Давно пора сделать 4 июня днем ежегодной сравнительной ревизии трех моделей: китайской, европейской и американской. Почему 4 июня? Потому что в этот день в 1989 году решительно разошлись пути выхода из коммунизма в Европе и в Китае. Никогда не забуду, как я стоял в редакции газеты в Варшаве, а вокруг все были в восторге по поводу первых хотя бы частично свободных выборов с тех пор, как стране была навязана власть коммунистов, и как меня чуть не выворотило от вида убитых и раненых демонстрантов, которых выносили с площади Тяньаньмынь.
Прошло двадцать лет. Теперь у нас перед глазами имеются две модели имперского масштаба, резко контрастирующие друг с другом: китайская и европейская. Обе они не имеют прецедентов в истории; обе крайне сложны и непрерывно развиваются, и обе - производные от событий 1989 года. Сильные и слабые места этих моделей тоже во многом контрастируют друг с другом. Что же касается американской модели, то она, хотя и не успела измениться так сильно, все же миновала определенный виток развития: от запредельного высокомерия и чрезмерного напряжения сил (выразившихся в 'однополярном' порыве неоконсерваторов) до болезненно резкого перехода к экономии (спи спокойно, General Motors), что само по себе было в значительной степени связано с возникшим в США по окончании 'холодной войны' ощущением мирового триумфа.
Интересно наблюдать за происходящим из латвийской столицы Риги, что находится в восточном уголке Европейского союза, еще двадцать лет назад входившего в состав Союза Советского. Став суверенным и независимым государством, Латвия немедленно воспользовалась моментом и вошла в состав плюралистичной добровольной империи (то есть Евросоюза), а также альянса безопасности, возглавляемого США (то есть НАТО). Латвия - демократическая страна, хотя и несколько бардачного, посткоммунистического толка. Улицы латвийских городов заклеены портретами кандидатов на выборах местного и европейского масштаба. Граждане имеют возможность выбирать своих представителей самостоятельно.
Но в условиях мирового кризиса Латвии приходится исключительно туго. За экономическим бумом, подпитывавшимся дешевизной кредита, последовал на редкость впечатляющий крах. Премьер-министр Валдис Домбровскис (Valdis ┐Dombrovskis) сообщил мне, что если полгода назад прогнозируемое годовое снижение ВВП составляло пять процентов, то теперь - восемнадцать (представьте, что будет, если экономика в вашей стране сократится почти на одну пятую всего за год). Резко сокращаются социальные расходы, зарплаты бюджетникам снижаются (иногда наполовину). Я спросил у флегматичного главы правительства: не обрушат ли подобные антикейнсианские меры экономику окончательно? Не знаю, ответил он, и, кажется, вздохнул. Может, это уже и началось. Но что остается бедной Латвии? Она ведь так сильно зависит от международных кредитов, а значит, от того, как сумеет договориться с МВФ и Еврокомиссией.
Вот вам и сущность европейской модели образца 1989 года: демократическое политическое устройство, свободный рынок, объединенный с другими в рамках ЕС, на словах - готовность к межъевропейской солидарности (как раз сейчас сама жизнь ставит жесткий эксперимент по проверке этой солидарности). Уже были массовые демонстрации протеста и даже бунты, была боль и была ярость. Но экстремисты пока остаются на периферии, да и громких голосов в поддержку авторитарного капитализма, как в России или в Китае, я тоже что-то не слышал. Если все станет еще хуже, может, и услышу; но уж во всяком случае Латвии лучше быть в составе ЕС, чем в составе СССР, или, скажем, чем Тибету в составе Китая.
Насколько мне известно, на улицах Пекина (а тем более - на улицах Лхасы) предвыборных плакатов не слишком много. Народ там не может выбирать своих представителей во власти (исключая местный уровень). И тем не менее, китайская система, усвоившая уроки краха коммунизма в Европе и собственного кризиса 1989 года, имеет свои сильные стороны, и весьма существенные.
В Китае государство накопило гигантские валютные резервы, так что теперь весь мир выпрашивает у него в долг (а не наоборот). Под управлением нынешнего режима китайская экономика росла с беспрецедентной скоростью. Терзаемый воспоминаниями о тяньаньмыньских событиях, Пекин везде ищет признаки социального возмущения и старается предотвратить его всеми возможными краткосрочными и долгосрочными социальными и экономическими мерами. Следуя примеру Дэн Сяопина, 'отца' Китайской Народной Республики в том виде, в каком она ныне существует, этот авторитарный режим ведет себя на изумление прагматично. В разных провинциях и городах страны позволяется достаточно свободное экспериментирование в административной сфере, а успешные эксперименты нередко поощряются повышением статуса их авторов в правящей партии. Самые передовые партийные теоретики предлагают проекты, реализация которых приведет к законности и некоторой демократичности, хотя, конечно, свободных, общенациональных и многопартийных выборов, как в Европе и Америке, не будет.
Между тем китайский режим опирается, как выражаются его сторонники, на 'легитимность по факту эффективности', а не на 'процессуальную легитимность'. Конечно, тут же встает вопрос на 64 триллиона юаней: что будет, если эффективности не будет, в смысле, если блага социально-экономического прогресса перестанут доходить до достаточного количества граждан с достаточной частотой.
В условиях отсутствия свободных выборов и свободной прессы невозможно узнать, насколько китайский режим на самом деле популярен в народе, а значит, какова на самом деле его легитимность. Даже сами китайцы не знают, что бы они говорили и за кого бы голосовали, если бы им была предоставлена возможность делать это свободно. Но если судить по имеющимся косвенным данным, то преобразившаяся система на самом деле пользуется не такой уж малой поддержкой. А уж для того, кто по собственному опыту помнит последние десятилетия советского блока, особенно фантастичными кажутся молодые, умные, идеалистично настроенные студенты, состоящие в коммунистической партии и отстаивающие ее идеалы со страстью и знанием дела.
Только не впадите в ошибку: система эта по-прежнему опирается на куда как более значительную долю принуждения (а значит, насилия), чем в Европе или США. Я ее никоим образом не идеализирую. В стране ежедневно нарушаются гражданские и политические свободы, которые любой серьезно мыслящий либерал назвал бы элементарными; особенно это справедливо в отношении угнетаемых меньшинств. И даже привилегированного представителя городской элиты могут посадить за прямой вызов вещам, могущим поставить под угрозу правление до сих пор следующей принципам ленинизма партии.
Проясню свою позицию окончательно: я верю в либерализм и демократию. Для меня 4 июня - это дата чудесных выборов, а не резни. Я верю, что все мы должны встать на защиту идеалов либерализма и демократии в Европе от множества угроз, включая играющих на кризисе популистов и ксенофобов, из-за которых экстремистские партии вроде БНП получают столько голосов на выборах в Европарламент (так что не забудьте прийти на выборы и проголосовать). Но я считаю, что мы должны модернизировать свою либерально-демократическую систему - чем уже занимаются американцы под руководством Барака Обамы (Barack Obama).
Наконец, я считаю, что и для Китая либерально-демократическая система подойдет лучше. Преимущества демократии ни к каким культурным особенностям не привязаны. Но выбор политической системы для китайцев должен стать свободным и суверенным выбором, сделанным самими китайцами и осуществленным по их собственному пути и своевременно. Откуда нам знать, как будет устроено китайское государство спустя двадцать лет? Да и им самим это знать неоткуда. В конце концов, кто в 1969 году мог предвидеть, на что будет похож мир в конце 1989 года?
А в мирном соревновании между системами нет ничего дурного. Китай - это зеркало, в котором отражаются слабые места нашей модели, а Европа и США - тоже зеркало, в котором они могут видеть свои собственные слабые места. И пусть наш полезный спор продолжится и в будущем. До следующей ревизии: 4 июня 2010 года.
____________________________________________________________
Тревожная для Китая годовщина ("European Voice", Великобритания)
Искра от которой сгорел коммунизм ("Польское радио для заграницы", Польша)
Для "евроненавистников" из Восточной Европы настали трудные времена ("Spiegel", Германия)
