которые там остались, это деревья дома, который я очень люблю и где мои дети летом проживали. Этот дом принадлежит семье Нины Константиновны Бруни-Бальмонт, а эта великая женщина принадлежит русской истории.

Несколько деревьев еще остались, а все остальное вырублено. И что самое ужасное для меня было, что татарский наливной колодец, который был на территории этого дома, завален камнями. Это средневековый колодец, который нужно холить и лелеять, и так горько, что именно татары завалили его камнями и построили на этом месте дом. Это варварское отношение к земле, к истории. К сожалению, оно было проявлено советскими, украинскими и российскими властями, и татарами тоже. К сожалению. Поэтому я туда не еду, потому что у меня одни слезы.

— Что делать с Донбассом?

— Не знаю. Это чудовищная ситуация, и ее хватит на много лет. Наверное, при нынешней власти все останется так, как есть.

— На политическом уровне идут переговоры о возвращении Донбасса Украине, но на условиях России.

— Я была бы очень рада, если бы этот конфликт был исчерпан. Я не политик, я просто человек, и я на стороне тех людей, которые пострадали. Причем нужно сказать, страдали и те, которые стали на сторону России в этом конфликте, и те, кто продолжали оставаться на стороне Украины. Я думаю, что счастливых людей в этой ситуации нет, жертв колоссальное количество.

— Вас удивила агрессия России на Украине?

— Нет, абсолютно не удивила, потому что так сегодня устроено российское государство.

— Воевать и убивать?

— Нет, ну когда во главе государства стоит человек, воспитанный в рамках самой кошмарной организации, которая есть, ну так чего же ждать? Это наш правитель, это мы его выбрали, его рейтинг в России был 84%. Да, мне не нравится его популярность, мне не нравится, что его так много людей поддерживает, кстати, сейчас стало гораздо меньше. Мне не нравится та политическая линия, которую он реализует. Но меня никто не спрашивает, а когда спрашивает, я говорю: «Нет, мне не нравится!». Но это ведь не имеет никакого значения.

— Почему бы российскому руководству просто не отпустить Украину?

— Этот вопрос не ко мне. Я думаю, что есть своя стратегия, свое объяснение, что все сценарии в России пишутся потом. Задним числом нам объяснят, почему это было необходимо и правильно. Еще в горбачевские времена было довольно жестокое подавление волнений в Вильнюсе. Это в традиции советской и имперской власти. Империя, которая держит силой окраины — не новинка. Это можно сказать и про Римскую империю, и даже такая относительно благородная империя, как Австро-Венгерская, тоже имела все эти проблемы.

Другое дело, что слаборазвитым странам когда-то было выгодно входить в эту империю. По-видимому, таким маленьким национальным образованиям казалось это привлекательным. Сейчас многие хотят независимости. Я думаю, что затрепещет в следующий раз Казань, татары чувствуют себя обиженными и этого можно ожидать. Совсем не хочу быть пророком и не хочу, чтобы проливалась кровь, но зреют какие-то новые ситуации…

— По поводу империй, они ведь все распались, Британия тоже была империей…

— Имперский мир закончился. Вот Китай — торговая империя, он ни с кем не воюет, он завоевывает страны с помощью дешевых товаров. Сказать, что это мне нравится — я не могу, но что делать — это тоже реалии мира. Китай совершил колоссальный рывок. Сто лет назад чашка риса была счастливым обедом для китайца, а сегодня, смотрите, китайские туристы заполонили весь мир. Это значит, что они разбогатели. Это значит, что, несмотря на эту жесткую идеологию, которую они исповедуют, они живут лучше. И Россия стала лучше жить.

— И очень неплохо после советского застоя.

— Да, я прекрасно помню эти очереди в магазинах всю жизнь. Чтобы купить два десятка яиц, дедушка брал меня с собой в магазин, и мы с ним стояли в очереди с номерками, написанными на руках чернильным карандашом. Помню, как первый раз из Америки, вначале 90-х, я привезла две сумки продуктов. Сегодня я не вожу из Америки продукты, только сыр, который благодаря идиотизму наших властей попал под санкции. Хотя эти санкции научили нас делать мягкие сыры, а вот твердые пока не получаются. Вот такая жизнь.

— Вы сказали, что рейтинг Путина немного падает, но все же он остается довольно высоким.

— Эта часть жизни вызывает у меня раздражение и гнев, а для того, чтобы нормально существовать, надо быть в хорошем расположении духа. Но все-таки сейчас в России ожило гражданское общество, такого 15 лет тому назад не было. Имею в виду волонтерские движения. Все мои подруги и друзья принимают участие в волонтерском движении, и я тоже. А это значит, что те проблемы, которые не хочет брать на себя государство, берет на себя общество. Это очень хороший сигнал. Поэтому я лично концентрирую свое внимание на этой стороне жизни, а не на том, какие бредовые законы пишет наша Госдума.

— Как бы ни старались абстрагироваться от того, что происходит, все равно эти законы будут касаться жизни каждого. Разве нет?

— Мои отношения с государством? Их практически не было. Я два или три года работала на государство, еще не будучи писателем. И до сегодняшнего дня я не получала от государства никаких наград, ни копейки денег, никаких, так сказать, пряников и конфет. И если бы оно захотело что-то дать, я бы вряд ли это приняла. Боюсь быть в долгу. Когда тебе что-то дают, то от тебя чего-то и ожидают. В такой ситуации находятся мои друзья, которые работают в театрах, в кино, зависят от государственного финансирования. У них коллективы, у них постановки, у них государственные деньги. Мне никакого финансирования не нужно, но при этом я не могу осуждать людей, которые молчат или крепко молчат. Но я им не завидую.

— Какую Россию вы представляете себе через лет 20?

— Я не строю никаких проектов. В России все сценарии пишутся задним числом. Предсказать невозможно, все закрыто. Информацию даже при большой информационной свободе мы получаем не всю. Честно говоря, я не очень интересуюсь тем, что там на верхах происходит.

— Если на улицах появится очень много протестующих, власть будет в них стрелять?

— Да. Знаете, это уже было в 1905 году в России. А тогда не такие свирепые люди были и не так воспитаны солдаты были. Поэтому поверю, легко могу эту картину себе представить.

— Несмотря на то, что это недемократично…

— Забудьте об этом слове, оно вообще не имеет никакого значения. И не только ведь у нас могут стрелять. Есть масса примеров из Латинской Америки, просто у нас логика жизни сделалась логикой жизни третьего мира, что очень печально. Но тут ничего не поделаешь. В Африке тоже стреляют.

— Многие россияне живут в эмиграции, вам никогда не хотелось уехать?

— Нет. У меня в Италии есть место, где жить. Это домик в деревне, я там уже 10 лет провожу какое-то время. Жить очень хорошо в Европе, но моя жизнь происходит в России и именно в Москве. Я привязана к русской культуре, в России мои друзья, там могила мамы. Не хотела бы уезжать из России, но как судьба сложится, не знаю.

— Как вам избрание Зеленского на Украине, человека из среды шоу-бизнеса, а не из политической.

— Мне он очень нравится. Я в большом восторге была, потому что наконец в большой стране пришел к власти человек не политический. Это замечательно. Эти политические животные, которые выросли сегодня во всем мире, эти мужчины в многотысячных пиджаках, с холеными, ботексными лицами мне очень не нравятся. Академик Сахаров, кстати, мечтал, чтобы Россией правили технари или экономисты. Во всяком случае, артист меня больше устраивает, чем человек, который учился в высшей партшколе или выученик КГБ.

— В России такое разве возможно?

— Нет, ну был прекрасный Борис Немцов — очень симпатичный и которого убили.

— Под стенами Кремля…

— Да, да. Вот он, возможно, мог бы быть первым лицом государства, потому что он был умен, весел, остроумен, и он не был помешан на богатстве. У него не было 10 вилл в разных точках мира, ему это было неинтересно. Но на данном этапе феномен Зеленского в России невозможен. Очень хорошо подготовленная армия, Росгвардия. Думаю, будет приготовлена мягкая передача власти.

— Российское государство должно извиниться перед Украиной, как извинялась Германия за Вторую мировую войну?

— Если я скажу «должно», это вас удовлетворит? Должно, но в ближайшее время этого не будет. Есть логика политической жизни, по логике сегодняшнего дня никто ни перед кем извиняться не собирается — это совершенно очевидно. А если заставят извиняться, то, может, извинятся… Это будет зависеть, сколько нулей после цифры будет задействовано в этом размене или обмене. Исключительно корыстолюбивая власть и ваша и наша. По крайней мере предыдущая.