Статья была опубликована 13 июля 2000 года
Три часа утра. Ровно в полночь я нелегально проник на территорию России. Меня сопровождает и служит переводчиком друг этнолог; я с удовольствием осыпал бы ее похвалами, но она пожелала остаться неизвестной. Мы подпольно пересекли границу, совсем как в кино, по-пластунски. Пограничники любезно позволили нам проникнуть сквозь проволочные заграждения, за этот риск им с лихвой заплатил проводник, который в свою очередь получил вознаграждение. 'Davaï! Davaï!' — подгонял он нас. Российские посты расположены менее чем в 15 километрах. Бешеный марш-бросок через поле, несколько падений в грязь, и вот мы останавливаемся под ивой, где проводник нас бросает. 'Через 20 минут я вернусь'. Прошло уже десять раз по двадцать минут. Вернется? Не вернется? Неподалеку раздается лай собак — еще не привыкшие к своему новому нелегальному статусу мы замираем, как вкопанные. Любители ночных прогулок на свежем воздухе, допивая последнюю бутылку, проходят в двух шагах от нас — они слишком пьяны, чтобы нас заметить. Нет, это уже не приключение в духе Джона Форда, это скорее сцена из пьесы Беккета — реальность на грани невозможного и абсурда. Может, наш проводник, тоже сидит где-нибудь в тихом месте и приканчивает бутылочку? Хотя он и так казался тепленьким.
И вот мы, как Владимир и Эстрагон (персонажи пьесы Беккета 'В ожидании Годо' — прим. пер.), стоим на обочине дороги на краю света, нам очень не хватает мобильного телефона, который мы не взяли с собой из опасений, что он может выдать нас в самый неподходящий момент. Итак, постоянного места жительства у нас нет, удостоверяющих личность документов — тоже: мы настоящие бомжи посткоммунистической эпохи. Решение поехать в Чечню родилось у меня спонтанно. Российский посол в Париже, возрождая традиции времен, которые казалось безвозвратно канули в Лету, отказал мне в визе. Тогда я выбрал наикратчайший путь и без разрешения проник на территорию его 'Федерации'.
Наконец появляется наш проводник, мы погружаемся в одну машину, затем в другую. Позже я узнал, что нам сильно повезло — полицейских, которые сидели в ту ночь в засаде, сморил сон. На следующий день, дорогу перекрыли, подпольную сеть обнаружили, начались убийства и аресты. Понадобилось 15 дней, чтобы восстановить подпольный канал, с помощью которого тяжело раненых вывозили за границу в больницы. Конечно, мои приключения порою заставляли учащенно биться мое сердце, но разве они могли сравниться с постоянной неуверенностью в завтрашнем дне местного населения. Да, у меня безумно болели ноги, я задыхался после марш-бросков, которые мы совершали в обход всевозможных препятствий. Изучение философии плохо подготавливает к поискам истины. Стена молчания вокруг войны в Чечне с каждым днем становится все плотнее, и это позволяет безнаказанно творить зверства. Преступник действует под покровом ночи, но свет уличных фонарей защищает прохожих. Пусть я буду хотя бы карманным фонариком.
В военное время приходится действовать в условиях неопределенности, говорил мой любимый Клаузевиц. Я тотчас же убедился в его правоте: три раза я пытался встретиться с законно избранным (в присутствии наблюдателей ОБСЕ) президентом Чечни Асланом Масхадовым, и все три раза меня преследовали неудачи. В первый раз нам было друг до друга рукой подать, но мы не смогли встретиться из-за военных операций в той местности. Тогда погибли два его телохранителя. Вторая попытка: машины ФСБ следуют за мной попятам. Согласен ли я на роль наживки? Нет уж, спасибо! Третий раунд: все идет хорошо, чай готов, он едет на встречу со мной… Но тут сверху градом начинают сыпаться ракеты, и это продолжается целую неделю. В это самое время г-н Дини (Dini), специальный представитель Европы, констатирует 'эффективное прекращение огня'. Верх глухоты и слепоты — нежелание слышать, как грохочут пушки, видеть, как ракеты 'земля-земля' расчерчивают небо!
Масхадов — руководитель скорее мирного, чем военного толка. Этот человек мне интересен. Ему приходится играть роль военачальника, но он — лишь первый среди равных, он координирует действия своих товарищей, но не руководит ими. В религии, как и в военном деле, чеченцы невысоко ценят вертикальную иерархию. В суфийской традиции к богу обращаются напрямую, без посредников. В многовековой традиции партизанских войн, единственное, что имеет значение — храбрость перед лицом врага. Подвиги и доблести воинов являются предметом нескончаемой горячей полемики. (Говорят, что во время эвакуации Грозного, некоторые подорвавшиеся на мине командиры пускали себе пулю в голову, чтобы их солдаты не рисковали своими жизнями в попытке их спасти. Другие поступали иначе). В политическом плане законность Масхадова сомнений не вызывает. Я не встретил ни одного чеченца, даже среди тех, кто временно сотрудничают с оккупантами, которые усомнились бы в законности его президентского звания и полномочий вести переговоры с Кремлем. Любого другого претендента на эту роль считают марионеткой.
Я не смог встретится с главой сопротивления, зато у меня было много времени, чтобы прислушаться к биению его сердца. Что такое 'сердце'? Именно то, что Клаузевиц называет 'центром тяжести'. Элементарный здравый смысл подсказывает, что 'антитеррористическая операция' должна быть направлена против террористов. Тони Блэр не предает Белфаст огню и мечу, чтобы выкурить оттуда ИРА, Мадрид не применяет тяжелую артиллерию против коммандос ЭТА. Зато Грозный — 400 000 жителей в 1995 г. — превращен в руины. После того, как Варшаву стерли с лица Земли в 1944 г, это — первая столица, которую постигла та же участь. В зависимости от ситуации, объясняет Клаузевиц, 'центром тяжести' может быть сам князь, армия или генштаб, резиденция правительства, или, как это было в Испании времен наполеоновских войн — 'народ', источник сил сопротивления.
Волей-неволей, чеченцы подпали под последнее определение, войны против гражданских лиц. Тот, кто хочет предугадать исход конфликта, должен в первую очередь задать вопрос тем, на чьи плечи ложится вся его невыносимая тяжесть: собираются ли они сопротивляться или капитулировать? И пусть ответ дадут жители деревни, на которую падают снаряды, матери, разыскивающие своих растерзанных детей, или путники, которые в поисках муки или труднодоступных лекарств вынуждены проходить через дорогостоящие и унизительные проверки на блокпостах. Исход битв решают смиреннейшие из смиренных, о которых даже и не вспомнили в Москве, когда разрабатывали победоносные стратегические сценарии.
Кремлевские эксперты извлекли уроки из своего унизительного поражения в 1996 году. Нужно уничтожать противника на расстоянии, избегать прямых схваток и ближнего боя с врагом, чья нравственная мотивация сильнее, который более закален физически. Бесполезно обвинять очевидный расизм и жестокость российских генералов — будь они даже ангелами, они не могут поступать по-другому. Только так: разрушать по-максимуму, закреплять плацдармы, захватывать все ценное, что есть на вражеской территории. Все вполне разумно, если бы не одно 'но': как отреагирует население на мучения, свалившиеся на его голову? На этот вопрос у блестящих стратегов Кремля нет ответа. В поисках этого ответа, им пришлось бы покинуть свои кабинеты и полицейские участки, начать разговаривать с людьми. Я это сделал, они — нет. Они на это не способны. Палач никогда не поверит в искренность жертвы. Как сказал один российский солдат: ' Чеченцев лучше иметь врагами, чем друзьями'.
Как жаль, генерал-полковник Трошев, что Вы не смогли прогуляться вместе со мной по вашим 'освобожденным' землям. Посидеть на продавленном матрасе, в то время как хозяйка рассыпается в извинениях, что не может предложить ничего лучшего — дом разрушен, остался только сарай. Когда умер ее муж тракторист, старшему из пяти детей было десять, а младший должен был вот-вот родиться — сейчас ему уже 20 лет, он потерял ногу в Шали, его здоровье ухудшается из-за отсутствия надлежащего ухода. 'Мне так жалко наших детей, они такие замечательные! Когда Вы вернетесь к себе, прошу Вас, расскажите обо всем, что видели. Здесь все ждут, когда придет их черед, они приходят на заре, увозят мужчин, за них нужно платить выкуп, иначе они исчезнут. Я работала в поле, вела хозяйство, лепила кирпичи из глины, воспитывала детей. А теперь, когда мои дети умирают, мне запрещают их оплакивать. Расскажите про это!'.
Здесь все матери глотают слезы молча. Я хотел бы познакомить Вас, генерал-полковник, с двумя 'связными', блондинкой и брюнеткой, неутомимыми, смешливыми. Они как будто вышли из воспоминаний моего раннего детства, ожившие тени французского Сопротивления. Они рассказывали о своих уловках с безжалостным юмором, с которым чеченцы всегда говорят о русских. И вдруг они переставали шутить, лица становились серьезными, они еле слышно выдыхали: 'Так тяжело смотреть на жертвы!'. Как бы я хотел, мой генерал, чтобы Вы увидели какое презрение и отвращение искажали их красивые лица, когда они рассказывали о пытках, на которые Вы дали согласие. Они бы Вам поведали о раненых пленных, которых содержат на улице, на четырех ветрах, с чьих ран срывают бинты, чтобы быстрее началась гангрена.
Жаль, что Герман Греф не смог пройтись со мною по базару в Дагестане. Ведущий экономист Путина, привыкший к вежливому приему со стороны западных банкиров, здесь бы столкнулся с более ироничными и жесткими людьми. Бизнес есть бизнес, кого только не встретишь на кавказских рынках. Женщины, пешком или на машине пересекающие границу, чтобы в зависимости от цен продать что-то или купить. Мальчишки, одетые в одежду 'Adidas' и 'Nike', то ли настоящую, то ли поддельную. Контрактники, покупающие золотые цепочки, обязательный чеченский сувенир, а также хорошее вложение награбленного 'капитала' (спрос растет, цена на золото поднялась уже на 30%). Беженцы, просящие милостыню. Мать, продающая своего младенца за 100 долларов: ей нужно кормить семью. Да, бледный вид имел бы здесь господин Греф со своими прогнозами о возрождении экономики и динамичных темпах ее роста.
Сюрреалистические картины: в чеченских домах урывками, когда было электричество, я смог полюбоваться на радушный прием, оказываемый Путину в европейских столицах. Красные ковровые дорожки, объятия, шпион, которого обхаживают те, за кем он раньше шпионил, славословия в честь 10 миллионов русских, которые 'жили' в Германии и по примеру своего удалого президента выучили немецкий, пиво ГДР, совместные планы на рождество. Какая показуха, присущая официальному телевидению, какая непристойность на фоне руин! Как тут не заплакать от бессильной ярости, если тебя окружают или чудом уцелевшие или будущие мертвецы?
Эх, взять бы за руку наших венценосцев, наших канцлеров и министров, хоть премьеров, хоть простых, и заставить их послушать описания 'ям', которые украшают площадки российских 'комендатур'! 'Полу-люкс': там пленник может находиться только в полусогнутом состоянии, пошевелиться невозможно, он сидит в темноте, без воды, без еды, купаясь в собственных испражнениях. 'Люкс': единственное отличие — можно стоять в полный рост. Цены выкупа висят на стенах, они варьируются в зависимости от места содержания, возраста, пола. Рассказы очевидцев сыплются как из рога изобилия. Это у всех на устах. Некоторые оттуда возвращаются. Солдатня, затерроризированная боевиками, отыгрывается на гражданских лицах, берет дань натурой, воровство, насилие происходят на каждом шагу. Даже генерал Шаманов не выдержал, обвинил контрактников в злоупотреблении алкоголем и потребовал, чтобы их заменили солдатами срочной службы. Но никаких шагов по этому поводу предпринято не было. Чечня продолжает быть тучной дойной коровой.
У каждого свой бизнес. Офицеры разрешат Вам пройти через блок-пост за 500 долларов, солдаты закроют на это глаза за пару бутылок. Каждое ведомство тянет одеяло на себя. Здесь, отряд спецназа не признает местные власти и заявляет, но подчиняется только приказам Путина. Там, фээсбешники утверждают, что их обставили отряды полицейских в масках, которые, разъезжая на военных машинах, грабят и похищают людей. Процветает торговля людьми, продают трупы, паспорта (совсем не дорого для западного человека — всего 140 долларов штука). Эта российская война находится на самофинансировании. Так зачем же прекращать столь доходное дело? Местным же крестьянам не остается ничего иного, как распродавать свое скудное добро, чтобы заплатить мзду, взимаемую властями, или принимать смерть. В Чечне люди работают все меньше и меньше, потому что не могут вырваться из заколдованного круга. К чему строить? Все будет разрушено в одночасье. Урожая не предвидится. Домашний скот бродит по возделанной земле или подрывается на минах. Путина приветствуют в Риме, Лондоне, Мадриде и Берлине, он сияет, в Чечне царит его закон. Ваше величество королева, позвольте, в Вашей 'cup of tea' — кровь.
Французам Чечня кажется экзотикой. С одной стороны — русские, эдакие современные, вооруженные до зубов, упитанные Рэмбо, с другой — воины третьего мира, фанатики, идеалисты или ангелы во плоти, кто как их себе представляет. Между ними — растерянная толпа беженцев. К черту эти стереотипы! В Чечне люди рассуждают точно так же, как Вы или я: они мучаются сомнениями, пытаются разрубить узел, снова сомневаются. Разница лишь в том, что они рискуют своей жизнью. Хаттаб и Удугов, исламисты-наемники, Басаев, безрассудный и героический человек, работающий с ними бок о бок, даже в рядах сопротивления оцениваются по-разному. Некоторые считают их предателями, финансируемыми ФСБ. Другие верят в их искренность и думают, что они по недомыслию попались в сети, расставленные Березовским и другими покровителями Путина. Третьи считают, что они приносят пользу, а оценки оставляют на потом. У многих, особенно у молодежи, они вызывают неприкрытое восхищение.
Подобные противоречия могут вызвать удивление лишь у наивного наблюдателя: 11 ноября 1940 года в оккупированном Париже на демонстрацию вышли вместе и студенты-коммунисты и реакционеры-роялисты. 'Коли губит град жнивье, поминать не след обиды', — писал Арагон, который, тем не менее, не гнушался склок борцов за общее дело. Так часто обстоят дела в движениях сопротивления.
Находясь на Кавказе, начинаешь понимать, что чеченский вопрос в первую очередь связан с Россией. Разве кто-нибудь всерьез верит в то, что немногочисленный народ (1 миллион жителей) представляет серьезную угрозу для великой нации (150 миллионов человек)? И, тем не менее, на протяжении трех веков конфликт не затихает. Вопрос не упирается, и никогда не упирался в вопросы военного, полицейского или дипломатического характера. Россия всегда была вольна по своему усмотрению изолировать своего крошечного соседа, удерживать его в определенных рамках или выработать с ним modus vivendi, к последнему, собственно, и стремится Масхадов.
Проблема в другом. Не в нефти (ее объемы мизерны по сравнению с запасами России), не в достижении равновесия сил в Закавказье (которое всегда было шатким, независимо от того, кто находился у власти в Грозном). Предвыборная кампания 'дофина', урны, забитые трупами, увенчалась ожидаемым успехом, но мир не вернулся на эту землю. Безусловно, множество людей наживаются на этом конфликте, и это ни для кого не является секретом. Тем не менее, рутина войны, которая питает войну, также не является весомой причиной.
Путин объявил образцово-показательными методы, применяемые в Грозном. Он возводит искалеченную Чечню в ранг парадигмы возрожденной власти, модели столь восхваляемой 'диктатуры закона', гарантом которой является закон диктатуры. На чеченское повстанческое движение необходимо накинуть узду, чтобы восстановить порядок в умах россиян, это — урок всем и каждому: смотрите, какая участь ждет неблагонамеренных, вернитесь в строй! В этой программе воспитания народа нет ничего нового, ей же объяснялось жестокое истребление кавказцев царскими войсками. Толстой описывал ликование Николая I-го, когда ему поднесли отрубленную голову мятежного Хаджи Мурата. Пока страх 'чеченской заразы' не исчезнет, порядок в России будет основываться на духе подчинения. Точно так рассуждал и Сталин.
Невозможно представить себе двух настолько отличающихся своим образом жизни и методами борьбы противников. Недавние террористические акты смертников являются тому ярким подтверждением. По одну сторону находится вооруженная до зубов армия, которая наносит удары издалека и на авось: я не хочу умирать, поэтому убиваю, кого придется. Смертники же наносят удары по точно выверенным целям: казармы спецподразделений, местные штабы, места пыток. Боевики идут на смерть, чтобы уничтожить палачей и держать в страхе террористический аппарат. Работа без права на ошибку. Ничего общего с 'человеческими бомбами', которые подрывают себя в переполненных автобусах Тель-Авива.
В телефонном разговоре президент Масхадов не скрывал своей обеспокоенности: 'смертников невозможно контролировать'. Суфизм запрещает хоронить самоубийц на кладбищах. Но люди подрывают себя, когда солдаты грабят и насилуют детей на глазах у родителей или родителей на глазах у детей. Гнев и отчаяние могут прорвать плотину, и начнется разгул террористических актов, которые до сих пор наносились очень 'точечно'. В России некоторые АЭС находятся в зоне досягаемости для смертников, обезумевших от боли и исполненных решимости! Разгул терроризма дорого обойдется Чечне, но также и России, и всей Европе. Если Кремль будет и дальше разорять, унижать и во всеуслышание заявлять, что ему все дозволено, возрастает вероятность второго, на это раз преднамеренно устроенного Чернобыля. Генералы Красной Армии, бывшие генералы российской армии, извлекли неверный урок из своей плачевной авантюры в Афганистане. Они вовсю играются с огнем, сеют разрушения и удивляются, почему на руинах страны к власти приходят наиболее экстремистки настроенные люди.
Я позволю себе позаимствовать у моего покойного друга Андре Фроссара (André Frossard) предложенное им определение абсолютного преступления: 'Убийство человека на том основании, что он родился на свет'. Родился армянином. Родился евреем. Родился цыганом. Родился тутси. Давайте уточним. Мы можем говорить о геноциде, когда речь идет об убийстве всех, в чьих жилах течет 'плохая кровь', без исключения. Преступление против человечества совершается 'только' в том случае, когда убийца убивает, кого ни попадя, и истребляет всю преданную анафеме общину. Российский генералитет не в состоянии физически уничтожить все чеченское население (три четверти чеченцев живут в диаспорах). Поэтому, даже если преступные действия происходят сплошь и рядом, о геноциде речи быть не может. Здесь мы имеем дело с умело обустроенным гетто, где разрешены стрельба и бомбежки, где сеющим смерть войскам гарантирована полная безнаказанность.
Неужели Милошевич заслужил всеобщее порицание за одну-единственную ошибку, которую не повторил Путин? Белград депортировал косоваров за пределы страны. Москва же разбирается со своими мятежниками на месте, без лишних свидетелей. Демократический Запад закрывает на это глаза и облегченно вздыхает: поток беженцев не угрожает перейти так называемый порог допустимого.
Протрезвев от своего первоначального энтузиазма, стратеги в погонах охотно сообщают, что на подавление чеченского бунта может уйти еще несколько лет. Я боюсь, что мы имеем дело с испытательным полигоном. Правящая элита Москвы и Санкт-Петербурга прекрасно понимает, что экономическая зависимость России продлится еще долго. Обреченная жить на доходы с продажи полезных ископаемых, делающая ставку на кредиты Международного валютного фонда, выпрашивающая западные кредиты, Россия, тем не менее, далеко не страна третьего мира. И хотя производство ее в упадке, она разыгрывает карту своего впечатляющего арсенала оружия массового разрушения, ядерного и обычного, бряцает им, или продает. Если речь идет о мировом соотношении сил, вверх берет способность нанести вред, когда какая-либо страна угрожает поддерживать или усиливать мировой беспорядок. Путин только что продемонстрировал, что ни угрызения совести, ни официально подписанные международные соглашения его не остановят. Доказательством тому является Чечня.
Передвигаясь по стране, разбитой бомбами и минами, я был не только испуганным свидетелем тяжелейших испытаний, которые выпали на долю этого потрясающе разнопланового и фантастически храброго народа. Возможно, я присутствовал при зарождении самого крупного 'деструктивного государства' XXI-го века. Может быть, Китай через какое-то время и превзойдет путинскую Россию, но только если последует ее примеру, позаимствует ее дурные манеры. План, который должен был обеспечить восхождение преемника Ельцина с помощью захвата Грозного, был озвучен в 1997 году олигархом Березовским, который финансировал решивших развязать войну ваххабитов. Стравливать между собой, подливать масла в огонь, поощрять эскалацию экстремизма, зажигать пожар в умах, сердцах и на улицах — любимые игрища 'бесов' Достоевского, предтеч Ленина. Ленин вытащил каштаны из огня и ухитрился развратить часть мировой интеллигенции. Можно себе представить, сколько банкиров и бизнесменов в свою очередь попадут в силки идейных и финансовых искусов, расставленных новыми московскими 'бесами'.
Одной рукой Березовский сотоварищи поддерживают исламистов. Другой они раздувают историю похищения маленького Шарона. В этой ужасной истории не прослеживалось чеченского следа, арестованы были пятеро молодых русских. Искусно состряпанная ложь, плюс использование мощных возможностей телевидения — и вот уже отвратительное похищение мальчика превращается в исламистский заговор мирового значения. И хор усердных комментаторов начинает призывать к иудейско-христианскому крестовому походу против джихада международного терроризма, центром которого является Чечня! Рассуждая на подобии Хантингтона о конфликте цивилизаций, новые 'бесы' уже нарисовали в своем воображении картину всемирного хаоса, где Россия становится незаменимым партнером и обретает престиж и статус былых времен, Сталин против Гитлера, Путин наносящий сокрушительное поражение Бен Ладену. О чем еще можно мечтать!
Команду на вершине власти раздирают конфликты интересов. Наследники сталинских органов отлаживают механизмы, чтобы держать в подчинении Россию, которая с отчаянием взирает на стремительно падающий уровень жизни. Олигархи с тугой мошной твердят о своей незаменимости, поскольку именно они обеспечивают добрые отношения с Западом-кредитором. Игроки ведут борьбу в лучших традициях конкуренции между кланами мафии. Вопросы не ставятся ребром, все друг друга поддерживают, но ножи точить не забывают.
Подобная нестабильность дает шанс чеченскому сопротивлению, и могла бы сыграть на руку давлению со стороны Запада, если бы оно существовало. Тем не менее, эта авантюра, если во время не проявить осторожность, может закончиться поспешными действиями руководящей шельмократии, находящейся в отчаянном положении. Да здравствует война! Путин обязан ей своим троном, армия — восстановлением престижа, богачи — иммунитетом на все десять лет бесстыдного грабежа. Новые 'бесы' втихомолку вкушают радости разрушения и придаваемой им уверенности, они готовы объявить войну на века вечные, до тех пор, пока маленький народ сможет нести ее бремя, а Запад — расходы. 'Это начинается каждые пятьдесят лет'. Сколько раз я слышал эти слова? Старики вспоминают оборону Бреста-Литовска, где в 1941 году сформированные из чеченцев батальоны оказывали сопротивление нацистским войскам, в то время, когда российская армия отступала. Они описывают ужасную депортацию 1944 года. Певцы, чьи кассеты люди рвут друг у друга из рук, воспевают войны за независимость XIX-го века.
В начале было сопротивление. Майербек Вачагаев, член Академии наук и представитель Масхадова рассказал мне о гибели аула Дади- Юрт, который был взят в кольцо 3000 солдатами царской армии: 'Чтобы войти в аул, солдатам пришлось сравнять его с землей. Командующий операцией генерал Сысоев был поражен картиной, представшей перед его глазами. Женщины, чтобы морально поддержать мужчин, танцевали посреди аула. И чем громче гремели пушки, тем сильнее били в барабаны девушки. Когда погиб последний мужчина, женщины взялись за оружие. К вечеру в аул вошли русские — не желавшие сдаваться женщины перерезали себе горло у них на глазах. Удалось взять в плен несколько молодых матерей. Но когда их переправляли через Терек, каждая крепко обхватила одного солдата, и с возгласом 'Смерть врагам!' они бросились в бурные воды реки'.
Чеченцы размышляют об истории своего народа под звуки выстрелов российских ружей. Чеченцы не культивируют этнический элитаризм, они часто женятся на 'инородцах' и усыновляют русских сирот, брошенных в общей сумятице. Их религия скорее мистического, чем интегристского толка. И до сих пор еще некоторые растрогано вспоминают о раввине Грозного, который в феврале 44-го запретил евреям красть имущество депортированных кавказцев, и не дал им присвоить ни одной чайной ложки. Чеченская нация не отличается ни расизмом, ни фанатизмом, они черпают свою идентичность в своей истории. Сопротивление, которое они оказывали Чингисхану, царям, Сталину и Берии, Ельцину и Путину свидетельствует об их неукротимой любви к свободе. Чеченцы, когда здороваются, в первую очередь желают друг другу свободы, и лишь во вторую очередь здоровья. Таковы они, эти 'кавказские французы', мятежный дух и прямолинейность которых отмечал еще Александр Дюма.
Сражаясь с ними, Россия воюет сама с собой. Лучшие ее писатели — Пушкин, Тургенев, Толстой — воспевали отважных горцев и прекрасных черкешенок, являвших полную противоположность царящему вокруг подобострастию. Новые хозяева Москвы пытаются стереть память, которая бросает на них тень. Солженицын в эпоху ГУЛАГа восхищался гордостью маленького народа, который весь как один отказывался встать на колени. Это плохо согласуется с путинским экуменизмом, в котором с легкостью уживаются Сталин и царь, бог и политическая полиция, черносотенный национализм и красный произвол. Официальная Россия чествует свои провалы в памяти. В войне против Чечни ставкой является ее духовное будущее. Займется ли она обелением своей грязной и демонической истории? Сотрет все и начнет с белого листа?
Российский полицейский, которому должным образом заплатили за проезд, высадил меня в чистом поле, развернул машину, помахал рукой и совершенно неожиданно для меня крикнул: 'Спасибо за все, что Вы делаете!'. Я снова оказался по другую сторону проволочных заграждений. В Париже меня ждало стихотворение Лермонтова, написанное почти два века назад:
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Быть может, за стеной Кавказа
Сокроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.
________________________
Андре Глюксман: 'Господин Горбачев — это я!' ("Le Monde", Франция)
Андре Глюксман: 'Сколько дивизий у Каспарова?' ("Le Figaro", Франция)
