Этот материал не рекомендуется лицам моложе 18 лет.
Двадцать лет назад новый президент Билл Клинтон наступил на политическую мину, попытавшись выполнить свое предвыборное обещание и позволить открытым геям служить в армии. В то время тема однополых браков практически отсутствовала в политике. До Акта о защите брака оставалось три года, до публичного каминг-аута актрисы Эллен Дедженерес (Ellen DeGeneres) – четыре года.
Затем началось то, что историки однажды назовут культурной революцией. Сейчас борьба за права геев и новое понимание гомосексуальности вступает в эндшпиль. Консерваторы проигрывают – и в судебных залах и перед судом общественного мнения. Стало принято думать, что против однополых браков можно выступать либо из гнусного ханжества, либо по религиозным соображениям – а ни то, ни другое не должно определять законы или общественные стандарты.
Масштаб поражения, которое понесли моральные традиционалисты, будет становится все очевиднее по мере того, как со сцены будут сходить старшие поколения американцев. Опрос за опросом показывает, что молодежь воспринимает гомосексуальность как норму, а гей-брак – как вполне естественное дело. Разумеется, есть и те, кто явно против, но к ним относятся примерно так же, как к сторонникам сегрегации в конце 1960-х годов.
Все это намного важнее, чем кажется большинству людей - независимо от их позиции по данному вопросу. Причины происходящего не осознают даже самые рьяные сторонники гей-браков. В 1993 году The Nation назвал борьбу за права геев кульминацией и краеугольным камнем культурной войны.
«В борьбе за права геев слились все противоречивые тенденции современной освободительной борьбы. Бесспорно, другие американские сообщества в прошлом уже переживали аналогичные моменты, однако то, что мы видим – это нечто большее. Сексуальная идентичность сейчас столкнулась с кризисом, и геи как наиболее заметный объект и субъект кризиса вынуждены изобретать целую космологию, чтобы справиться с этим. Никто не утверждает, что перемены будут происходить легко. Однако вполне возможно, что маленькое и презираемое сексуальное меньшинство навеки изменит Америку».
Автор статьи был прав. И хотя слово «космология» могло тогда показаться читателям излишне глобальным, сейчас его использование выглядит почти пророческим. Борьба за права «маленького и презираемого сексуального меньшинства» не могла бы увенчаться успехом, если бы сохранялась старая христианская космология. Проще говоря, успех этой борьбы был обусловлен крахом христианской космологии в умах жителей Запада.
Однополые браки наносят решающий удар по старому порядку. Торжествующий тон The Nation двадцатилетней давности был вполне уместен: радикалы намного лучше прочих – и уж точно намного лучше буржуазных защитников однополых браков как консервативного явления – понимали, что стояло на кону. Гей-браки, действительно, навеки изменят Америку – причем, только сейчас становится понятно, как именно. К добру это или к худу, наша культура станет намного менее христианской. Она уже становится такой.
Когда политологи Роберт Патнэм (Robert D. Putnam) и Дэвид Кэмпбелл (David E. Campbell) писали свою нашумевшую книгу «Американская благодать» («American Grace») – всеобъемлющее исследование современных религиозных верований и практик, вышедшее в 2010 году, – они заметили, что примерно с 1990 года по опросам отчетливо прослеживаются две тенденции.
Оказывается, примерно в это время взрослеющая американская молодежь массово начала считать гомосексуализм морально допустимым. Одновременно она стала все сильнее отходить от организованной религии. Евангелический бум 1970-х и 1980-х годов прекратился. Если бы не приток испаноязычных иммигрантов, католическая церковь в США теряла бы прихожан с той же скоростью, что и давно слабеющие магистральные направления протестантизма.
Социологические данные показывают, что в долгосрочной перспективе отношение к моральным вопросам позволяет надежно предсказывать вовлеченность в религию. Чем либеральнее человек относится к гомосексуальности, тем менее вероятно, что он будет принадлежать к той или иной религии. Это не означает, что младшие поколения американцев стали атеистами. Скорее, они определяют себя в качестве «верующих, но не религиозных». Вместе с атеистами и агностиками эти «но не», по выражению Патнэма и Кэмпбелла, составляют самую быстро растущую религиозно-демографическую группу.
В самом деле, согласно исследованию, проведенному в 2012 году Исследовательским центром Пью, к числу «но не» принадлежит треть всех американцев младше 30 лет. И это необычная для молодежи склонность держаться подальше от церкви, пока не настанет время остепениться. Грег Смит (Greg Smith) из Центра Пью сообщил NPR, что для молодого поколения религиозная принадлежность характерна в меньшей степени, чем для кого бы то ни было другого из тех, по которым имеются данные. Патнэм — ученый из Гарварда, прославившийся своим исследованием гражданской культуры «Боулинг в одиночку» («Bowling Alone»), которое стало бестселлером, — не видит оснований думать, что с возрастом значительная часть этих людей вернется в церковь.
Патнэм и Кэмпбелл в «Американской благодати», разумеется, благоразумно подчеркнули, что корреляция не означает причинно-следственную связь. Однако при этом они отметили, что по мере того, как гей-активисты выдвигались на авансцену американской политической жизни — это началось примерно тогда же, когда The Nation опубликовал свою статью,— активное выступление многих христианских лидеров против прав геев стало отталкивать молодых американцев от организованной религии.
В разговоре за обедом вскоре после выхода «Американской благодати» Патнэм сказал мне, что, если христианские церкви хотят сохранить симпатии младших поколений, им придется сделать свое учение по вопросам, связанным с сексуальностью, более либеральным. Этот вывод сперва может показаться логичным, однако опыт американских либеральных конфессий его опровергает. Крупные протестантские церкви, спокойно относящиеся к гомосексуальности и сексуальному освобождению в целом, продолжают терять прихожан.
Похоже, когда человек решает, что исторически нормативное христианство неправо в том, что касается секса, он просто перестает ходить в церковь вместо того, чтобы искать церковь, соответствующую его либеральным взглядам.
Это заставляет нас задаться любопытным вопросом: неужели отношение к сексу – стержень христианской культуры? Может ли так быть, что отбросить христианское учение о сексе и сексуальности означает убрать фактор, на котором держится—или держалась—социальная мощь христианства?
Знаменитый социолог Филип Рифф (Philip Rieff) с этим, вероятно, мог согласиться, хотя вряд ли в такой формулировке. В своей знаменитой книге 1966 года «Триумф терапевтического» («The Triumph Of the Therapeutic») он анализировал уход Запада от христианства. Почти все понимают, что этот процесс продолжается со времен Просвещения, однако Рифф продемонстрировал, что он зашел дальше, чем думает большинство людей — и тем более большинство христиан.
Сам Рифф, умерший в 2006 году, был неверующим, однако понимал, что религия – это ключ к пониманию любой культуры. По его мнению, сущность культуры определяется тем, что она запрещает. Культура налагает на людей ряд моральных требований во имя нужд общества и помогает им справляться с этими требованиями. Для культуры необходим культ—чувство сакрального порядка, космология, подводящая под моральные требования метафизическую основу.
Люди ведут себя так, а не иначе, исходя не из того, что для них лучше, а из укорененных в природе реальности моральных воззрений. На этом основана теория естественного права, на которую (крайне неубедительно) ссылаются светские противники однополых браков.
Рифф, писавший в 1960-х годах, считал сексуальную революцию — впрочем, этот термин он не использовал— знаком гибели христианства как силы, которая определяет культуру. В классической христианской культуре, утверждал он, «отрицание сексуального индивидуализма» играло одну из ключевых ролей. Он имел в виду, что отрицание сексуальной автономности и чувственности языческой культуры лежало в основе христианской культуры, не только отвергавшей, но и перенаправлявшей эротические инстинкты. Факт стремительного возвращения Запада к языческим тенденциям чувственности и сексуального освобождения казался ему явным знаком заката христианства.
Современному американцу практически невозможно понять, почему секс был для раннего христианства центральной темой. Сара Раден (Sarah Ruden), филолог-классик из Йеля, в своей книге 2010 года «Павел среди народа» («Paul Among The People») объясняет, какой была культура, с которой столкнулось христианство. По мнению Раден, большой ошибкой было бы считать апостола Павла мрачным протопуританином, обрушивающимся на беззаботных языческих хиппи с призывами прекратить радоваться жизни.
Фактически учение Павла о сексуальной чистоте и браке выглядело освобождающим на фоне порнографической греко-римской культуры, вполне одобрявшей сексуальную эксплуатацию, особенно эксплуатацию рабов и женщин, ценность которых для мужчин сводилась к способности рожать детей и доставлять сексуальное удовльствие. Христианство в формулировке Павла породило культурную революцию, ограничив и поставив под контроль мужской эрос, повысив статус женщины и статус человеческого тела и примешав к понятию брака—и брачной сексуальности—понятие любви.
Христианский брак, отмечает Раден, «был так же необычен, как заповедь о том, чтобы подставлять другую щеку». Разумеется, она не пытается свести христианство к переосмыслению и переоценке сексуальности. Речь идет о том, что христианская антропология меняла смысл секса, что приводило к радикальному изменению культурных и поведенческих норм. В христианстве то, что ты делаешь со своей сексуальностью, неотделимо от того, кто ты такой.
Было бы нелепо утверждать, что христианская цивилизация сумела достигнуть золотого века общественной гармонии и сексуального блаженства. В ее истории легко найти эпохи, когда церковные власти были одержимы идеей сексуальной чистоты. Однако как признает Рифф, христианство нашло способ обуздывать сексуальный инстинкт, встроить его в общество и найти ему полезное применение.
По мнению Риффа, нашу эпоху отличает от прочих отказ от культурных рамок христианства без замены их на любые другие, способные выполнять обычную функцию культуры – то есть ограничивать индивидуальные устремления и творчески перенаправлять их на достижение общих целей.
Мы фактически изменили смысл культуры на обратный. Раньше религия учила нас, в чем мы должны себя ограничить, чтобы быть цивилизованными, теперь наше общество велит нам искать цель и смысл жизни в освобождении от старых запретов.
Почему так получилось – долгая история, этапами которой были возникновение гуманизма, переход к Просвещению и, наконец, торжество современного положения дел. Как пишет философ Чарльз Тейлор (Charles Taylor) в своей посвященной истории религии и культуры работе «Секулярный век» («A Secular Age»), «этика современности предполагает смерть Бога и бессмысленность космоса». Быть современным означает верить в индивидуальные устремления как источник смысла и самоопределения.
Постепенно Запад перестал считать, что христианство имеет какое-либо отношение к устройству цивилизации, пишет Тейлор. В XX веке отказ от ограничивающих христианских идеалов в сфере сексуальности начал ассоциироваться со здоровьем. К 1960-м годам выражение сексуальности стало восприниматься как здоровое и положительное явление, которого должно быть как можно больше. Сексуальное влечение превратилось в неотъемлемую часть личной идентичности. Эти тенденции привели к сексуальной революции, дух которой подразумевал, что подлинная свобода требует не сексуального воздержания (как предполагает христианский взгляд на мир), а выражения и утверждения сексуальности. Именно так видит свободу современный американец.
С точки зрения Риффа, мы живем в «революционную эпоху» особого типа. Эта революция по самой своей природе не способна порождать стабильные общественные институты и общественный порядок, так как она отрицает возможность существования общей обязывающей истины, превосходящей частные. Рифф писал: «Ответом на все “А зачем?” становится фраза: “Чтобы было еще больше”».
Таким образом, наша постхристианская культура – это «антикультура». Логика современности и миф об индивидуальной свободе подталкивают нас рушить последние остатки старого порядка и верить, что истинные счастье и гармония будут достигнуты лишь тогда, когда исчезнут все границы.
Гей-брак знаменует собой последний триумф сексуальной революции и свержение христианства с трона, потому что он отвергает основную идею христианской антропологии. Согласно классическому христианскому учению, благословленный богом союз мужчины и женщины – символ отношений Христа и его церкви и, в конечном счете, бога и его творения. Соответственно, гей-брак сводит на нет христианскую космологию, из которой выросли и современная концепция прав человека, и прочие блага современности. Сможем ли мы сохранить их в пост-христианскую эпоху пока непонятно.
Кроме того, непонятно, сможем ли мы сохранить христианство без христианской идеи целомудрия. Социолог Кристиан Смит (Christian Smith) изучающий «моралистический терапевитический деизм» — то сладенькое псевдохристианство, которое заменило веру в современной Америке, — полагает, что это будет крайне трудно.
Консервативные христиане проиграли борьбу вокруг гей-браков, причем, как мы видели, это произошло за десятилетия до того, как концепция однополого брака стала всерьез обсуждаться. Успех сторонников гей-браков был связан с тем, что они сумели доказать обществу: их взгляды соответствуют естественным для Америки периода после 1960-х годов представлениям о семье и браке. Теперь перед западными христианами стоит задача не потерять христианство целиком и полностью.
Слишком многие из них думают, что речь идет только о вопросе из сферы сексуальной этики. Они не видят, что и гей-браки, и крах института брака среди бедняков и рабочего краха – лишь логичное следствие сакрализации индивидуализма и автономности современной культурой, в том числе и многими из тех, кто называет себя христианами. Они не понимают, что настоящее христианство – это не моралистическое терапевтическое приложение к буржуазному индивидуализму (подобный подход, обычный для американских христиан, Рифф в 2005 году назвал «просто жалким»), а система, радикально противостоящая господствующему сейчас культурному порядку (точнее беспорядку).
Они ведут культурную войну с моралистических, а не с космологических позиций. В результате они не только потеряли культуру – если они не осознают суть происходящего, не сменят стратегию и не начнут бороться на уровне космологии, через несколько поколений они могут потерять и свою религию.
«Культура умирает, когда ее идеалы в передаче ее нормативных институтов перестают выглядеть убедительными», – писал Рифф. По этим меркам, христианство в Америке – если не американская духовность как таковая – находится в смертельной опасности. Разумеется, будущее не предрешено: Тейлор видит ситуацию в исторической перспективе примерно так же, как Рифф, но надеется, что у нас еще есть потенциал для обновления. Однако, если вера все же не восстановится, историческое вскрытие когда-нибудь покажет, что гей-браки были не причиной, а лишь симптомом, свидетельствовавшим о критическом состоянии пациента.
