На летние каникулы 1943-го нам задали написать рассказ. Дома у большинства из нас висели карты сражений в Советском Союзе. Маленькие красные флажки показывали, где стоят русские, черные - где немцы. В 'парламентах' на бульварах Керен-Кайемет и Ротшильда шли ожесточенные, бурные дебаты. Каждый считал своим долгом дать совет русским. Почему не обойти с юга? Вам надо было отступить в районе Смоленска и атаковать с другой стороны!
Итальянцы все еще бомбили Тель-Авив, но уже меньше. Наши сердца были с русскими партизанами. Мы распевали русские песни, некоторые из которых, вроде 'Хо, моя Наташа, хо, моя Наташа', были на самом деле придуманы здесь, в этой стране, и смотрели русские фильмы, особенно в кинотеатре Муграби.
Первую книгу в своей жизни я писал месяц. Я писал о партизанах Наташе и Семке. Детали сегодня мне уже не вспомнить, но я описывал заснеженные степи, телеги с бойцами, походы по лесам, любовь на фоне боев. Мои герои взорвали мост, поезд рухнул в бездну, он пел для нее, у него не получалось рассказать, как сильно он ее любит, и он пел, и он погиб. Она простояла в снегу без движения пять или шесть или семь дней. Немцы приближались. Она легла в снег, чтобы лежать рядом с ним. Не помню, чем все это закончилось. Рассказ занял целую тетрадь.
Мне было так жаль Наташу, что я пошел на мусульманское кладбище, туда, где сегодня стоит 'Хилтон', и в пещере у моря я дописывал финал, держа тетрадку на коленях. Там еще были сухари, которые мы собрали, когда Роммель был у Эль-Аламейна. В пещере мы строили свою Масаду (крепость у южного берега Мертвого моря, последний оплот антиримского восстания - Иудейской войны 66-73 годов - прим. пер.) с видом на море, сардинами, рогатками и камнями.
Я вернулся домой и чернилами переписал рассказ в другую тетрадь. Чернила были жидкими и нечеткими, они растекались и капали. Пришлось писать в третий раз. Мои друзья смеялись над любовными сценами. Девочки краснели. Блич, учитель, сказал, что рассказ хорош, но иврит немного скудноват.
Я пришел домой и отыскал в словаре слова, которые любил Блич. Везде, где говорилось, что светило солнце, я писал, что солнечные лучи пробивались сквозь облака, стремительно бегущие по небу. Я использовал слова вроде 'абсцесс', 'невзирая на', 'более того'; получалось немного по-русски.
Блич пришел в восторг от солнечных лучей, пробивавшихся сквозь бегущие облака. В конце концов я отправился к 'парламентариям', заседавшим у киоска господина Грина, который доводился братом Давиду Бен-Гуриону и угощал меня бесплатной газировкой каждый раз, когда я нелестно отзывался о его родственнике. Я сказал ему, что, судя по тому, что я слышал от отца, который в свою очередь услышал это по Би-Би-Си, русские наступают, потери велики, а партизаны - тут я соврал - взорвали мост. Тот, кто это сделал был еврей, а Бен-Гурион об этом даже не знал. Грин был заинтригован и дал мне стакан газировки, а дети расхохотались, увидев меня на бульваре.
Я выбросил тетрадку в море у хижины Сумасшедшего Макса. Сумасшедший Макс дал мне красную актинию и сказал, что вместо того, чтобы тратить жизнь на всякие глупые истории (он уже знал от Йосси, Шуки и Носорога) мне бы побольше времени проводить на берегу, не забивать голову красными флажками, а ловить в море красные актинии.
Йорам Канюк - один из самых известных писателей Израиля, лауреат многих литературных премий и наград. Родился в 1930 году в Тель-Авиве - прим. пер.
