Находясь на Куриной улице (Chicken Street) (главная торговая улица Кабула - прим. перев.), под чистым голубым небом, можно подумать, что события последних 30-ти лет в стране не происходили. Кабульский рынок открыт для бизнеса, витрины многочисленных двухэтажных магазинов заполнены напоминающими об эпохе хиппи товарами, которые в 1960-х и 1970-х годах распространились с этих улиц по всему миру. Тут есть и национальная афганская одежда, и кальяны. Тут есть и красивейшие халаты, и ювелирные украшения из лазурита. И изделия из меди, и китайский фарфор, и вырезанные из дерева поделки, и керамическая посуда бирюзового цвета.
И, конечно, ковры, афганские ковры, вытканные вручную из тончайшей шерсти, привлекающие своим совершенством и симметрией своих древних узоров. Эти ковры - с длинным ворсом, страстно-красные, торжественные темно-синие, нежные кремово-молочные - когда-то украшали полы стремящихся к шику радикалов, которые стекались сюда за покупками. А почему бы и нет? Как известно, афганские ковры являются одними из лучших в мире. Для афганцев обладание таким ковром является признаком статуса и богатства. Ковры представляют собой важный символ афганского национального самосознания, может быть, даже являются одним из наиболее важных материальных и культурных символов страны.
Самое странное, что вещи настолько хороши, что в это сложно поверить. Разнообразие и качество изделий гораздо выше, чем на большинстве туристических рынков в большинстве стран мира. Отчасти это изобилие просто отражает богатую и разнообразную древнюю национальную культуру Афганистана, в котором проживают более 20 разных этнических групп. Но главной причиной того, что все эти богатства скопились здесь, является тот факт, что на протяжении последних 30 лет здесь почти не было туристов. Торговцы ждут, с героическим терпением, когда появятся туристы и начнут делать покупки. Но туристов очень мало. Афганистан - и это всем хорошо известно - является одной из самых опасных стран в мире. Война настолько опустошила эту страну, что даже на коврах, на нескольких из них, вытканы картины насилия.
Да, на рынке есть ковры, изображающие войну, одни из немногих ковров, чьи рисунки несимметричны, это не те абстрактные узоры вне времени, это отражение ужасной современности. На этих коврах изображены автоматы Калашникова и бомбардировщики В-52, вертолеты и истребители. На них вытканы флаги Соединенных Штатов и Великобритании. На них можно прочитать слова на английском языке. USSR 1989. Invasion. Mujaheddin. Taliban. Twin Towers. USA 2002. Tora Bora. Racket. (СССР 1989. Вторжение. Моджахеды. Талибан. Башни-близнецы. США 2002. Тора-Бора. Рэкет.) То есть имеется в виду "Ракета". Но на этих коврах можно найти много подобных ошибок.
Когда на Куриной улице в 1980-х годах начали появляться ковры, посвященные войне, некоторые из слишком разборчивых специалистов по предметам роскоши стали говорить, что это ужасно плохой вкус. Однако другие люди заявляли, что плетение ковров в Афганистане является живым народным творчеством, которое развивается вместе со временем. Так почему бы не появиться коврам, на которых будет отображено страшное настоящее? Почему бы и нет, действительно?
На Западе самыми близкими к этим коврам творениям являются работы Трейси Эмин (Tracey Emin), чьи состоящие из многочисленных кусочков одеяла, покрытые узорами и словами с наивными ошибками, рассказывают интимную историю о битве души и тела художника. И сравнение тут довольно уместно. Эмин сама имеет турецкие корни. В Афганистане самыми прославленными ковроделами являются туркмены, проживающие на севере страны.
Однако, конечно, о жизни могут рассказать не только ковры. Поговорите с рыночными торговцами - и вы услышите те же самые истории. Они испытывают ностальгию по временам расцвета, когда Кабул был популярным у туристов местом - до советского вторжения. Куриная улица оставляет впечатление, что ее совсем не затронули бои, разрушившие большую часть города. Но торговцы говорят, что Куриная улица трижды была уничтожена в ходе разных вторжений, когда Кабул захватывали разные силы. И каждый раз у торговцев хватало силы духа, чтобы отремонтировать магазины и восстановить свой бизнес, занимая на это деньги и продолжая жить надеждой.
Как и большинство афганцев, с которыми я встречалась и разговаривала, очень многие торговцы в свое время закрывали свои магазины и искали убежище в Пакистане или, реже, в Иране. Они вернулись, полные оптимизма, когда талибы были изгнаны из города и к власти пришел Хамид Карзай (Hamid Karzai). Какое-то время бизнес шел хорошо, так как в первые дни восстановительных работ в город приехало много иностранных рабочих. Однако когда усилия, направленные на восстановление страны и превращение ее в безопасное государство, иссякли, будучи задушенными неверием и коррупцией, иссяк и интерес иностранцев к местным сувенирам.
Коверный бизнес, как и любой другой в Афганистане, был практически уничтожен вторжением и гражданской войной. Большинство торговцев коврами уехали в Пакистан, в Пешавар, и осуществляли руководство остатками своего бизнеса оттуда. В настоящее время многие из ковров, которые считаются афганскими, производятся на самом деле в Пешаваре, иногда даже машинным способом. Однако из-за важности ковров как талисмана Кабул практически сразу предпринял усилия по возрождению коврового дела и возвращению себе национального достояния.
Рынок ковров Najeed Zaraf - одно из первых новых зданий, возведенных в городе. Идея заключалась в создании в столице нового центра ковровой промышленности, и в этом большом четырехэтажном здании с залитым солнцем внутренним двором размещаются 300 торговцев. Рынок действует уже шесть лет. Однако дома, строящиеся в Кабуле после войны, не отличаются особой красотой, и Najeed Zaraf, к сожалению, не является исключением.
Афганская архитектура проста, но привлекательна. Она к тому же и практична - в афганских домах тепло зимой, прохладно летом. Традиционные строения строятся из глиняных кирпичей, на которые наносится смесь из глины и соломы. В окнах деревянные рамы, простые и элегантные. Стены некоторых домов покрыты узорами. Было бы лучше отдать дань важности торговли коврами для афганской культуры, построив красивое здание в данном стиле, что отразило бы надежды страны на возрождение.
А вместо этого построили добротное, но немного унылое здание из цемента и шлакобетонных блоков. Конечно, это не "заброшенный рынок, на котором нет ни одного покупателя", как в "Песнях опыта" Уильяма Блейка. Однако это здание представляет собой один из многочисленных примеров того, насколько хаотично и без уважения местных традиций осуществлялось восстановление Кабула.
Но руководитель рынка Хаджи Мохаммедулла (Haji Mohammedullah), вернувшийся, как и многие другие, из Пешавара, не особо жалуется. По его словам, усилия по возрождению торговли коврами принесли некоторые результаты, и теперь в сфере экспорта ковров появились признаки оздоровления. Треть покупателей являются афганцами, живущими в Европе или Соединенных Штатах, одна десятая - богатые афганцы, живущие внутри страны. Четверть покупателей - иностранцы, работающие в действующих в Афганистане неправительственных организациях. Остальные ковры продаются европейским торговцам.
Одной из причин, побуждающих Мохаммедуллу продолжать заниматься ковровым бизнесом, по его словам, является тот факт, что от его торговли коврами зависит очень много туркменов, зарабатывающих этим средства к существованию. Он говорит, что дает работу трем тысячам ткачей. "Жители севера выживают благодаря плетению ковров. Если они не будут делать ковры, они умрут от голода".
Он прав. Северные районы удалены, труднодоступны, природные условия там довольно суровы. Люди выживают, ведя натуральное хозяйство, поголовье овец, которых они держали для получения шерсти и овчины, из которой шьется афганская одежда, было практически уничтожено войнами и засухами. В настоящее время большая часть шерсти импортируется из Бельгии, после чего торговцы передают ее туркменам. Крестьяне северных провинций могут прокормить только свои семьи - да и то не всегда. Единственным способом заработка для многих туркменов является плетение ковров. На протяжении веков этим занимались женщины. Мужчины-туркмены стараются не становиться торговцами, так как традиционно считается, что мужчина не должен продавать творения своей жены. Но постепенно некоторые семьи отходят от этой традиции, считает Мохаммедулла. Мужчины и женщины на практике пробуют вести совместный бизнес, как они уже пытались делать до советского вторжения, когда весь мир пылал страстью к афганским коврам.
Мохаммедулла признает, что плетение ковров - тяжелое ремесло. Шесть женщин трудятся, не покладая рук, полтора года, чтобы сплести ковер площадью 12 квадратных метров, говорит он. Работа осуществляется на примитивных деревянных или металлических ткацких станках, она довольно изнурительная и напряженная. И хотя Мохаммедулла говорит, что половина прибыли, получаемой за ковер, идет тем, кто его изготовил, он не стал говорить, сколько может стоить 12-метровый ковер. Торговцы предлагают разные цены разным людям, и этот торговец надеется, что я могу дорого заплатить, как за ковер, так и за беседу. "Работа настолько тяжела, - говорит он, - что я видел, как женщины работают со слезами на глазах".
Я не увидела слез в глазах четырех сидевших в ряд ткачих, напрягающих глаза в темной комнатке без электричества, расположенной на окраине города у подножия гор Гиндукуш. Я видел только, что они были очень сосредоточены и практически не мигали, ловко управляясь с чесалками и ножницами.
Они ткут и ткут, останавливаясь только для того, чтобы свериться с образцом рисунка или вытянуть нить нужного цвета из катушек, висящих сверху ткацкого станка. Работа тяжелая: действительно, они занимаются ею с шести утра до десяти вечера семь дней в неделю. Они поочередно отвлекаются от своего занятия, только чтобы быстро назвать свое имя и сообщить возраст. Девушке Никбак шестнадцать лет. Захре четырнадцать. Хасме семь. Мубраке шесть. Их нельзя даже еще назвать женщинами, и у них нет ни слез, ни детства, ни настоящего, ни будущего, ни жизни.
В Кабуле нет таких идеологических проблем в обучении девочек, какие возникают в других городах или сельских регионах, где традиции наиболее сильны. Но дело в том, что у этих девочек имеется другое, более насущное занятия, на которое они тратят свое время. Образование - это долгосрочные инвестиции. А эти дети живут в бесконечном настоящем, в монотонной, неменяющейся ловушке сегодняшнего дня.
Конечно, эти дети не входят в число тех 3000 человек, работающих на Мохаммедуллу. Их ковры отличаются и стилем и качеством от тех ковров, что продает он. Эти девочки не являются уроженками провинции Балх, где живут туркмены. Они из центральной провинции Вардак, их мать, потерявшая мужа на войне, привезла их в Кабул в поисках работы для себя и своей семьи.
Город заполнен вдовами, приехавшими с той же целью. Это одна из многих проблем Кабула - приток отчаявшихся граждан, из-за которых население города стало в два и даже три раза больше, чем оно было до советского вторжения в 1970 году.
Три четверти афганцев практически полностью безграмотны. Среди вдов эти показатели еще выше. В прежние времена семья мужа была обязана заботиться о вдове. Какой бы ни казалась подобная практика, она как минимум обеспечивала защиту уязвимым людям. Однако теперь этот социальный механизм оказался уничтожен, и ничто не пришло ему на замену. Сейчас стало очень много вдов, многие из которых растят детей без отцов. Вдов выгоняют из домов их бывших мужей, а у их детей не остается ничего, даже фамилии.
Руки матери этих девочек уже потеряли былую ловкость, поэтому она посадила ткать ковры своих дочерей, а сама работает прачкой. Торговец обеспечил девочек ткацким станком, привез им шерсть, инструменты и образцы, и научил, что и как делать. Вчетвером за 10 дней они ткут один квадратный метр ковра, за который получают 1200 афгани, что составляет примерно 24 доллара США или 12 фунтов стерлингов.
Несмотря на ужасный труд и потерянное детство, девочки считают, что им повезло. Улицы Кабула заполнены сотнями тысяч детей, которые убирают мусор, продают полиэтиленовые пакеты, чинят велосипеды, трудятся у обувщиков или просят отблагодарить вас за то, что они без спросу обдали вас струей ароматного дыма из консервных банок, которыми они размахивают вокруг прохожих.
По сравнению с ними девочки получают большие деньги. Учитель в государственной школе получает около 3000 афгани в месяц. Государство платит до смешного маленькие зарплаты, даже опытным профессионалам, и этих денег едва хватает на жизнь. Приток большого количества иностранных рабочих оживил экономику Кабула, и цены стремительно выросли. Стоимость недвижимости достигла настолько абсурдного уровня, что иногда ведущаяся в Кабуле беседа похожа на один из тех буржуазных разговоров, которые обычно можно услышать на званом обеде где-нибудь в Ислингтоне. Дети-ткачи, запрятанные на окраинах Кабула, иногда даже не могут заплатить арендную плату за место в трудовых лагерях, которые являются их домом и их миром.
Повсюду заметно присутствие больших денег, о чем можно судить по броским автомобилям, заполнившим забитые пробками кабульские улицы, или по так называемым "маковым дворцам", бурно строящимся в пригородах. Однако эти деньги не порождают устойчивую экономику. Афганистан полностью зависит от помощи, и изменение этой ситуации является одной из самых важных задач.
Большая часть относительно надежной офисной работы, особенно для женщин, находится в распоряжении властей, и, соответственно, эта работа плохо оплачивается. Альтернативой, в нынешних условиях предпочтительной по многим причинам, является работа в неправительственной организации. Однако работа в этих организациях, исходя хотя бы из их определения, надежностью не отличается. Одним из разочарований процесса реконструкции является тот факт, что многие из инициатив не доводятся до конца. Причинами тому зачастую являются сложные правила, регулирующие финансовую помощь, иногда проблемы заключаются в хаотичном изменении проводимой политики. Сейчас, спустя шесть лет, надежды на устойчивое развитие начинают таять.
Два молодых доктора, работающих на английское благотворительное агентство Islamic Relief, приехали из района Шортепа, расположенного на севере страны, в провинции Балх - где они работали среди туркменов, тех самых, что ткут прославленные ковры - чтобы объяснить нашей газете, The Independent, к чему может привести вся эта ситуация.
Об афганских мужчинах обычно плохо пишут в прессе, хотя они в некоторых отношениях также страдают от нынешнего столкновения традиций и современности, как и женщины, и, кроме того, многие из них, особенно представители кабульского среднего класса, охотно обсуждают исламскую жизнь, которая является и прогрессивной и религиозной.
Эти двое мужчин, доктор Мохаммед Эсан (Mohammed Ehsan) и доктор Мохаммед Насид (Mohammed Naseed), относятся к людям, к которым представители любой культуры будут относиться с почтением - за их сострадание, гуманизм и милосердие. Сейчас им по 29 лет, и они являются друзьями с детства. Они смогли осуществить свои желания и получить дипломы врачей. Их направили на север, хотя они не туркмены. Один из них узбек, другой таджик. Они всегда поражались тем условиям, в которых были вынуждены жить туркмены, и всегда оказывали им медицинскую помощь. "Они живут как в каменном веке, - говорит д-р Эсан, теребя от избытка чувств рубашку. - Разница лишь в том, что они носят одежду".
А что касается романтических рассказов, распространяемых на рынке Najeed Zaraf в Кабуле, согласно которым туркменам платят половину стоимости ковра, то нынешняя цена ковра, на производство которого уходит три месяца, составляет 60 долларов. До войны дела обстояли лучше, так как западные торговцы приезжали в регион, чтобы покупать ковры напрямую. Туркмены были отсталыми, но они двигались вперед благодаря тому, что их творения пользовались популярностью на Западе, и благодаря усилиям целой череды афганских правителей большей части прошлого века.
В афганской культуре никогда не был секретом тот факт - с которым мирились, но не одобряли - что туркмены, составляющие три процента населения, используют опиум в качестве болеутоляющего средства. В прошлом, однако, распространению этой привычки способствовало то, что туркмены выращивали мак только для личного потребления. Даже женщины употребляли опиум, чтобы ослаблять боли в спине, появляющиеся от плетения ковров, иногда его давали даже маленьким детям, чтобы они успокоились и чтобы мать могла вернуться к работе.
Конечно, и до войны жизнь у туркменов была очень непростой. Употребление опиума было признаком тяжелой, бедной, беспросветной жизни их изолированного меньшинства. И все же туркмены не вошли в число афганцев, начавших массово выращивать мак в годы войны. Даже если бы они и захотели, местные соленые почвы не подходят для этих целей. Парадоксально, но Балх является одним из тех регионов, в которых в борьбе с выращиванием мака в той или иной степени одержана победа. Но, тем не менее, те произошедшие в культуре Афганистана большие перемены, которые сделали эту страну крупнейшим в мире производителем опиума, имеют ужасные последствия для туркменов.
Их сообщество оказалось втянуто в употребление героина и других производных наркотиков, даже валиума. Повинны в этом наркоторговцы, идущие через Балх, который всегда был и остается до сих пор относительно спокойной провинцией, к границе с Узбекистаном.
Зачастую дилеры прибегали к старой уловке, известной на Западе, давая первые несколько доз наркотиков бесплатно. Беда героина заключается не только в том, что он является более сильным и вызывающим более устойчивое привыкание наркотиком. Иногда его вводят при помощи шприца, вследствие чего сопутствующие наркоманам болезни, такие как ВИЧ и гепатит C, проникают в общество, не имеющее о них ни малейшего представления. В настоящее время наркотической зависимостью страдает огромное число туркменов - 90 процентов, и самое ужасное заключается в том, что их "лекарство" более не является бесплатным. Теперь они должны платить за него. Теперь ткачам иногда за работу платят не деньгами, а наркотиками.
Для решения этой насущной проблемы два вышеупомянутых доктора открыли реабилитационную клинику для наркоманов, которая частично финансируется Управлением ООН по наркотикам и преступности, и действует под эгидой организации Islamic Relief. В клинике имеется амбулаторное отделение и отделение на 10 больных, также осуществляется программа оказания помощи нуждающимся. Организации Islamic Relief удалось убедить одного местного богача бесплатно выделить помещение для этой клиники.
Доктора Мохаммед Эсан и Мохаммед Насид и их коллеги ездят по деревням, объясняют людям, что они могут излечиться от ужасной зависимости, и рассказывают местным жителям, как врачи могут помочь вернуться к жизни без наркотиков. В крупных городах также есть подобные клиники, так как пагубное пристрастие распространилось и в городах, в первую очередь в Кабуле. Однако из всех сельских регионов проблема стоит так остро только в этом, и клиника организации Islamic Relief является единственным учреждением, занимающимся решением данной проблемы.
Результаты можно назвать феноменальными. За полтора года существования программы по снижению потребления наркотиков, детоксификации и последующих консультаций больных от наркотической зависимости излечились сотни человек. Тысячи афганцев начинают проявлять интерес к программе, очередь на лечение растет с каждым днем, люди приезжают даже из других регионов, так как они слышали об этой клинике. Врачи обеспокоены тем, что финансирование клиники из благотворительных источников не будет длиться вечно. Однако они верят, что если они докажут, что могут эффективно решать данную весьма острую проблему, то правительство придет к мнению, что данный проект должен получать постоянное достаточное финансирование.
Пока этого не происходит. Что еще хуже, ООН решила в рамках своих международных программ переключить внимание с финансирования борьбы с наркотиками на финансирование борьбы со СПИДом, хотя эти две проблемы тесно связаны друг с другом.
Это ставит Islamic Relief в безвыходное положение. Благотворительная организация горит желанием продолжать свою программу. Однако для ее реализации ей нужны партнеры. Доктора не получают зарплату уже два месяца, остатки финансов иссякают, и клиника может закрыться уже через несколько недель - или даже дней.
Врачи приехали в Кабул не одни. Они привезли с собой некоторых пациентов, чтобы те могли сами рассказать о себе. В кабульском офисе Islamic Relief на диване сидит семья из трех человек, они немного нелепо выглядят в своей поношенной и грязной национальной одежде, покрытой традиционными узорами. Они смущены, они устали, они нарушают традиции, находясь в комнате с мужчинами и женщинами, приехавшими из стран, о которых они едва ли слышали. Но они настолько доверяют докторам, оказавшим им огромную помощь, что они готовы рассказать через переводчиков свою историю. Сначала она звучит на туркменском, потом ее переводят на дари, и, наконец, на английский язык.
Абдулу Рахиму (Abdul Rahim) 57 лет, он употреблял наркотики дольше всех. Его жене Фатиме 43 года. Она ткачиха и она никогда не выезжала за пределы своей деревни. Она больна туберкулезом и видно, что она очень устала от трудностей жизни, работы, пристрастия к наркотикам, голода, многочисленных беременностей. Она приподняла свою паранджу, чтобы показать свое лицо, даже несмотря на то, что в комнате были посторонние мужчины, не являющиеся ее родственниками. У этой молчаливой, испуганной женщины было 23 ребенка, из которых выжили только трое. Ее две дочери, Фатима и Хадия, вышли замуж, однако 13-летний сын Абдул-Хамид живет с родителями. Он единственный, этот мальчик, кто остался жить в их доме, и он тоже лечится от наркотической зависимости.
Давно, в молодости, Абдул был полон амбиций, он был уверен, что он сможет жить не так, как обычно живут представители его народа. Тогда он мог писать, говорит он, так как до 13 лет он ходил в школу, а потом продолжал учиться у муллы. Сейчас, после многих лет употребления опиума, а затем героина и любых лекарств, которые попадались ему под руку, он забыл все, что когда-то знал. Его сын может написать только свое имя. Семья Абдула была относительно богата. Его отец занимался сельским хозяйством и пас овец на довольно большом участке земли, его мать и сестры ткали ковры. Тогда они получали за работу гораздо больше, чем получает сейчас его жена, так как западные торговцы приезжали за коврами прямо в деревню. Однако с тех пор прошло уже 30 лет.
Закончив учебу, Абдул нашел себе хорошую работу - после произошедшего государственного переворота он работал на коммунистическое правительство далеко от дома, в провинции Герат, где он заведовал парком служебных автомобилей. Однако после вторжения его деревня перешла под контроль моджахедов, которые сказали ему, что если он продолжит работать на врага, то они расправятся с ним и его семьей. Он предпочел бросить работу и остаться в своей деревне.
Это не казалось слишком плохим вариантом. У него была машина, трактор, он получил в наследство, как и пять других его братьев, три гектара земли. Он думал, что сможет наладить свою жизнь. Однако конфликт продолжался и продолжался.
Заболев, Абдул не мог позволить себе визит к врачу, поэтому он пошел к хакиму - местному знахарю - который дал ему опиум. Когда заболела его жена, она получила такое же лекарство. А потом все в округе заполнил героин - и они начали употреблять его.
За наркотиками они посылали детей, которые, как и все непослушные дети, были любопытными. Абдул-Хамид и его сестра Хадия пристрастились к наркотикам, последний ребенок, Абдул-Азиз, родился уже наркоманом. Семья продала все, машину, трактор, землю, чтобы выручить деньги на зелье. Когда в их регион пришли талибы, у них уже практически ничего не было.
Когда у них были деньги, говорит Абдул-Хамид, которого природа одарила и красотой и ясным умом, они часто покупали наркотики вместо еды. Был период, вспоминает он, когда они тратили на наркотики 12 долларов в день. Они покупали героин, когда на него не хватало денег, они покупали валиум, размельчали эти таблетки и курили их. Когда не было валиума, они курили опиум. Под конец, когда от их земли остался крошечный кусочек, они начали голодать. Когда умер Абдул-Азиз, Абдул-Рахим поехал со своим братом в Пакистан, в поисках лечения. Однако поездка оказалась безрезультатной, и они вернулись домой.
Сейчас, через шесть месяцев посещения клиники, они употребляют только опиум, в соответствии с программой уменьшения вреда, разработанной докторами. Абдул-Хамид хватается за мочку уха, вскакивает со своего места и выпаливает: "Мы продолжим лечение, я обещаю, я клянусь! Отрежьте мне уши, если я совру!" Он не верит, дитя, что вскоре клиника может закрыться. Они все не верят. Именно поэтому они приехали в Кабул, чтобы рассказать историю своих страданий.
У Абдула-старшего есть план на будущее. Он скрещивает пальцы: "До того, как мы пристрастились к наркотикам, мы с радостью и гордостью делали прекрасные вещи. А теперь наша жизнь настолько ужасна, что мы даже не можем выткать хороший ковер. Когда мы бросим принимать наркотики, мы снова сможем напряженно трудиться и получать за это деньги".
Напрасные мечты? Или же коверный бизнес, как и вся нация, может возродиться, восстановиться, отбросить прошлое и посвятить себя прекрасному?
У Афганистана уже есть ковры, посвященные войне, теперь ему нужны ковры, посвященные миру. Реабилитационная клиника в округе Шортепа - лишь один из скромных шагов в правильном направлении. Это нужное, гуманное дело, осуществляемое афганцами и для афганцев. Если эта клиника закроется, исчезнет тот тонкий лучик надежды, на который смотрят Абдул, Фатима, Абдул-Хамид и каждый из 31 миллиона человек, называющих себя афганцами.
____________________________________________________________
Афганистан: комплексный подход ("The Times", Великобритания)
Отказываться от Афганистана пока рано ("The Financial Times", Великобритания)
