«Фигаро»: «Началась борьба между партией осознания и партией другого», — утверждали вы в 2015 году после теракта в «Шарли Эбдо». Нет ли у вас впечатления, что два последних теракта, в Конфлане и Ницце, стали поворотным моментом?

Ален Финкелькраут: Терроризм — не вещь в себе. Он является частью другого явления, ненависти к французской цивилизации. Преступление в Ницце подтверждает этот вывод. От одного «Аллах Акбар» до другого, от Мухаммеда Мера до вчерашнего теракта, Франция оказалась под ударом в своем иудейском, светском и христианском измерении. Мы впустую протестовали и боролись со всеми проявлениями дискриминации. Враг здесь, и он не прощает нам то, что мы те, кто мы есть.

Расправа на Самюэлем Пати не была спланирована и осуществлена по заказу «Исламского государства» (террористическая организация запрещена в РФ, прим.ред.). В ней нет следа какой-либо национальной или международной организации. Как бы то ни было, не стала она и результатом действий волка-одиночки. Ей предшествовали происки отца одной ученицы, антисемитского проповедника и учащихся, которые за деньги показали учителя убийце, хотя тот не делал тайны из намерения унизить и избить его за показ карикатур на Пророка в классе. Этот теракт указывает на связь между бытовым исламизмом и кровавым террором.

Появление хэштега #MeToo мобилизовало прессу. Она продолжает вести доскональные расследования сексуальных домогательств во всех сферах и профессиях. Когда столкнувшиеся с оскорблениями и угнетением преподаватели выразили смятение в ироничном хэштеге #PasDeVague (#НеПоднимайтеВолну, отсылка на потворство администрации по отношению к нарушителям порядка), газета «Монд» сразу же бросилась искать работу социолога, который утверждал с опорой на статистику, что проявлений насилия в классе не стало больше за 20 лет. С такими различиями в подходе больше нельзя мириться. Теперь будет непросто обвинить в исламофобии тех, кто не боятся смотреть правде в глаза.

— Так называемая «исламо-левацкая» риторика сейчас оказывается в меньшинстве?

— Партия отрицания не сложила оружие. Три из четырех последних терактов, которые имеют отношение к радикальному исламизму, были совершены беженцами. Но если правительство задумает пересмотреть правила предоставления убежища, отказаться от автоматического воссоединения семьи и в целом ужесточить миграционную политику, все европейские и французские верховные суды поднимутся против него. Искупление вины за отказ принять еврейских беженцев, которые бежали из Германии в темные дни ХХ века — такую цель ставят перед собой судьи постгитлеровской эпохи. Своими прекрасными намерениями они лишь способствуют новому антисемитизму. На их стороне все те интеллектуалы и журналисты, которые беспокоятся насчет «отступлений» от правового государства в угоду безопасности.

Эта бдительность опирается на обманчивые воспоминания. Приведу в доказательство слова Томаса Манна в 1936 году: «Сегодня нужен гуманистический активизм, который понимает, что принцип свободы и терпимости не должен позволять пользоваться собой возмутительному фанатизму, что у него есть право и долг защищаться. Европейская мысль тесно связана с идеей гуманизма. Тем не менее Европа будет существовать лишь в том случае, если гуманизм откроет свою силу, вооружится и будет действовать исходя из того, что свобода не должна быть охранным пропуском для тех, кто стремится ее уничтожить». Сейчас, когда все нравственное поле занято идеей «заботы», к этому уроку гуманизма вряд ли прислушаются.

— После обещания Эммануэля Макрона защитить свободу слова Эрдоган выразил сомнения насчет его «психического здоровья» и обвинил Францию в исламофобии. Не пора ли раскрыть глаза и на президента Турции?

— Несмотря на звучавшие до недавнего времени утверждения ряда кающихся интеллектуалов, Европа никогда не вела себя по отношению к Турции как «христианский клуб». В то же время Реджеп Тайип Эрдоган, который стремится к лидерству в мусульманском мире, приравнивает ассимиляцию европейской культурой к преступлению и осыпает президента Франции оскорблениями, поскольку тот мирится с карикатурами на Пророка в своей стране. В его лице политический ислам принимает боевые порядки. К тому же, его долгосрочная цель — не сепаратизм, а завоевание. «Минареты станут нашими штыками, купола — касками, мечети — казармами, а верующие — солдатами», — заявил он еще в бытность мэром Стамбула.

— В ходе памятной церемонии в честь Самюэля Пати Эммануэль Макрон процитировал Жореса, напомнив, что задача школы — «делать Республиканцев». Действительно ли это так? Не слишком ли это большая роль для школы, которая сейчас испытывает трудности даже с передачей основополагающих знаний?

— По результатам недавнего опроса, 74% мусульман моложе 25 лет ставят религиозные законы выше республиканских. При этом республиканский принцип светского государства опирается на независимость духовной жизни. Без признания этой независимости не может быть образования. Поэтому нужно формировать республиканцев для обеспечения передачи знаний.

— Упоминалась также модель школы III Республики и ее «черных гусаров», в частности в лице таких деятелей как Пеги и Жермен. Не устарела ли она? Не иллюзорно ли пытаться ее восстановить?

— В демократии все становится демократическим. Даже школа. Это учреждение основано на ассиметричном положении учителя и ученика, но постепенно превратилось в образовательное сообщество. Горизонтальность победила вертикальность, и, если преподаватель не хочет быть угнетателем, его просят стать аниматором. «Любая педагогическая деятельность объективно является символическим насилием в виде навязывания культуры властью», — писали в 1970-х годах социологи Пьер Бурдье и Жан-Клод Пассрон. Новая педагогика поставила перед собой целью покончить с этим насилием. Она осудила лекционную культуру, продвигала культуру обсуждения, открыла школу всем ветрам, в том числе для родителей учеников. У их главной ассоциации (Ассоциация родительских комитетов государственных школ на Фейсбуке) всего одна цель — подорвать остатки авторитета учителей с помощью совместного образования. Это разрушительное стремление к равенству больше всего играет на руку исламскому фундаментализму.

Другими словами, в современном гипердемократическом мире устаревшей становится не просто школа Пеги, а школа как таковая. Поэтому нужно укрепить ее позиции, заняться ее восстановлением, как это пытается сделать нынешний министр образования. Это вопрос жизни и смерти для культуры и цивилизации.

— Республика — это всеобщие ценности. Франция — это язык, литература, стиль жизни, города, пейзажи, неповторимые здания и памятники. Сегодня эти особенности вызывают страх. Из-за охватившей память веры в простоту, в верхах считают, что не может быть «нас» без исключения «их», не может быть родины без отчуждения иностранцев.

Но все не так! Сегодня тот самый «другой», который вызывает к себе страшную ненависть, это не только республика, но и нация. Генерал де Голль был бы крайне удивлен и возмущен стремлением выстраивать первую на отрицании второй во имя антифашизма.

— В классах собираются раздать брошюру с карикатурами из «Шарли Эбдо». Пусть это и перекликается с защитой свободы слова, но не парадоксально ли то, что провокационная сатирическая газета вошла в школьную программу? Стоит ли так превозносить карикатуры «Шарли Эбдо» только потому, что они стали целью террористов?

— В программу нужно включать произведения и ничего больше. Как бы то ни было, упомянутая вами брошюра — не часть программы, а отражение небывалого события: людей убивают за публикацию или обсуждение в классе рисунков. Я не являюсь безусловным сторонником карикатуры и считаю, что даже самая жесткая критика не должна доходить до обезображивания лиц и тел. Тем не менее эти ужасные события стали частью нашей коллективной памяти и в этой связи заслуживают размышления.

— Обозначение «интеллектуальных пособников» исламизма и утверждение о существовании связи между словами и поступками не означают наказание мысли, против которого вы сами боролись?

— Сегодня в вузах и СМИ существует определенное количество «полезных идиотов», которые считают, что помогают слабым тем, что встают на службу завоевательному исламу. Те, кто как и я, осуждают их сострадательное подчинение, не стремятся заткнуть им рот. В то же время при каждом неосторожном шаге Эрика Земмура бдительные газеты начинают требовать головы. Они при любом удобном случае размахивают знаменем свободы слова, но считают недопустимым присутствие на телевизионных площадках «ультраправых» обозревателей. Я тоже заслужил этот ярлык и фигурирую в черных списках, которые регулярно публикуют и обновляют эти газеты. Они считают, что главный враг Франции — ее фашистские демоны. И что их нужно побороть, пока не стало слишком поздно.

Как-то в утреннем эфире «Франс Интер» социолог Жоффруа де Лагаснери совершенно спокойно сделал такое заявление: «Я считаю, что следует вернуть определенное количество цензуры в общественное пространство, чтобы создать поле, на котором правильные мнения победят неправильные». Эти слова повлекли за собой настоящий скандал, но приглашенный газетой «Либерасьон» обозреватель с удивлением отметил «двойные стандарты» в возмущении: защитники богохульства «Шарли» осудили «богохульство» де Лагаснери. Иначе говоря, эти люди считают свободу слова не основополагающим принципом, а догмой, которая заслуживает не больше уважения, чем любое другое суеверие. Несколько дней спустя журналист той же газеты, который писал рецензию на последнюю книгу де Лагаснери, добавил: «Полемист вывел из себя всех представителей ультраправого мышления во Франции». То есть, если вы не видите ничего хорошего в возвращении тоталитарного мышления, вы — ультраправый.

Меняется одновременно все и ничего. «Фашизм не пройдет» — таков лозунг всех, кто называют себя прогрессистами, тогда как вроде бы отстаивающая ценности открытости пресса сегодня ведет борьбу против свободы СМИ.

— Американская пресса критически отзывается о французской реакции на теракт и осуждает нападки на «мусульманские группы» («Вашингтон Пост»). Как вам кажется, что означает это расхождение между французской и американской позицией?

— В «Нью-Йорк Таймс» вышла статья с таким заголовком: «Французская полиция застрелила мужчину после нападения с ножом». То есть, в представлении газеты происшествие в Конфлан-Сент-Онорин — это не расправа над учителем, а разгул полицейского насилия. По такой логике, с обеих сторон Атлантики полиция продолжает безнаказанно убивать Джорджей Флойдов. Трамп — не единственная проблема для США и для мира со стороны США. Подобно Расселу Бэнксу, Ричарду Форду и всем другим американским писателям, которые вынуждены спуститься на землю из своей башни из слоновой кости, я опасаюсь второго срока Трампа в Белом доме. Но в отличие от них я не меньше боюсь и американских левых, которые были обработаны в вузах, где идеологическая деменция давно подменила собой общую культуру. Мой страх тем сильнее, что я видел буйство этой идеологии во французской университетской среде. Проблемы еще отнюдь не исчерпаны.