26 апреля 1986 года мощным взрывом сорвало крышу с четвертого энергоблока Чернобыльской атомной электростанции. Через три недели, когда радиоактивные осадки выпали в некоторых районах Европы и Северной Америки, а большие участки территории на Украине, в Белоруссии и на западе России оказались в зоне сильного заражения, тогдашний советский лидер призвал покончить с государственной традицией секретности. Через шесть лет прекратил свое существование Советский Союз.
Многие прямо приписывают распад Советского Союза политике гласности, объявленной Михаилом Горбачевым в условиях гневных протестов, связанных с Чернобылем. По их словам, даже частичная прозрачность продемонстрировала несостоятельность существовавшей системы. На мой взгляд, который слегка отличается, но в целом имеет много общего с остальными, последствия Чернобыля были слишком велики, а глобальные средства массовой информации слишком мощны, чтобы катастрофу такого масштаба можно было скрыть от мира.
Если вы согласны с такой точкой зрения, то должны признать, что правительства Китая и Бирмы уже в ближайшее время ожидают трудные времена. В Бирме военному режиму понадобилось несколько недель, чтобы признать масштабы бедствия, причиной которого стал циклон 'Наргис'. Даже когда он, пусть и с запозданием, пришел к такому признанию, военная хунта задержала прибытие иностранной помощи и напрочь отказалась от любого содействия с участием иностранных войск.
Сейчас появляются сообщения о том, что даже в такой оторванной от остального мира стране обездоленные семьи погибших начинают выражать свой гнев в адрес военного режима, который по-прежнему утверждает, что вполне успешно провел ликвидацию последствий стихийного бедствия. Говорят, что их голос услышали и в Рангуне, где он нашел отклик среди тех людей, кто был солидарен с протестами бирманских монахов, прокатившимися по столице осенью прошлого года. Тогдашние репрессии не могут сохранять силу своего устрашающего воздействия, а страх не способен существовать вечно.
Действия китайских властей после сычуаньского землетрясения были необычны и вызвали восхищение своей открытостью. Китай приветствовал поступление иностранной помощи, приняв у себя даже группы японских военных. Японские войска вступили на территорию Китая впервые после окончания Второй мировой войны. Сами китайцы - кто для оказания помощи родственникам, а кто и из чистого альтруизма - поспешили в район бедствия, чтобы чем-то помочь. Направились туда и политические лидеры Китая. Они также пошли на беспрецедентный шаг, объявив день общенационального траура в память о погибших.
Однако таких попыток соответствовать современным политическим канонам может оказаться недостаточно для обеспечения стабильности в дальнейшем. К землетрясению в провинции Сычуань власти отнеслись как к общенациональному стихийному бедствию. Вряд ли какое-то другое государство могло столь эффективно и оперативно оказать такую действенную помощь пострадавшим районам. Но теперь двум основам политики Пекина угрожают серьезные сейсмические сдвиги. Речь идет о политике одного ребенка в семье и об ускоренном развитии инфраструктуры, в рамках которого проводятся крупномасштабные изменения самой природы.
Пока не ясно, смогут ли дамбы и плотины сдержать напор накопившейся воды. Проводится массовая эвакуация людей. Но более серьезная проблема возникает для демографической политики Китая. Китайским властям недостаточно как прежде заявить, что для выживших в землетрясении правила будут изменены. Во время катастрофы обрушились целые школы, похоронив под завалами детей. Вместе с ними рухнули и надежды родителей этих детей. У них был единственный шанс продолжить свой род, а стихийное бедствие лишило их этой надежды. Низкое качество строительства, халатность и мошенничество еще больше усугубили разрушительное воздействие землетрясения. Теперь обещаниям властей верить не будет никто. Неудивительно, что китайское руководство призывает ограничить освещение этих событий в средствах массовой информации.
Как и в случае с советским Чернобылем, наибольшая опасность для режимов в Китае и Бирме заключается не в непосредственной реакции протеста разгневанных пострадавших, а в общем нарастании недовольства и недоверия. Угрозу таят в себе полагавшиеся на защиту рядовые семьи, которые видят сегодня лишь циничное отношение и беспомощность властей.
В случае с Чернобылем людей привела в особый ужас одна деталь. Дело в том, что власти разрешили проводить в Киеве и других подвергшихся радиоактивному заражению городах первомайские демонстрации, хотя на них должны были прийти дети, а руководство знало, что уровень радиации опасно высок.
Живущие при репрессивных режимах люди постоянно вынуждены взвешивать и сопоставлять свои страхи. Первый страх - это страх перед государством и той властью и силой, которую оно может применить для уничтожения осмелившихся выступить против него. Существует также внутренний страх за семью и, прежде всего, за благополучие детей. После Чернобыля второй страх легко пересилил первый. Все советские чистки, несмотря на их жестокость и бесчеловечность, можно было объяснить стремлением к всеобщему благу, пусть и непродуманным. Но равнодушие к детям - ко всем детям - ставит Чернобыль в особый ряд. К такому же выводу могут прийти миллионы бирманцев и многие миллионы китайцев, страдающих от наводнений, землетрясений и циничного безразличия властей.
_____________________________________________________________
Китай и Бирма: сейсмический сдвиг ("The Times", Великобритания)
Китай и Япония: дипломатия землетрясений ("The Times", Великобритания)
